голову, чувствовать моё сердце?! Откуда ты взялся, что тебе нужно?!
Гриша не ответил. Пошёл к воде, осторожно ступая по наклонной плите босыми ногами. Попробовал воду ногой, потом лёг и сунул руку в воду.
Не свалился бы, да и море здесь грязное, зачем он туда лезет?
Гриша вернулся к Кнехту, без улыбки посмотрел в глаза. Карие с крапинками у него, светлые; у Кнехта раньше тоже были такие, потом потемнели.
— Тебе по-другому надо уехать, не так, как ты хотел, не насовсем. Надо уехать, чтобы вернуться. Ты боишься рвать связь с городом, но это невозможно.
— Что невозможно?
— Порвать связь. Этот город внутри тебя, всегда будет с тобой. Поезжай, ничего не бойся. И возвращайся. На, не потеряй!
Он раскрыл кулак и отдал Кнехту гладкий камень с дырочкой. Отдалённо камень напоминал сердце, как его принято рисовать на открытках.
— Не потеряю, — кивнул Кнехт.
Потом Гриша вдруг тряхнул головой и сказал:
— Пойдёмте дальше? А то до вечера тут проторчим!
И Кнехт обрадовался: рядом с ним опять обыкновенный — ну, пусть не совсем, но всё же — мальчик, Гриша, он с ним снова на «вы», и опять Кнехт — взрослый, старший.
* * *
Не такой уж и взрослый: они излазали всю вертолётную площадку, и Пауль бежал с Гришей наперегонки вниз с холма, а потом они пошли в порт и смотрели, как пожилой матрос сворачивает бухтой канат.
Пауль вдруг подумал: а ведь я могу так же. Могу стать матросом, и сворачивать намокший тяжёлый канат, и знать, что делаю дело.
И ещё подумал, что давно не думал так: «Могу». Обычно — «мог бы, мог бы, но давно, а теперь всё, всё упущено…». А теперь ему будто выдали билет с открытой датой: делай что хочешь. Ещё ничего не кончилось.
Внезапно захотелось сесть уже куда-нибудь и кофе. Остро захотелось — даже не вкуса кофейного, а запаха.
Кнехт выбрал знакомый магазинчик — такой не назовёшь «кафе», всего лишь один раскладной столик у дверей под крышей.
Кнехту — двойной крепкий кофе, безо всяких глупостей вроде сливок и сахара. Мальчику — мороженое. Какое счастье, что он любит мороженое, как самый обыкновенный мальчик!
Гриша делает ложкой ямку, отправляет кусок белоснежного в рот, сияет: настоящее. Как вкусно! Пауль, а можно мне… Можно вы нальёте мне кофе в мороженое? Чуть-чуть?
Кнехт ложечкой добавляет кофе в снежную ямку. А Гриша опускает кусочек ему в кофе. Кнехт не возражает.
— Папа всегда так любит, — говорит Гриша, и только тут Кнехт спохватывается. Достаёт телефон. Нет, ни одного пропущенного.
Пишет эсэмэску Ивану:
«Гуляем, едим мороженое, у вас чудесный мальчик».
Тут же приходит ответ:
«Огромное спасибо, вы страшно меня выручили».
Кофе с мороженым — очень вкусно.
— Мороженое с кофе, — говорит Гриша, — страшно вкусно.
Гудят ноги, Кнехт растягивает удовольствие, насколько возможно, но кофе кончается.
— Пойдём? — спрашивает Гриша.
— Ты не устал? — с надеждой спрашивает Кнехт. — Может, домой?…
— Как домой?! Мы же только вышли!
Кнехт поднимается, кряхтя. Это кряхтенье почти внутреннее, незаметное, но Гриша видит.
— Вы устали, да?
— Нет, — мотает головой Пауль, — пойдём. Пойдём наверх! Оттуда хорошо видно море.
* * *
Они вернулись, когда уже совсем стемнело. Иван ждал их, сварил обыкновенной картошки с обыкновенными же сосисками из супермаркета, и Пауль с Гришей с одинаковой жадностью набросились на еду.
— Хорошо походили? — спросил отец. Гриша кивнул, запихивая в рот горячую картофелину целиком.
— Ну и славно, — кивнул Иван и не стал расспрашивать.
Потом, когда Гриша свалился спать, старший постоялец постучался к Кнехту и сказал чуть виновато:
— Вы даже не представляете, как вы меня выручили. Надеюсь, он не очень утомил вас. Простите… Я вам что-то должен?
— Нет, что вы, — засмеялся Пауль. — Это я вам должен. Ваш мальчик вернул мне мой город.
Иван не удивился.
— Да. Гриша может.
* * *
Кнехт сразу заснул как убитый, но быстро проснулся. Небо уже светлело, хотя ещё не рассвело.
«Уеду, — подумал Кнехт. Но не с тоской, как раньше, а радостно. Как в детстве ждёшь путешествия на каникулы. — Уеду, а потом вернусь».
Он полежал ещё немного, удивляясь отсутствию сна и ясной голове.
А потом резко встал, натянул свитер и брюки. На подоконнике валялся старый скетчбук, альбом для набросков. Пауль смахнул пыль и пролистал большим пальцем пустые пожелтевшие страницы. Какое-то необычное чувство в пальцах… Может, это от вчерашней усталости? Нет, не похоже… Будто знакомое. Будто раньше было, давно-давно…
А! Конечно!
Пауль нашёл среди завалов на столе карандаш, пристроился на подоконнике, где светлее, и начал рисовать.
Кованое кольцо в стене. Из трещины в бетонной плите растёт одуванчик.
У маленького мальчика с огромным фотоаппаратом тонкие пальцы и внимательные глаза. За его плечом поднимаются шпили Старого города.
…Стало совсем светло. Пауль Кнехт отложил карандаш и стал смотреть, как сквозь рваные пласты тумана над крышами пробиваются первые солнечные лучи.
