чуть не взвизгнула.
— Аттила Йожеф приложил эту автобиографию к своей просьбе взять его на работу.
— Расскажи о детстве поэта.
— Детство поэта было очень тяжелое, — затараторила Аранка. — Родился он в тысяча девятьсот пятом году. Когда ему исполнилось три года, его отец, Арон Йожеф, эмигрировал, а его самого Лига по защите детей отдала на воспитание в Эчед. Там он до семилетнего возраста был на ферме подпаском. Потом его мать, Борбала Пеце, взяла его в Пешт и записала в школу, во второй класс. Мать его работала прачкой и уборщицей, у нее было трое детей, и Аттила Йожеф в детстве целые дни бродил по улицам и скверам…
Жанетта шепотом спросила Эржи:
— Известный поэт, да?
Эржи дважды кивнула.
— Он умер? — продолжала расспрашивать Жанетта.
— Бросился под поезд, — шепнула Эржи. — Но сейчас помолчи.
Бросился под поезд! Жанетта ужаснулась, от волнения у нее перехватило горло. Бродил один по улицам и скверам, а потом бросился под поезд! Жанетта облокотилась на парту и, повторяя про себя этот обрывок фразы, теперь уже не пропускала ни одного слова из ответов одноклассниц… Началась война. Аттила Йожеф простаивал ночи напролет в очередях за хлебом. Торговал газированной водой в кино, воровал уголь на железной дороге. Делал «мельницы» из цветной бумаги и продавал их богатым детям. Носил с рынка корзины и мешки покупателей. Продавал на улицах газеты. Мать его умерла… Ездил в Вену, в Париж и всегда, везде голодал…
— Почему? — шепнула Жанетта, испуганно глядя на Эржи. — Почему он покончил с собой, когда уже был знаменитым поэтом?
— Потому что бедствовал. Разве не слышишь?
— И когда был знаменитым?
— Тоже бедствовал… Тогда уж так жили…
Потом к доске вышла Илонка Шмит. Уверенным, приподнятым тоном она проговорила:
— «Это просто», стихотворение Аттилы Йожефа.
Гордо подняв голову, она продекламировала четыре строки и запнулась. Посмотрела на учительницу, потом на Иренку Тот, сидевшую на первой парте. Широко разевая рот, Иренка старательно подсказывала. Так и не поняв подсказки, Илонка Шмит топнула ногой и попыталась начать снова:
У венгерцев рваны Все как есть карманы. Это просто… Потерялось… потерялось…
Тут Илонка опять умолкла и от досады расплакалась. По классу пробежал шумок, кто-то тихонько хихикнул. Тетя Марта постучала карандашом по столу.
— Ну, так что же потерялось? — спросила она, подбадривая девочку улыбкой.
Но та дернула плечами и угрюмо молчала. Тетя Марта тоже перестала улыбаться:
— Успокойся, иной раз так бывает. Собьется человек и вдруг все позабудет. Только плакать не надо. Иди, Илонка, на место.
— Тетя Марта, да ведь я знаю все стихотворение наизусть! Только меня сбили! — Илонка все еще стояла у доски.
— Кто тебя сбил?
— Да так… вообще… Все шепчутся да смеются. Попробуй тут декламировать! — У Илонки совершенно исказилось от злости лицо, на ресницах дрожали крупные слезы, готовые вот-вот скатиться. Не сдержавшись, она разрыдалась, кулаками размазывая по лицу слезы досады.
Тетя Марта непривычно резким тоном спросила:
— Кто же шептался?
— Рошта… и еще Тот.
Учительница поднялась с места:
— Шоймоши, о чем вы шептались с Рошта?
Эржи Шоймоши вскочила и чистым грудным голосом ответила:
— Она спросила, почему Аттила Йожеф покончил самоубийством.
— Так.
Тишина. Тетя Марта посмотрела на Иренку Тот:
— А ты хотела помочь Шмит, так, что ли?
— Да, я подсказывала ей, но она не расслышала.
Марта Зойом обернулась к Шмит; та все еще всхлипывала.
— Ты невыдержанная, слишком самоуверенная девочка. Если Илонка Шмит заговорит, так уж и муха не пролети… все должны оцепенеть… Тех, кто смеется и болтает, ты поручи мне, а сама делай свое дело. Подумай над тем, что ты сказала, — добавила тетя Марта уже более мягким тоном. — Я надеюсь, что у тебя хватит духу беспристрастно разобраться в сегодняшнем своем поведении… Тот, продолжай стихотворение.
Иренка Тот вмиг оказалась у доски. Две ее коротенькие косички торчали по сторонам. Она громко закончила строфу:
…Потерялось тысячелетие…
— Вамош, продолжай, — прервала Иренку тетя Марта и, когда очень толстая веснушчатая девочка с трудом поднялась с места, быстро добавила: — Не выходи, отвечай с места.
Пыхтя и отдуваясь, Вамош без всякого выражения, замирающим голосом дочитала стихотворение до конца. Но тетя Марта все-таки похвалила ее, тепло улыбнулась и только потом спросила:
— У кого есть замечания по поводу чтения этих стихов?
Одна за другой поднялось несколько рук. Иренка Тот хорошо знает стихотворение, но читает не очень выразительно… Илонка Шмит слишком кричит… Потом снова — об Иренке Тот: она декламирует очень монотонно… И только о толстой, мешковатой девочке с лицом, усыпанным веснушками, никто не сказал ни слова.
Возмущенная Жанетта шепнула Эржи:
— Почему тетя Марта защищает эту противную Вамош? И все остальные тоже! Я сейчас скажу, что из ее бормотанья я не поняла ни слова и…
— Не надо, — удержала ее Эржи. — Эстер хромая, вот и жалеют ее все. Да еще у нее астма, и вообще она часто хворает, пропускает уроки, а все-таки не отстает в учебе.
Раздался звонок. Девочки живо захлопнули книги, под партами нетерпеливо зашаркали ноги. Тишина, царившая на интересном уроке, уступила место смутному гулу.
— Становись! — крикнула тетя Марта строгим голосом, заглушая неудержимый гомон. — Всегда так! После каникул приходится потратить дня три, пока приучу вас снова к порядку!
Ученицы хлынули
