Не более минуты назад тот пересек дорогу у молодого клена с кривым стволом. Николаю еще бросилось в глаза, как он неловко схватился руками за ветку, переступая неширокий, занесенный прелыми листьями окоп. Николай в два прыжка очутился возле клена, схватился рукой за ветку, перемахнул окоп в том же месте, где скрылся Федор Иванович. Впереди была густая поросль орешника — и никакой тропинки, никаких следов человека.
Николай продолжал пробираться через густую поросль и неожиданно очутился на небольшой поляне. В ее центре возвышался холмик, на вершине которого рос дубок. Лужайка была окаймлена густой зеленой непроницаемой для глаза стеной.
Николай остановился и растерянно поглядел вокруг. Тяжелая, чужая и враждебная тишина навалилась на него. Будто остановилась жизнь, будто не было никогда ни пения птиц, ни трепета листвы, ни шороха, ни звука.
Это длилось одно мгновение. Потом вдруг тонко свистнула поблизости иволга, ей глухо отозвалась кукушка. В листве над головой что-то зашумело, и тихо скрипнул ствол дерева.
— Федор Иванович, где вы? — крикнул Николай.
— В чем дело? — услышал он рядом с собою спокойный голос.
— Я потерял вас, — все еще громко, не в силах сразу одолеть свое волнение, произнес Николай, обернувшись на голос и никого не видя. — Где же вы?
— Сюда шагай!
Зеленая стена впереди раздвинулась, в образовавшемся окошке показалось лицо Федора Ивановича.
Николай шагнул через кустарник и оказался у входа в сооружение, которое с первого взгляда принял за палатку. Присмотревшись, он понял, что ошибся, — это был большой шалаш из бревен и жердей, обтянутых сверху полуистлевшим брезентом. Пола брезента у входа была отвернута, и Николай заглянул внутрь.
Вдоль стен тянулись широкие нары из жердей — вероятно, на них когда-то спали. Теперь на нарах лежали странной формы громоздкие предметы, которые, когда глаза Николая освоились с темнотой, оказались рассортированными частями мотоциклов: отдельными кучками лежали рамы, ободья колес, бачки, зубчатки, втулки, багажники. На стенах висели связки камер, пучки спиц. Все одинаковые детали были одного размера и принадлежали — Николай без труда понял это — машинам одной марки. Краски на них были тусклыми, спицы казались рыжими, по остаткам никеля расползлись ржавые пятна. Все, чему полагалось сверкать, было тут мутным, темным. Даже стекла фар утратили, казалось, свою прозрачность.
Вслед за Федором Ивановичем Николай вошел в шалаш. Он разглядел стол, тоже сколоченный из жердей, на котором лежали две выхлопных трубы, несколько глушителей, аккумуляторные банки, мотор и мелкие детали к нему. Небольшой ящик на столе был заполнен разными инструментами.
— Это база, — с грустью, в которой чувствовалось что-то недоговоренное, произнес Федор Иванович и тихо вздохнул. — Запасными частями отсюда снабжаюсь.
Подойдя к столу, он стал перебирать лежавшие на нем детали — некоторые складывал в принесенный мешок, другие смазывал вазелином из широкогорлой банки, стоявшей тут же.
— Неужели в городе спиц не найти, что сюда за ними ехать надо?
— Спицы, может, и нашлись бы, а тормозных колодок — нет. Дело, однако, не в этом… — И снова он чего-то не договорил.
Одной рукой он помог Николаю поднять мешок на спину, пропустил его вперед и сам двинулся следом.
На лужайке Федор Иванович остановился, словно бы про себя произнес:
— Видно, не найти мне человека, посадившего этого крепыша.
— Кто все деревья в лесу сажает? — живо откликнулся Николай. — Само выросло.
— Не само, — задумчиво, будто споря не с Николаем, а с кем-то другим, возразил Федор Иванович. Он снял фуражку и поклонился дубку. — Людскими руками посажен. Неоткуда желудю быть занесенным сюда — на версту вокруг ни одного дубка нет. Точка для него будто с циркулем выбрана. Да и на землю глянь. Одним словом — могила тут, советских людей могила, а чья?.. В сорок четвертом дубка еще не было… Много раз сюда приходил, записки наклеивал — никто не откликнулся, никого не встретил…
Двинулись дальше. Николай сначала шел след в след за Федором Ивановичем, но потом перегнал его и дальше все время держался в нескольких шагах впереди. Груз был не тяжелый, но неудобный, угловатые куски металла больно жали спину, и приходилось часто перекладывать мешок с плеча на плечо. Николай делал это не замечая. Его мысли были заняты другим: кто, когда и для какой надобности создал в лесу эту мотоциклетную базу. Какое отношение имеет она к тем останкам мотоциклов, что валяются в траве у лесной дороги, зачем знать Федору Ивановичу, кто похоронен под дубком?
