Владимир сел во главе стола, у раскрытого окна, Роза — напротив, я — на диван. Дмитрию сидеть было некогда. Он принес из кухни фарфоровую суповницу и принялся разливать в глубокие тарелки дымящуюся, приятно пахнущую солянку. Когда с этим кушаньем было покончено, он убрал со стола опустевшую посуду и подал второе, тоже очень горячее и вкусное. Сам ел на ходу. Вино также разливал он. И очень умело делал это, ловко, точно заправский официант из ресторана. Бутылку брал в руки, обернув ее чистой салфеткой. (Должно быть, подумала я, мамочка, всю жизнь мечтавшая иметь прислугу, вымуштровала сына).
Водку в рюмки себе и Дмитрию наливал Владимир. И всякий раз, когда произносили тост, выпивал ее до капли. Роза, пока мы сидели в гостиной, ни разу не встала из-за стола. Это был ее праздник. И она вела себя не как хозяйка, а как гость, вернее, как невеста на своей свадьбе. На ней было похожее на подвенечное, белое платье (возможно, это и был тот самый наряд, который она надевала, когда они с Володей, зарегистрировавшись, устроили в студенческом общежитии застолье. (Я знаю: многие женщины дорожат своим свадебным убранством и хранят его всю жизнь). На груди у Розы были оборочки, которые она то и дело трогала, манерно оттопырив мизинчик правой руки. На рукавах — кружевные нашивки, которые колыхались, когда она жеманно подергивала плечиками. Виновница торжества, конечно, вспоминала тот день, когда они с Владимиром сочетались браком, и старалась заставить и мужа углубиться в прошлое, когда у них, как говорится, «все было хорошо». С него она не сводила глаз, подобострастно улыбалась. Обратившись с каким-либо вопросом, сама же на него и отвечала, сопровождая свои ответы повтором: «Правда же, Володя, это было здорово?!» Одним словом, юлила перед ним, стараясь загладить свою вину, стереть из его памяти то, от чего его коробило, каким способом удалось ей взять над ним верх.
Супруг никак не реагировал на ее хитрые заигрывания. Красивый, в крахмальной сорочке с галстуком под цвет его карих глаз, с запонками из янтаря в виде рыбок. Он молчал, молчал и Дмитрий, и я тоже. Говорила, повторю, только Роза, потягивая мелкими глоточками вино из фужера, подчеркивая тем самым, что она получила прекрасное воспитание в семье потомственных педагогов и знает все правила хорошего тона. Изо всех сил старалась она внушить суженому своему, что он, женившись на ней, сделал правильный выбор и нет надобности заменять ее другой женщиной. Она все еще переживала то, что с ней могло случиться, такой кошмар! Ведь Володька вполне мог, переступив через то, чем она его притормозила, уйти. Даже подумать об этом ей было теперь страшно. А я, глядя на нее и читая ее мысли, думала: «Достала тебя наконец какая-то женщина — вроде тебя. Весело было тебе, когда ты разбивала чужие семьи, а каково теперь тебе самой, когда на твое счастье посягнули?».
Кроме меня, гостей у ни в этот день не было. Ту женщину, одну из своих новых приятельниц, которая первой заметила, что Владимир приударил за ее знакомой, и сообщила об этом Розе, чем помогла вовремя сориентироваться и принять надлежащие меры, дабы предотвратить беду, на это торжество не пригласила, называя ее с тех пор не иначе, как сплетницей. Трагикомедия! Иначе это не назовешь...
На десерт был подан Дмитрием бисквитный пирог. Большой, пышный, и не «казенный» какой-нибудь, какие продают в кулинарии, а домашний, испеченный Розой при содействии Дмитрия, сверху украшенный крупными сладкими ягодами, которые я принесла из своего сада им в подарок.
Когда трапеза подошла к концу, Роза увела меня из гостиной, где сын начал убирать со стола посуду, чтобы унести на кухню и там помыть, в другую комнату, в их с Владимиром спальню, которая в дневное время служила рабочим кабинетом хозяйке. Эта комната была немного меньше первой. На окне точно такая же, как и в гостиной, тюль. У стены, слева от окна, в углу двуспальная кровать, с такой высокой, расписанной вензелями спинкой, что за ней не увидеть, войдя в комнату, заправлена ли постель. У стены напротив — двустворчатый шифоньер. А слева от него — стеллажи, заваленные книгами. Тут и Большая Советская Энциклопедия, классическая и современная литература. Не нашла я, разглядывая эти полки, ни одной книги местных авторов. Уральские писатели, и прозаики, и поэты, по мнению моей подруги, недостойны были ее внимания. К одной из полок клейкой лентой была прикреплена фотография Владимира Высоцкого. Он был снят в тот момент, когда, аккомпанируя себе на гитаре, исполнял одну из своих песен, которые так нравились публике.
