— А я тут при чем?
— Прошу тебя, поживи здесь, пока нас не будет.
— И как долго?
— Месяц.
— Ничего себе, — забеспокоилась я. — У меня же дело было летом.
— Это не проблема, — решительно заявила Роза. — Днем будешь в своем саду копаться, а ночевать здесь.
— Ну как я буду в ваше отсутствие жить под одной крышей с Дмитрием, он ведь не мальчик, а мужчина?!
— А как живут в коммуналках? Ты в одной комнате, он в другой.
— Но там ведь комнаты запираются изнутри. А у ваших нет никаких запоров, — стояла я на своем.
— Да он не обидит тебя! — горячо воскликнула Роза. — Он добрый и воспитанный молодой человек. К тому же все умеет делать.
(— Да... — подумала я. — Мечтала иметь домработницу. Дочку, наверное, хотела в прислугу превратить, да она сбежала. Тогда за сына взялась. Он оказался покладистей).
— Он будет и в магазин ходить, и готовить. Холодильник забит продуктами, и деньги я ему на расход оставлю. И полы будет мыть, и стирать. Будешь жить, как на курорте...
Предложение было заманчивым. Даже слишком, но я не спешила дать согласие.
— Отдохнешь от стирки, — продолжала она агитировать меня. И нащупала у меня уязвимое место. Постирать крупные вещи в саду не так-то просто. Вода, конечно, есть. Полные баки. Поливная, разумеется, не питьевая, но тоже хорошая, чистая. Только стирать-то надо не с мылом, а с порошком. Мыльную воду после стирки можно и под дерево вылить — это им не повредит. А воду, в которой растворен стиральный порошок? Ее надо выносить подальше от участка, чтобы не повредить посадки. Пока стираешь и тщательно полощешь белье, например, полбака вычерпаешь. И эти полбака в ведре перетаскать на защитку — работа не из легких...
— Вот видишь, - обрадовалась Роза, прочитав мои мысли. — Я же помню, ты говорила мне, что тебе в саду не хватает бытовых удобств. Здесь они будут к твоим услугам. Сунешь простыни в стиральную машину, насыплешь порошок, нажмешь нужные кнопки и отдыхай себе...
— Нет, — возразила я хозяйке квартиры. — Стирать я буду вручную, в ванне. Еще сломаю машину вашу...
— Значит, согласна? — поймала Роза меня на слове.
Мне ничего не оставалось, как сдаться.
Роза с мужем уехали. Мы с Дмитрием остались. Сначала все было тихо и спокойно. А несколько дней спустя он, что называется, отколол номер. Дал мне понять однажды (не стану уточнять, каким именно способом), что по ночам ему нужна женщина. Расшифровав его намек, я страшно разозлилась. Женщина, видите ли, потребовалась ему! А я тут при чем? Зачем мне это сообщать? Я же ему в матери гожусь! Мы же с его мамой одногодки. В одном классе учились. Или он не знает этого? Или не придает этому значения? Или он не в своем уме, наконец?! И тут меня вдруг осенило: у него действительно что-то не так с головой. Вот почему Роза не решилась оставить на него квартиру. Вот почему он не женится, хотя это ему не помешало бы. Вот почему он нигде не работает!
Другая на моем месте, додумавшись до этого, собрала бы свои вещички и покинула этот дом. Но я не привыкла, попав в затруднительное положение, спасаться бегством. Внушила себе, что нет причины паниковать. Иначе разве родители, уезжая, оставили бы его со мной? Нет, разумеется. Поместили бы его на время своего отсутствия туда, где лечат. А мен поручили бы лишь присматривать за квартирой. Вот и все. И вообще, этот его промах объясняется, возможно, не тем, что он не совсем здоров, а чем-то другим. Элементарно! Он, наверное, неправильно меня понял. Он — меня, а я — его...
Рассудив так, я успокоилась, но ненадолго: через некоторое время догадка моя подтвердилась. Нет, он не сделал мне ничего плохого. Просто одно обстоятельство помогла мне в этом деле разобраться.
Как-то утром (я еще не успела уйти из дома по своим делам) пришла почтальон, разносившая по квартирам пенсию. Дмитрий усадил ее за стол на кухне (и я в тот момент была там). Она разложила свои бумаги и стала отсчитывать деньги, а Дима — расписываться в ведомости. Родители оставили ему доверенности на получение их пенсий. Склонившись над столом, Дмитрий расписался один раз — за отца, второй — за мать. И еще раз. За кого? Не за меня же. Я свое пособие получаю в том городе, в котором прописана, в Перми. Стало быть, в третий раз он поставил свою подпись. А это значит: он пенсионер. И не по старости же! Он не постарался это скрыть от меня. Я поняла, в этом уже трудно было усомниться: у него нерабочая группа инвалидности, что отмечено в каком-то его документе, почему его и не берут на работу. Данную тему обсуждать с ним я, разумеется, не стала. Но рассердилась на Розу за то, что она, уговаривая меня пожить с ее сыном под одной крышей в течение месяца, скрыла от меня такой факт. Весь этот период я наблюдала за ним, но никаких отклонений от нормы в его поведении не заметила. Никаких признаков никакого недуга. Но болезни разные бывают. Скорее всего, предположила я, он страдает каким-то нервным расстройством. А у кого они в порядке, эти нервы?! Тревога моя развеялась. Я притворилась, что не поняла его намека, и снова стало у нас в доме тихо и спокойно. Впредь он уже не допускал оплошностей, подобных той. И старался изо всех сил угодить мне. Как и обещала мать, выполнял всю работу по хозяйству. Мне было не по себе от этого, но я не предлагала ему свою помощь. Физических сил у него было хоть отбавляй, я слишком уставала в своем саду именно от физической работы, чтобы еще и дома, что называется «вкалывать». Он это прекрасно понимал и не проявлял недовольства. Я уходила из дома рано утром, чтобы успеть на первый автобус, доставляющий садоводов до их земельных участков в коллективных садах. Возвращалась поздно, последним автобусом. Диму я не просила поехать за мной и подсобить мне. Ему хватало дел и дома.