На лесную дорогу они вышли шагов на пятьдесят глубже в лес от того места, где недавно свернули с нее. Дорога тут была перекопана нешироким рвом. В самом рву и сразу за ним валялось несколько искалеченных мотоциклов. Николай невольно обернулся, взглядом спрашивая Федора Ивановича, что это за ров, когда и для какой цели он выкопан.
— Иди, иди, нечего оглядываться, — махнул мастер рукой. — Я от тебя не отстану.
— А кто выкопал этот ров? — улучив минуту, все же спросил Николай.
— Кому надо было, тот и выкопал, — сухо ответил Федор Иванович. Сделав вид, что не замечает его нежелания поддерживать разговор, Николай продолжал:
— А мотоциклы немецкие, правда?.. Целая колонна их, должно быть, в засаду попала… Ров для того, чтобы переехать не могли?.. Как вы думаете?
— Так и думаю, — должен был согласиться Федор Иванович.
«Это вы… это ваша работа», — догадался вдруг Николай и, рискуя навлечь на себя недовольство Федора Ивановича, снова обратился к нему с вопросом, на который тот однажды отказался отвечать:
— В партизанах вы долго были?
То ли обстановка подействовала, то ли что иное, но Федор Иванович на этот раз ответил просто, без тени недовольства:
— Был немного… подпартизаном, как бы сказать… да и то недолго.
— А знали вы такого партизана — Илью Муромца?
Оглянись Николай в этот момент, он был бы крайне озадачен смущенным видом Федора Ивановича. Но он продолжал идти, глядя прямо перед собой и лишь слегка повернув голову, чтобы лучше слышать.
— Был, — ответил Федор Иванович, стараясь придать голосу как можно больше равнодушия, — был, говорят, и такой.
— Так это же он взорвал поезд с немецкими танками, когда наши наступали на Полоцк! Неужели не знаете?.. Если бы не Илья Муромец, может быть, еще не скоро удалось бы город освободить… А потом его отряд как налетел на отступающих фрицев, как окружил их, да со всех сторон из пулеметов!..
Николай даже раскраснелся, рассказывая это.
— Больше знаешь, чем, должно быть, сам Илья о себе, — усмехнулся Федор Иванович, уже овладевший собой. Не обращая внимания на это замечание, Николай продолжал:
— А еще до того отряд Ильи Муромца во всех деревнях вокруг Полоцка всех предателей казнил… За его голову немецкий комендант большую награду обещал. А через месяц сам тот комендант Илье и попался. Пришел к нему Илья, немцем переодетый, с собою в лес увел его…
— Враки все, — перебил Федор Иванович, — не было такого!
— Честное слово даю!.. Кого угодно спросите — все знают.
— Ну-ну, дальше сочиняй.
Они пошли рядом, и Николай продолжал:
— Встретился тогда Илья Муромец еще с одним партизаном — Дядей Петей.
— Что, что о Дяде Пете знаешь? — оживился Федор Иванович.
— Дядя Петя, говорят, большое задание от штаба имел: от Орши до Витебска все мосты в негодность приводить. Ну и попал как-то Дядя Петя в наши края с небольшим отрядом, а фашисты стали кричать, что полк, мол, прорвался. Стали они потихоньку против этого «полка» свою дивизию подтягивать… Так Дядя Петя им и дастся, ждите!
— Ну и где же тот Дядя Петя, не слыхал?
— Говорят, ранен был, да вынесли его на руках.
— Кто вынес?.. Куда?.. Когда это было? — на этот раз плохо скрывая свой беспокойный интерес, стал допытываться Федор Иванович. — Все расскажи, что знаешь.
— Да ничего больше не знаю, — должен был сознаться Николай. — А много вы фашистов у этого рва побили?
Федор Иванович не ответил. Он глядел застывшим взглядом куда-то вдаль, и когда этот взгляд однажды скользнул по лицу Николая, мальчик вдруг понял, что Федор Иванович не видит его, не замечает. Вероятно, он и дороги не замечает, и сбейся Николай сейчас с пути — он последовал бы за ним.
Николай молчал, пока не вышли из лесу.
— Пришли, — воскликнул он, когда показались станционные постройки, и тон его возгласа означал: «Дорогу я все же запомнил!»
— Пришли, — как эхо отозвался Федор Иванович, и снова наступило молчание.
В вагоне Николай выбрал отсек посвободнее, засунул мешок с грузом под скамью, заботливо усадил Федора Ивановича у окошка, опустил стекло. Всю дорогу Федор Иванович был задумчив и неразговорчив. На вокзале он отнял у Николая мешок.
