в классе… Никого не было больше? Или ты, может, кому-то давал?
— Нет. Я на вахте взял и потом сразу вернул.
— Миша…
Я знаю, что я Миша. И понимаю, что случилась какая-то жуткая неприятность. Прямо кожей чувствую и даже желудком. И ногами ещё.
— Что случилось, Антонина Сергеевна?
— М-м-м-м… Мы… Миша, мы деньги собирали на фотографии. Ты сдавал?
— Я забыл… Но я потом принесу, завтра, или сегодня, если очень нужно!
Антонина встала, а потом опять села. Ну, забыл я сдать деньги, чего такого-то?!
— Миша, понимаешь… Деньги за фотографии были у меня в столе, в верхнем ящике. И они исчезли. А в классе никого не было, кроме тебя.
…У меня пропал голос. И я прошептал:
— Сколько?…
…Она сказала сколько. Это ужас. Это реальный ужас, кому нужны вообще эти дурацкие фотографии! И все уже сдали, весь класс, кроме меня.
Она не сказала прямо, что подозревает меня в воровстве. Но я и сам понял.
* * *
Мама уже была в курсе. Ей позвонили.
— Это ведь не ты? Ты же не брал? А, Миша?…
Спрашивает ещё.
И вдруг я испугался. По-настоящему, первый раз так сильно. И спросил:
— Ма. А ты вообще-то… Ты что, мне не веришь?
Она помолчала пару часов. То есть секунд, но как будто часов.
— Что ты, Миша! Что ты. Конечно, я тебе верю.
Она ответила не сразу.
Не сразу.
Моя мама.
* * *
Я ушёл из дома.
То есть сначала я раскрыл все форточки, но всё равнодушно. Невозможно дома, невозможно.
Неужели всего неделю назад я думал, что главная моя проблема — это сочинение?! Тогда казалось, прямо конец света, не могу написать, и всё.
Какое это было прекрасное время.
И где сейчас, где оно, моё недописанное сочинение вместе со всем рюкзаком? И где это время, когда мне не было душно дома?
Я ушёл.
Не в том смысле, конечно, что совсем — просто вышел походить.
Объяснять, что я не вор? Оправдываться?!
Позвонил Феликсу.
— Жесть, — сказал Феликс.
Хорошо хоть Феликса не надо спрашивать: верит он мне или нет.
— Да, жесть, — подтвердил я и нажал отбой. О чем тут ещё говорить?
Но вообще я его недооценил, у него на всё философская система. Он перезвонил через минуту.
— Знаешь что, — сказал он, — ты попал в такой поток. Неудачный. И тебя несёт. Грести против течения бесполезно, он всё равно тебя будет нести, он сильнее. Тебе нужно грести не против, а вбок. Понимаешь? Не против течения, а поперёк. Шаг в сторону, и посмотреть со стороны.
Он умный, конечно, Феликс. Но как он себе это представляет? Вот я иду по улице, непонятно куда. Шаг в сторону? Куда это?…
— Сделай что-то, чего ты не планируешь. Чего не делал раньше, в голову не приходило. Что-то приятное для себя. Понимаешь, нет? Купи себе подарок.
— Подарок?
— Перестань себя чувствовать жертвой обстоятельств! Чего вот тебе сейчас хочется?
— Чтобы это всё кончилось…
— Да нет, проще. Хочешь чипсов? Купи и съешь!
Больше всего мне сейчас хотелось прийти к Феликсу. Быть не одному. Сидеть у единственного человека, который во мне не сомневается, и слушать его безумные теории.
Но Феликс не может, ему надо в музыкальную школу идти. Он на саксофоне там играет. Чего вот мне хочется ещё, а? Тоже на саксофоне играть. Но это вряд ли поможет.
Мимо идёт парень в наушниках, улыбается. У него всё хорошо, он пьёт кофе и кивает головой в такт своей неслышной музыке.
Я бы хотел сейчас быть таким.
А может, у него горе. И он просто делает вид, что всё в порядке. Может, мне тоже? Сделать вид?
Я не пью кофе, но папа мне иногда покупал какао — раньше, пока мы ещё не поссорились. Интересно, мама ему сказала уже, нет? Какао… сам я никогда себе ещё не покупал какао навынос, в стаканчике. И у меня сейчас только сто рублей.
Ну и что? Надо плыть поперёк течения! Не против, а поперёк. Сбить с толку мою невезучесть.
— Какао, пожалуйста, — говорю я.
— Маршмеллоу положить?
— У меня только сто рублей.
Парень с серьгой подмигивает мне и кладёт маршмеллоу: «Просто повезло», — говорит он тихо.
Я пробую — вкусно! Ну ничего себе, мне повезло! Значит, Феликс был прав?…
Иду на улицу; сейчас, как тот парень, буду делать вид, что у меня всё отлично и подпевать неслышной музыке в моей голове. Надо закрыть стакан крышечкой; а маршмеллоу как тогда? Чем их вообще есть…
Ч-ч-ч-чёрт!
Девочка. В белом платье. То есть в бывшем белом.
Какой красивый цвет был у какао, пока он был в белом стакане. И какой он теперь ужасный на белом платье.
Откуда она вообще взялась?!
Вот тебе и вышел из течения. Вбок.
Мне хочется открутить события назад, как в кино; чтобы эти капли грязные обратно в стакан, а платье опять белое.
Она смотрит на меня. А я на платье. Что тут скажешь? Извините? Ничего себе «извините»!
— Это хоть отстирается? — говорю
