Перед Илюшей стояла неразрешимая задача: где взять икону? Потом Илюша вспомнил об иконе Николая Угодника, которую дедушка вынес на чердак. Осторожно, чтобы не скрипели деревянные ступеньки, Илюша полез на чердак. Николай Угодник стоял лицом к стене, и, когда Илюша повернул его и протер стекло рукавом рубахи, святой, казалось, с укоризной глядел на него и показывал три пальца, собранные в щепоть, как будто хотел сказать: «Три щелчка тебе будет в лоб, если сожжешь меня».
Сердце Илюши колотилось от страха. Воровать нехорошо, но ведь какое же воровство, если это борьба! Илюша взял небольшую иконку Спасителя, подаренную ему попадьей, и поспешил в свой клуб «Долой монахов!».
Он пришел раньше всех. Вторым явился Левка и приволок в мешке настоящую икону с изображением божьей матери.
— Это от пожара, — сказал Левка. — Посмотрим, как она сама будет гореть… Прямо из иконостаса взял.
— Не побоялся?
— Ерунда! Если мамка спросит, скажу: на небо вознеслась твоя богородица. Она сама не очень верит в бога… Ну, разжигай костер!
— Подожди, сейчас остальные придут.
Кащей ничего не принес. Напустив на себя грустный вид, он молчал.
— Икона где? — строго спросил Илюша.
— Завтра принесу… Не нашел.
— Брехун, — упрекнул его Левка. — У вас в доме икон больше, чем в церкви.
Егорка вошел в сарай с видом победителя.
— Ну, что вы принесли, субчики? — И он вынул из-под рубахи потемневшую от времени деревянную икону, изображавшую картины адовых мук. — Вот это икона. Глядите, как черти в котлах грешников варят. А вот этого крючком за язык подвесили, — наверно, врать любил…
— Где ты взял? — с завистью спросил Левка, поглаживая ладонью увесистую, глянцевую от потемневших красок доску.
— Купил-нашел, насилу ушел, если бы догнали, еще дали…
Левка не стал допытываться. Всем было ясно: стащил у какой-нибудь старушки или унес из часовни.
Илюша огорчился, когда узнал, что его первый друг и помощник принес не икону, а какую-то бумажную картинку. На ней Сергий преподобный, сидя на бревне, кормил медведя.
— Это не икона, а картинка, — сказал Илюша с обидой.
— А ты сам что принес?
— Спасителя.
Степа повертел перед носом образок и сказал:
— Таких икон я тебе штук двадцать достану. — Степа расстегнул ворот и снял крестик. — Вот бери в придачу.
Последней прибежала Варька.
— Ой, мальчики, я так спешила, так спешила!
Ребята знали, что Варька обязательно обманет. Так и получилось.
— Икону принесла? — спросил Илюша.
— Чего-чего? — переспросила она.
— Икону принесла, спрашиваю?
— Ах, икону? Принесла. Вот. — И она протянула Илюше портрет какого-то усатого генерала или царя, явно вырванный из старого журнала.
— Да это же царь… Кого ты хочешь обмануть?
— Где царь? — задиристо спросила Варька, вырывая у Илюши портрет. — Это царь? Что ты понимаешь в царях? Если хочешь знать, это… как его… помазанник или Николай Чудотворец.
Варька забыла, что среди ребят находится такой знаток богов, как Степа. К нему тотчас обратились с вопросом.
— А ну, Степа, кто это?
— Николай Чудотворец вовсе не такой. Тот весь седой, с Евангелием в руке, а у этого эполеты… Наверно, генерала Скобелева с крышки сундука содрала.
— Почему Николай Чудотворец не такой? — запальчиво возразила Варька. — Если ты сослепу не видишь, так и молчи. У Николая Чудотворца борода есть?
— Ну есть.
— А у этого? Что, не борода?
— Борода и у козла есть, — сказал Степа и отошел.
— Не хотите брать, не надо, — решительно заявила Варька и взяла обратно портрет. — Подумаешь, безбожники. А я-то, дура, записалась в тетрадку. Может, вы взаправду хотите церковь поджечь? Вычеркивай меня, и весь разговор.
— Ладно, Илюшка, шут с ней, — сказал Левка, — бери у нее царя, он тоже хорошо горит.
— Давай, — сказал Илюша. — Жалко было икону принести…
Иконы сложили в кучу в траве за сараем, натаскали гнилой соломы, подожгли. Костер зачадил вонючим дымом, потом пламя лизнуло края Степиной картинки, бумага стала сворачиваться жгутом, загораясь с того конца, где сидел на бревне святой Сергий преподобный с золотым нимбом вокруг головы. Когда от Сергия остались одни ноги, пламя перекинулось на медведя, загорелись морда, лапы. На другом краю костра занялся портрет царя. Пламя со всех сторон подбиралось к большой иконе Левки. Вдруг стекло лопнуло, и богородица, облаченная в золотую ризу, казалось, вздрогнула: жаркое пламя охватило ее.
