оборудования какие заработки? Вот мы и наводим порядок, скребем, чистим, изо всех углов мусор выгребаем. После переворота, как побывал завод в наших руках, — сердцем к нему приросли. Только и разговоров: «Придут наши — весь завод по винтику соберем». Надеются люди, верят…
— Скорей бы уж, — вздохнула Александра Максимовна.
Федя прислушивался к разговору старших и ждал удобного момента. Когда замолчали, тихонько попросил:
— Дядя Аким, расскажите про папу…
— Про твоего отца, паренек, без конца можно рассказывать, — оживился гость. — Редкой доброты был человек…
Под окнами заскрипел снег. Александра Максимовна еще прикрутила фитилек. Стало совсем темно. Но тревога оказалась напрасной: пришли Николка с Ахметом.
— Это мы… может, сделать чего надо, подсобить… — начал Николка, оправдываясь за непрошеное вторжение.
— Ничего не надо, ребятки, присаживайтесь. Подвинься, Федюня, — встретила друзей Александра Максимовна.
Когда все уселись, Аким Иванович продолжал:
— Он ведь не здешний родом-то, Иван Васильевич. Молодым вместе с отцом, Васильем Никитичем, прибыл сюда из-под Воронежа, из деревни Гудаевки. Не зря она так называлась: народ в ней жил неспокойный, все гудел и гудел. Против царя, значит, шел и против господ. Сказывал Василий Никитич, как гудаевских мужиков плетьми драли, в Сибирь на каторгу ссылали. Только не унимались они…
Дошел черед и до твоего деда, Федюня. Приказ ему был такой: собираться в ссылку на Урал, пожизненно. Сложил он узелки-кошелки да пятерых ребят-сирот и отправился вместе с другими, такими же ссыльными. С ним сестра, тетка твоя Арина, поехала по своей воле. С сыном Афоней, дядей твоим. Вон какой теперь Афоня вырос! Отца у него не было, а у деда бабка померла. Вот брат с сестрой и договорились помогать друг другу. Ребят поднимать, чтобы легче было, — неторопко рассказывал Аким Иванович, то и дело обращаясь к Феде. Но Николка с Ахметом понимали, что рассказывает он для всех, и внимательно слушали, кивая головами.
— Большущей семьей прибыли они в наш город. Дед твой был отменным кузнецом, барских рысаков подковывал, рессорные коляски ладил. Его золотые руки и здесь пригодились.
А Иван Васильевич по мастеровой части пошел. Сперва в учениках у своего отца, потом по разным мастерским. Когда на воинской платформе баню выстроили, он туда подался. Там проезжающие солдаты мылись, в этой бане. А отец твой отопление ремонтировал. К тому времени он с политическими спознался. Много их сюда в ту пору ссылали. Из Москвы, из Питера. Вот они и передавали отцу тайком листовки…
Солдат, известное дело, в баню идет в чем мать родила. А как начнет после мытья одеваться, глянь, в кармане, либо в рукаве листовочка для него приготовлена. Обработка была отменная, ото всяких паразитов.
И только через два года уволили Ивана Васильевича по подозрению. Тогда он и перешел на наш завод.
Да-а… Уважали его рабочие люди, со всякой бедой шли к нему. Потому что за правду стоял, за трудовой народ. Не зря его заводские большевики своим партийным вожаком выбрали. А ты помнишь, как гости к вам захаживали? — обратился дядя Аким к Феде.
— Помню. Мама большой самовар ставила.
— Вот-вот, большой самовар. Ты думаешь, они и вправду чаевничать приходили? Не-ет, ребятки, они на тайные сходки собирались. Вели разговор, как народ поднять, чтобы с царем и богатеями расправиться. Про забастовки договаривались. А то по целой ночи запрещенные книжки читали. А самовар — для отвода глаз.
Бывал я на этих сходках, приглашали иногда… Большие люди сиживали за этим столом. Многих из них в живых нету: за народ, за правду головы сложили. Вот так, ребятки…
Аким Иванович замолчал, задумался.
— Как-то арестовали Ивана Васильевича за то, что рабочих на забастовку подбивал. Как зачинщика. И других большевиков забрали в ту пору. Так все, как один, забастовали! Завод остановили. Тут жандармы нагрянули, грозятся: «Всех в Сибирь сошлем!» Да народ у нас не из пугливых. «Выпустите арестованных — будем работать».
— Выпустили?
— Куда они денутся? Выпустили! А в войну все грозились на фронт его послать. Да опять же опасались, что он и там, в окопах, солдат будет мутить, учить уму-разуму. Выходит, что сам царь его боялся.
Аким Иванович поднялся:
— Вот порешили Ивана Васильевича злодеи. А для нас он живой. Такие люди не умирают…
Федя долго лежал с открытыми глазами и думал об отце. Мальчику казалось, что вот-вот заскрипит под окнами снег, распахнется дверь, войдет отец, веселый, возбужденный, и прямо с порога спросит:
— Ну как, грузди, коленки целы?
Рядом посапывали Марийка с Сережей. В трубе завывал ветер.
Когда заявились в город «спасители» России, колчаковцы, жизнь на рабочей окраине, казалось, совсем замерла. Белогвардейцы вошли при полном параде, с духовой музыкой. Господа высыпали навстречу с большим караваем белого хлеба и золотой солонкой.
— Слава тебе, господи! Теперь уж накрепко, навсегда, — ликовали толстосумы, глядя на лихих всадников с шашками наголо и на военные повозки.
— Ах-ах! Какая красота! — взвизгивали барышни при виде золотых погон «их благородий».
Но это только казалось, что жизнь рабочих поселков замерла. Где-то в тайниках подпольный комитет большевиков собирал оружие. Под носом у врага проводились партийные сходки, как когда-то на Жандармской улице в домике у Кущенко. По невидимым проводам доходили радостные вести, что наши с боями идут на выручку.
— От Волги движутся…
— К Уфе подходят, — передавали друг другу рабочие, — скорее бы…
Борьба разгоралась. А у Николки с Ахметом винтовки все еще лежали завернутыми в тряпки. Всю зиму они бегали к Александре Максимовне, помогали по хозяйству. Да какие зимой дела? Снег во дворе разгрести, воды натаскать, дров приготовить. Свободного времени хоть отбавляй. И сидели друзья в землянке возле лампы-мигалки, строили планы.
— Залезем на собор, на колокольню. Как поедут на конях казаки, либо эти… колчаковцы, мы их из винтовок. А? — предлагал Николка.
— Э-эй, один убьем, а другой нас убьет. Бомба надо.
— Хорошо бы! А пулемет? Поубивать, другие подойдут — их поубивать, и так всех…
— Нету пулемет…
— Правда, нету.
Оставались винтовки. И они должны стрелять! Но не вылезешь с ними на такую прорву врагов. Значит, надо что-то придумывать. И друзья продолжали строить планы. Доставали из тайников винтовки, без конца чистили их.
— Рядовой Ахмет Шайфутдинов! Смиррно! Винтовку к но-ге! На пле-чо! Крру-гом! Заря-жай!
Ахмет подбирал живот, вздувшийся от картошки и травяных лепешек, вытягивался и ждал следующей команды.
— На месте шаго-ом… Разговоры в строю прекратить! — надрывался Николка, подражая командиру Могилеву. Хотя о «разговорах в строю» не могло быть и речи. Ахмет с великим старанием выполнял Николкины команды.
Рядовой из Ахмета получился