Очутившись в рабочем кабинете Розы, я смотрела на этот снимок, повернувшись спиной к окну, возле которого стоял письменный стол. Смотрела долго, пытаясь понять, зачем она в своей комнате повесила портрет этого выдающегося, разносторонне одаренного, но официально не признанного деятеля искусств, настоящего мученика. Наверное для того, чтобы заставить думать тех, кто будет приходить к ней: и коллег-преподавателей, и ребят, с которыми она время от времени занималась как репетитор, что она, хозяйка этой квартиры, как и Высоцкий, прогрессивный, свободолюбивый человек. Не мне одной, скорее всего, рассказывала она о том, что и ей пришлось «пострадать за правду» — три года прожить в изгнании.
Думая так, не стала я озвучивать свои мысли. Мне было уже не 20 лет, чтобы затевать скандал в чужом доме, куда меня пригласили на торжество, устроенное по поводу примирения супругов, которые чуть было не разошлись.
К тому же, день свадьбы Розы и Владимира мы отмечали где-то в конце восьмидесятых или начале девяностых годов, когда я и представления не имела, чем втайне от меня и от других своих знакомых занимается моя задушевная подруга, и не догадывалась, что изображение этого человека, выставленное напоказ, помогает ей пускать пыль в глаза тем, кого она впускает в свою резиденцию. Это открылось мне, как уже было сказано, в 2009 году, когда я трудилась над своей седьмой книгой. Долго, очень долго водила она меня за нос и пудрила мне мозги, гордясь тем, что и она, видите ли, пострадала за правду. Согласна, это важно. Но еще важнее, как, будучи, наказанным за смелый поступок, человек поведет себя, отбыв наказание. Чем она занялась, обретя свободу, она никому не докладывала.
И все же мне удалось вывести ее на чистую воду. Жаль только, что не сделала я тогда должных выводов и не порвала с ней заблаговременно... за что едва не поплатилась жизнью. Не хочется плохо думать о людях, которых знаешь с детства, которым привык доверять. Так жаль терять друзей! И ты обманываешь себя до тех пор, пока люди эти двуличные не начнут чуть ли не в открытую вредить тебе.
Налюбовавшись на портрет Высоцкого, я повернулась к окну, отодвинула штору, чтобы посмотреть, не идет ли дождь. Надо было уже уходить, но Роза меня задержала. Пригладив перед зеркальной дверцей гардероба свои асфальтового цвета, очень густые и жесткие на вид волосы, Роза мне сказала:
— Посиди еще немного, у меня есть к тебе просьба.
Я отошла от окна, присела на стул, стоявший сбоку от письменного стола и приготовилась слушать. Она продолжила:
— Мы с Володей собираемся поехать к Ирине.
Ира — их дочь. Она моложе Дмитрия, но не намного. Окончив технический вуз, получила направление на работу в один из городов Сибири, уехала туда и там живет с тех пор. Вышла замуж за преуспевающего бизнесмена. Мне удалось его увидеть один раз. Он приезжал в Магнитогорск по своим делам и останавливался у родителей жены. Такой поворотливый, стремительный молодой мужчина. Но не удалось Иринке разбогатеть, благодаря его предприимчивости. Не прожив и года после рождения сына, которому он мечтал купить все, что только может пожелать пацан, отец скоропостижно скончался. От чего? Этого я не знаю. Роза мне это не сказала...
Сделав скорбное лицо, она продолжила жалобным тоном:
— Дочь наша теперь вдова.
— Я это знаю.
— И с маленьким ребенком на руках. Ей помогают родители покойного мужа. Но и мы не хотим остаться в стороне.
— Так и поезжайте к ней. Что вам мешает?
— А квартира? — возразила мне собеседница.
— А что квартира? Дима тоже поедет?
— Нет, он остается, но на него нельзя оставить квартиру.
— Почему?— удивилась я.
— Неважно почему! — рявкнула она. — Нельзя, и все.
— А я тут при чем?
— Прошу тебя, поживи здесь, пока нас не будет.
— И как долго?
— Месяц.
— Ничего себе, — забеспокоилась я. — У меня же дело было летом.
— Это не проблема, — решительно заявила Роза. — Днем будешь в своем саду копаться, а ночевать здесь.
— Ну как я буду в ваше отсутствие жить под одной крышей с Дмитрием, он ведь не мальчик, а мужчина?!
— А как живут в коммуналках? Ты в одной комнате, он в другой.
— Но там ведь комнаты запираются изнутри. А у ваших нет никаких запоров, — стояла я на своем.
— Да он не обидит тебя! — горячо воскликнула Роза. — Он добрый и воспитанный молодой человек. К тому же все умеет делать.