— Упокой, господи, и помилуй… — затянул, гундося, Егорка и стал креститься, изображая попа.
Варька хихикнула…
— А я вас обманула, то вовсе был не бог, а генерал. Теперь мне простится, а вам за то, что иконы сожгли, придется на том свете в котлах со смолой кипеть!
Возмущенный Левка поднялся и сказал:
— Хватит, лопнуло мое терпение! Илья, запиши, что она враг Советской власти и может катиться на все четыре стороны.
— Ладно, не буду, — запросилась Варька, чувствуя, что дело принимает серьезный оборот.
— Нет тебе пощады, — настаивал Левка. — Илья, голосуй, все поднимем руки, чтобы вычеркнуть ее из тетрадки. — И сам первый поднял руку.
Остальные ребята поддержали Левку. Один Илюша, по-серьезному переживавший великий момент восстания ребят против бога, не спешил выносить свой приговор. Ему жалко было Варьку. И тут случилось неожиданное. Она заморгала ресницами и, сдерживая слезы, молча вышла из сарая. Никто не думал, что приговор так сильно подействует на Варьку.
— Прощаем тебя, оставайся! — крикнул ей вдогонку Илюша, но Варька не вернулась.
Расходились неохотно. До чего хорошо жить вот так, не боясь ни богов, ни икон, ни соседей, что вечно ругаются: на заборы не лезь, камни не кидай, грядки не топчи! А тут настоящая свобода! Целый пустой двор принадлежит им. Даже пруд свой есть. Не беда, что в пруду одни лягушки квакают и весь он зарос тиной, зато настоящий!
— Илюшка, где же теперь иконы брать? — уныло спросил Кащей.
— В бору есть часовня, — подсказал Илюша.
— Я вам завтра сто штук принесу икон! — воскликнул Егорка. — Мы когда в прятки играли, я залез на чердак церкви святого Никиты, а там их целая пропасть!
— А мы пойдем в гости к Тине, — сказал Степа и улыбнулся Илюше. — Она-то знает, где взять иконы, и нам скажет. Верно?
Когда ребята разошлись, Илюша и Степа закопали в землю остатки сгоревших икон и закрутили проволокой дверь сарая.
Илюше почудилось, будто в дальнем углу двора, за вонючим прудом, шевельнулись ветки ивняка. Он решил, что там крадется чья-то кошка, стережет птиц или лягушек в пруду. Ему и в голову не могло прийти, что там затаились враги, что они давно следили за ребятами и за тем, что происходило в сарае.
Еще раз проверив запор на дверях, Илюша обнял Степу, и они пошли в город искать Тину.
5
Детский дом имени Розы Люксембург, где теперь работала Тина, находился в одном из переулков поблизости от Гостиных рядов. Это был одноэтажный каменный флигель во дворе. Найти его не представляло особого труда — оттуда доносились звонкие детские голоса.
Когда Илюша и Степа вошли во двор, приютские мальчики и девочки с мокрыми тряпками и вениками в руках входили и выходили из дома: видно, там шла уборка.
У входа друзья остановились в растерянности. В коридоре Валя Азарова мыла полы. Фрида в шароварах, с засученными рукавами тоже работала.
А вот и Тина появилась. И по всему было видно, что Валя и Фрида теперь подружились с Тиной.
— Степушка! — в радостном удивлении воскликнула Тина. — Какой же ты молодец, что пришел… Здравствуй, Илюша. Пойдемте ко мне…
Стараясь не наследить, ребята на цыпочках перешагнули вымытую часть пола. Тина открыла дверь крохотной комнатки с одним оконцем. У стены стояла железная кровать, застеленная грубым шерстяным одеялом. Тумбочка с книгами в углу, и на ней осколок разбитого зеркала.
— Что же вы стоите, мальчики? Садитесь.
В комнате Тины была одна-единственная табуретка, да и та колченогая.
— Мы постоим, — солидно сказал Степа. — Расскажи лучше, как ты живешь.
Скоро в комнату вошел черноглазый мальчуган, он держал в руке лист бумаги с неоконченным рисунком. Второй мальчик, поменьше ростом, и девочка в заштопанном платье вошли за ним.
— Познакомьтесь: это наш художник Витя Орлов. Ну-ка покажи, что ты нарисовал?
— А это Оля, — сказала Тина, обняв девочку. — Она у нас тоже общественный деятель, председатель чистовой комиссии.
Трудно было узнать в этой остроглазой, остриженной под машинку девочке ту маленькую волжанку, которая не могла удержать в руке сухарь. Илюша испытывал к приютским детям такое чувство, точно они были ему родными.
