ясно, тетя Берта! Раз муха за всю дорогу ни разу не садилась, значит, она сама проделала весь путь до Мишкольца! — выпалила наконец Пецели.
— А еще какие есть мнения?
Шурани и Пецели остались стоять; остальные, обернувшись друг к другу, перешептывались; весь класс напряженно ломал голову над вопросом.
— Летай муха, не летай, — прошептала Жанетта на ухо Эржи, — паровоз-то все равно тащит вагоны с нею вместе.
— Ну, подними же руку! — заторопила ее Эржи.
Но Жанетта лишь передернула плечами, и Эржи сердито шепнула:
— Да не будь же ты такой растяпой, Аннушка!
В этот момент вытянула руку Илонка Шмит.
— Суть в том… — чрезвычайно решительным, не допускающим возражений тоном сказала она, — суть в том, что, пока муха пролетит несколько метров, поезд пробежит километр. И, в конце концов, движение самой мухи бесцельно: она попадет в Мишкольц не раньше остальных пассажиров, которые спокойно сидят на своих местах.
Тетя Берта часто-часто закивала головой, седые пряди волос закачались в такт.
— Совершенно верно, Шмит. Ты человек думающий, мне это нравится. Ну, — продолжала тетя Берта, — обратимся к новому материалу…
Удобно усевшись и сложив на коленях пухлые руки, тетя Берта начала объяснять урок, в особо важных местах внушительно кивая седой головой.
Илонка Шмит сидела неподвижно, скрестив на груди руки; на лице ее застыло выражение торжества и вместе с тем какой-то мучительной боли. Ее цепкий ум не пропускал из объяснений учительницы ни единого слова, но в ушах, в каждом нерве непрерывно повторяющейся однообразной мелодией всё звучали два голоса, произносившие поочередно одни и те же слова. «Ты — человек думающий», — слышался ей голос тети Берты, и тут же другой, детский голос шептал в ухо: «Завидуешь!..» Да что ж это такое! Является из Франции какое-то ничтожество и привлекает на свою сторону лучших подруг Илонки! Никогда не улыбалась ей тетя Марта так ласково, как Аннушке Рошта. Что бы ни прокартавила по-венгерски эта девчонка, все так и ахают хором: «Ах, как мило! Ах, как славно!» А Илонка, выходит, завистница? Потому только, что она все это прекрасно видит?
Всю перемену Илонка Шмит простояла в оконной нише одна: вид у нее был такой неприступный, что никто не подошел к ней. Она повернулась спиной, к сновавшим по коридору девочкам и уставилась на неподвижные заиндевелые ветви голых деревьев. Иней таял, и они печально роняли на землю каплю за каплей. Иногда из общего шума выделялись отдельные голоса, и, словно острые шипы, они вонзались в истерзанную душу Илонки. Члены совета отряда оживленно беседовали о подготовке к воскресному сбору. Илонка вздрогнула, заслышав звонкий голос Мари Микеш, который прежде казался ей таким приятным:
— Стенгазету я передала Рошта. Что ты на это скажешь, Эржи? У меня достаточно забот со звеном, да и за культработу я отвечаю. Аннушка же охотнее включится в пионерскую работу, если у нее будет какое-нибудь поручение.
— Надо поговорить с тетей Мартой.
— Тетя Марта возражать не будет, — сказала решительная звеньевая и тут же распорядилась: — Поди-ка сюда, Аннушка!
«Как они все важничают, как весело смеются!.. Но в конце концов решают не Шоймоши и не Микеш — весь отряд должен сказать свое мнение по этому вопросу!» — со злостью думала Илонка, стоя у окна. Раздался звонок, и девочки заторопились в класс. Илонка шла последней, напряженно глядя куда-то поверх голов. Аннушка Рошта, остановившись у газеты, пыталась разобраться в заметках, и Илонка, словно не заметив, сильно толкнула ее локтем.
Жанетта удивленно посмотрела ей вслед и, пожав плечами, снова повернулась к стенгазете. Посередине был помещен портрет Шандора Петефи в венгерке. Имя Шандора Петефи Жанетта произносила уже с той же непринужденной естественностью, как и имя Лафонтена, великого французского баснописца, — ведь и в ее «библиотеке» есть весьма привлекательный по внешнему виду томик стихов Петефи. «Раз-но-е», — разобрала по слогам Жанетта. — «Ищу постоянного суфлера. С предложениями обращаться в редакцию стенгазеты». Подпись — «Отчаявшаяся семиклассница». А вот Маршак — «Двенадцать месяцев», перевела с русского Йолан Шурани. «Чудесный Вышеград» — новелла, написана Иреной Тот: «Лучи солнца весело переливались в зеленоватом зеркале реки. Прохладный утренний ветерок шевелил листву прибрежных деревьев, и жаворонок, паривший высоко в небе, заливался звонкой песней…» «Какая досада, — думала Жанетта, — что я так плохо знаю венгерский и лишь догадываюсь, что это нечто, «парящее в небе» и «заливающееся звонкой песней», вероятно, какая-то птица. Как же я буду читать книгу «На окраине города»?.. Вышеград — это где-то в провинции, у реки… Интересно, если ехать в Комло к папе, не по пути ли будет этот Вышеград?.. «На окраине города»… О-кра-и-на… Ну вот, уже на заглавии застряла!»
Этот вопрос беспокоил Жанетту все утро. Она с нетерпением дожидалась той минуты, когда, придя домой, возьмет в руки книгу об Аттиле Йожефе.
— До свидания, некогда! — дружелюбно помахала она рукой Бири Новак.
Бири спешила за нею следом, потом стала отставать и все громче кричала вдогонку:
— Зайти за тобой после обеда? Может, пойдем на каток?
— Некогда, дело есть! — крикнула Жанетта и свернула за угол.
На газовой плите стояли две кастрюли. Жанетта зажгла под ними горелки и, подняв крышки, потянула носом. Густой сладкий суп с помидорами и тархонья [26]. Тетя Вильма стряпает странные, но очень вкусные блюда. В Трепарвиле и слыхом не слыхали о таком супе с помидорами и тархонью тоже не готовят. А тушеную свинину там не едят с галушками — бабушка и в рот не возьмет «варварских» венгерских кушаний! А ведь он довольно вкусный, этот острый томатный суп… Не только вкусный — он просто чудесный! А какие пирожные делает тетя Вильма с маком да с орехами!.. И Жанетта нетерпеливо помешала жаркое.
Железная печурка в комнате Жанетты разгорелась от одной спички — там все уже было приготовлено: тетя Вильма каждое утро накладывала дрова в обе печки, а растапливать их входило в обязанности Жанетты. От кастрюли поднимался легкий пар, на поверхности супа то там, то здесь вскакивали вялые пузыри. С нетерпением ожидая, пока суп закипит, Жанетта насвистывала
