жил в избушке лесник Иван Данилович, с которым я иногда ходил на охоту. Но чаще мы с ним ловили зверей: он был хороший следопыт, прекрасно знал свою тайгу и помогал мне очень умело.
Однажды мы собрались с ним обследовать новые места, но его неожиданно вызвали в Ачинск.
Я огорчился.
— Так ведь ненадолго, Алексеич, — успокоил он меня. — К тому же, у тебя будут помощники. Ребята молодые, оба комсомольцы, тайгу знают неплохо. Нынче же они и приедут.
К вечеру, когда Иван Данилович стал собираться в отъезд, прибыли на лодке мои новые помощники — Зубатов и Лосев. Они привезли медвежонка и десять больших тайменей. Рыба эта отличная, и мы хорошо угостились вкусной ухой.
Я рассказал ребятам, что хочу осмотреть места, где можно расставить ловушки на маралов, и утром они повели меня в горы вдоль берегов реки Чулым.
Мы поднимались среди кедров, в густой заросли трав и выбрались на вершину скалы, где всё чаще и чаще стали встречаться следы маралов. Я нанёс план местности на бумагу, а на кедрах сделал большие затёсы топором, чтобы в другой раз легче было найти эти охотничьи угодья.
Начали мы спускаться к реке, где оставили все свои лишние вещи, да и солнце перевалило далеко за полдень — надо было подумать об обеде.
Зубов вдруг остановился и тронул меня за рукав:
— Глядите: медведь!
— На задних лапах! И чего-то приплясывает! — добавил Лосев.
Я глянул в бинокль: медведь плясал не зря — он топтался возле куста, где стоял большой марал с ветвистыми рогами.
Такой поединок между двумя могучими животными увидишь не часто, и ребята стали торопить меня подкрасться к зверям поближе.
Мы пробежали метров триста да ещё долго ползли на брюхе, пока не добрались до большой кучи валежника, где перевели дух. И стали наблюдать. Лесные великаны, разгорячённые жарким боем, были так близко, что я увидел, как горят злобой глаза у марала, как вздрагивает шерсть на холке у медведя.
Медведь был молодой и не знал, как подступиться к маралу, который грозно направлял на него рогатую голову и изредка громко бил копытом по земле.
Медведь пятился, забегал справа, крался слева. Всё ему хотелось зайти к маралу сзади, но тот не зевал: подпрыгивал на месте и опять угрожал своему врагу острыми рогами.
Медведь отбежал и сел на землю, словно раздумывая, на что же ему решиться. Затем он мотнул головой, быстро вскочил; промчался шагов пять вперёд, дико заревел, сильно оттолкнулся от земли и полетел на марала.
Марал сжался и с огромной силой ударил рогами в медвежье брюхо.
Медведь глухо охнул и вонзил когти маралу в бок. Затрещала кожа на марале, раздираемая острыми когтями. Но марал не упал, только часто-часто задрожали его тонкие, стройные ноги. Медведь громко лязгнул зубами, но промахнулся. Марал собрал силы, страшно мотнул головой, и окровавленный медведь полетел под куст.
Марал сделал шаг назад, вскинул передние ноги на тушу медведя — и забарабанил ими по рёбрам своего побеждённого врага.
Медведь рявкнул, но не поднялся. Марал гордо закинул голову и, оглядываясь, медленно побрёл среди кедров, пока не скрылся из наших глаз.
— Сплоховал медведь! — сказал Лосев. — Пойдём добьём его…
Лосев вскочил, за ним Зубатов. Но я умерил их охотничий пыл:
— Не торопитесь, хлопцы! Живой медведь мне дороже мёртвого. А этого, если он жив, мы возьмём проще простого.
Мы осторожно подошли к зверю.
Он был жив и тяжело дышал, закрыв лапой большую рану, из которой сочилась кровь.
Мало было надежды спасти его: он не шевельнулся, когда я связал ему лапы и чистым носовым платком кое-как заткнул дыру на брюхе.
Спотыкаясь на камнях, мы еле-еле донесли раненого зверя до реки, положили его в лодку и к вечеру доставили в избушку Ивана Даниловича.
Зверь открыл глаза, и я влил ему в рот немного сладкой воды. Он не сопротивлялся и не выказал желания укусить меня или подняться и бежать.
Я дежурил возле него до полуночи, потом заснул. А когда стало светать и я открыл глаза, медведь был мёртв.
На Дальнем Востоке хозяином тайги зовут тигра.
Этот рыжий полосатый зверь с длинным хвостом — хозяин злобный и сильный: нет сильнее его зверя у нас в стране! Медведю с ним и не стоит тягаться, и там, где тигр охотится, медведь всегда уступает ему свои владения.
Ходит тигр мягко, неслышно, как кошка; крадётся к добыче ловко и просто сваливается ей на голову: прыгает он удивительно легко и далеко — шагов на десять — пятнадцать.
Ловит он быстроногих оленей, маралов, нападает даже на старых кабанов, у которых большие клыки-бивни, острые, как бритва; режет скот на пастбищах, бросается и на людей.
Был такой случай: пришлось и мне полежать под тигром, и на всю жизнь остался у меня заметный шрам на ноге…
Со своим приятелем доктором Расторгуевым пошёл я однажды поохотиться на фазанов.
Охота была хорошая, и мы возвращались в село, обвешанные длиннохвостыми золотистыми птицами.
Возле сухого озерка, сплошь заросшего камышами, собаки пошли по следу, и доктор приготовился сделать ещё раз выстрел по фазану.
Но собаки вдруг ощетинились, как-то сжались и бросились нам под ноги.
— Не рысь ли тут? — спросил доктор.
— Возможно, даже и тигр, — ответил я.
Мы вовсе не были подготовлены для встречи с таким зверем, и доктор сказал:
— Надо уходить… Как бы он собак не задрал.
Я нагнулся, чтобы взять своего пса за ошейник. В камыше послышался шум, и огромный зверь одним прыжком очутился у меня на спине.
Почти одновременно прогремел выстрел: доктор не растерялся и в упор выстрелил тигру в ухо.
Зверь был убит. Но он успел сбить меня на землю и, когда судорожно дёрнулся задними ногами, разорвал кожу с мясом на моей левой голени. Едва не потеряв сознание от острой боли, я остался под зверем.
Доктор Расторгуев стащил с меня тигра, сделал мне перевязку и ушёл на ближайшую пасеку за лошадью.
Когда часа через два меня положили на телегу, в камышах кто-то завозился и запищал.
Уже спустились сумерки, и я сказал, чтобы доктор и возница не лезли в камыши. Но опасения наши оказались напрасными: в зарослях возились два тигрёнка, мать которых была недавно убита. Тигрят поймали, посадили возле меня и
