Полторы курицы
Я делаю математику и смотрю на снег. Снег летит прямо из фонарей — заметает машины, кусты и дерево. Да, у нас из окна видно только одно дерево. И оно всё в снегу. Красиво.
На самом деле всё не совсем так; я делаю не ту математику — тоскливую, школьную. Я решаю олимпиадные задачи, которые задали на кружке, я их люблю.
И ещё я смотрю в окно не на снег и не на дерево (уже насмотрелась), а на Митю.
В окне всё отражается — как Митя сидит в больших наушниках и щёлкает по клавишам.
И мне нравится всё это вместе — смотреть на Митю, на снег, на олимпиадные задачи и думать, что скоро Новый год. Всё это вместе — тихо и хорошо.
На прошлый Новый год Мите подарили электронное пианино. Мне тоже что-то подарили, но я не помню уже что.
На самом деле электронное пианино подарили всем нам. Потому что вообще-то у нас есть и обычное, огромное такое пианино «Лирика». Но когда Митя на нём играл — думать было ни о чём невозможно, он меня выгонял на кухню (я не могу при тебе заниматься!), но я с кухни всё равно слышала, как Митя злится на пианино, и мама слышала, и папа — вместе с Митей на пианино злилась вся квартира и, наверное, соседи тоже.
А сейчас он сидит в наушниках, и всем хорошо. И даже меня не прогоняет из комнаты.
Я не мешаю, я смотрю в окно и делаю математику. Олимпиадные задачи не решаются по образцу, в них всегда есть фокус, секрет. И нужно найти ключ. И иногда ты будто нашёл — вот он! И радуешься, но потом делаешь вид, что ты ещё ничего не решил и нужно всё проверить, записать… (На самом деле уже знаешь, что да! Но вдруг нет?)
В общем, берёшь этот и начинаешь осторожно крутить, будто это не ключ, а отмычка, и замок старый, как у нас на даче, и нужно найти правильное положение — надавить плечом в нужную точку… Открываю дачную дверь обычно именно я. У всех остальных не хватает терпения. Они нервничают, возятся с этим замком, им кажется, что нужно с особой силой надавить. А никакой силы не нужно, нужна точность и терпение.
И я просто жду, хотя внутренне переживаю — вдруг они справятся без меня?
Но им надоедает, и папа говорит: пусть Дашка попробует.
И я спокойно так открываю, с третьего или четвёртого раза.
Так и с математикой. Нужно найти и правильно повернуть его.
Я ищу этот ключ, а Митя колдует с пианино и компьютером, у него там сложное, непонятное. Я, конечно, ничего не понимаю в музыке, у меня слуха нет (так сказали в музыкальной школе). Но я понимаю, что ноты, которые у Мити стоят на подставке — Бах, — это совсем не то, что он сейчас играет.
Митя играет и играет, он неутомим. А я утомима, я давно уже бросила искать математические олимпиадные ключи. Вместо этого я пишу Кире в чат. Потому что я не понимаю, как Кира может быть такой умной… и при этом такой тупой!
Но Кира не собирается мне помогать. Она ругается: «Что за бред, полторы курицы! Как могут полторы курицы снести полтора яйца? Покажите мне эту курицу! Бред, бред!»
Мне обидно. Обидно за математику. Потому что есть люди — причём не дураки какие-нибудь; эти люди, например, знают, что такое оксюморон и синекдоха. Я гуглила, оксюморон поняла, а синекдоху — не очень.
И эти же самые люди не понимают, как в математике может быть полторы курицы!
Курица сносит три яйца за два дня, значит, в день она несёт полтора яйца. Это же теоретически — полтора яйца, просто для подсчетов очень удобно.
Нет же, Кира теперь пишет, что не бывает таких куриц, стабильных, как автомат. При этом — если бы все числа были целыми, она бы всё поняла и не возмущалась.
Чего вот люди так боятся дробей?
Всё это я пытаюсь написать в чат. И стираю, потому что… выходит так глупо, будто я умничаю и Киру чему-то учу. Хотя когда Кира говорит — анжамбеман! — я не думаю, что она умничает. Я просто гуглю и пытаюсь понять.
В итоге задачу я решила в полминуты, но объяснить в чате… как им объяснить?
Митька машет головой и ни о чём таком не думает. Он мне объяснил эти дроби ещё до школы. Когда я ещё не знала, что это сложно.
— Митя! Сбегай за картошкой!
Митя не слышит, он в наушниках, он занимается.
За картошкой иду я. Мне не сложно. Правда, жалко, что я иду за картошкой, а не смотрю на Митю, как он играет в своих больших наушниках. Но если он пойдёт — я тоже не смогу на него смотреть. Так что неважно.
«И яйца ещё купи», — сказала мама. И я всё равно забыла. Как можно всё время об этом думать и забыть? Пришлось возвращаться в магазин.
На улице снег, много снега. Я смотрю с улицы на наше окно — светится чуть-чуть, это Митин компьютер, он всегда сидит в темноте, если мне свет не нужен.
Когда я родилась, Митя предлагал назвать меня Гермионой. Вот был бы ужас.
Я возвращаюсь, отдаю пакеты маме (мама тоже сидит в наушниках и не слышит, как я пришла, мне приходится ее тормошить). Потом я возвращаюсь в комнату.