По вечерам, сидя на кухне, читая книгу или периодику, он ждал, когда я вернусь, чтобы подогреть и подать мне ужин. Утром подавал завтрак, им же приготовленный. Мыл посуду. Ложился спать очень поздно, так как перед сном очень долго смотрел телевизор. Утром вставал раньше меня, а когда я уходила, досыпал.
По воскресеньям я не работала, не ездила в сад. И вообще не уходила из дома. Дима тоже. Этот день мы проводили вместе, как члены одной семьи. Вместе готовили, ели за одним столом. Смотрели телевизор, популярные в то время передачи: КВН, Поле чудес, Хочу все знать и другие, подобные этим. На вопросы ведущих раньше, чем кто-либо из участников игры, находившихся в студии, и зрителей, и всегда правильно отвечал Дмитрий. Я поражалась: сколько он знает!
Впоследствии он написал какую-то научную статью (я уже не вспомню, какую именно) Ее напечатали в городской газете, а ему посоветовали посещать занятия городского литературного объединения в качестве консультанта по вопросам из области гуманитарных дисциплин. Он и теперь не пропускает ни одного занятия данного кружка. Таким сыном, как Дмитрий, могла бы гордиться любая мать, а Роза лишь придирается к нему. Но тут, чувствую я, нужно сделать отступление и рассказать хотя бы коротко, о своем ребенке, о дочери Юлии.
Она тоже не лишена способностей, однако до Дмитрия, в этом отношении, ей далеко. В школе училась хорошо. Окончила технический факультет Пермского университета. Работать по специальности ей не пришлось. Выйдя замуж, родила двух дочерей и вынуждена была сидеть с ними дома. Сперва с одной, потом с другой. Когда они подросли, началась перестройка. Бытовые условия (они жили в Архангельской области, в поселке геологов) настолько ухудшились, что оставаться на севере имея маленьких детей, стало просто рискованно. И они возвратились в Пермь, ко мне. Благодаря тому, что муж моей дочери, еще трудясь там, куда его направил после окончания Пермского же университета, вовремя сориентировался и, поступив в Архангельский университет, получил второе высшее образование — экономическое, найти работу в Перми ему удалось. Дочь моя тоже работала, но не по специальности, полученной в университете... Теперь о их дочерях, моих внучках, которые уже стали взрослыми. Старшая, Полина, оказалась очень одаренной. Школу окончила с золотой медалью, вуз — с красным дипломом. Как и ее родители, она геофизик. Учится, работая в каком-то институте, в аспирантуре. Скоро будет защищать диссертацию. Младшая, Мария, тоже окончила Пермский университет, факультет — географический. Куда устроилась после получения диплома, пока не знаю. Знаю одно: никто из них не пошел по моим стопам. Изучив мою биографию по моим же книгам, они пришли к выводу, что путь, выбранный мной, опасен, «как военная тропа»...
Когда я работала в школе, ученики выпускных классов спрашивали порой у меня совета, стоит ли поступить на филфак, я отвечала: если не можете жить без литературы, поступайте. Если можете без нее обходиться — нет. Довольствуйтесь чтением книг.
Но не буду сбиваться на рассказ о себе и своих близких. Продолжу повествование о том, как, по просьбе подруги, жила я в ее доме, когда она была в отъезде.
Писем сыну из Сибири, где живет ее дочь, она не присылала и позвонила всего лишь один раз, чтобы сообщить, когда приедут. Но заявились «путешественники» на день раньше. Меня возмутил этот ее поступок. Она, как я поняла, хотела застать нас с Дмитрием врасплох, думая, что мы занимаемся в ее отсутствие чем-то предосудительным. Но ничего такого в доме, вопреки ее ожиданиям, не происходило. Когда они вошли в квартиру, открыв замок своим ключом (на задвижку дверь не была заперта), я полоскала пододеяльник в ванне, мокрая вся с головы до ног. Мне нужно было выстирать и то постельное белье, которое я принесла из сада, и те простыни, которыми я пользовалась в последнее время здесь. Дима хотел постирать сам принадлежавшие хозяевам вещи, но я от этой его услуги отказалась. Очень много собиралась я сделать в этот последний день, когда могла я пользоваться бытовыми удобствами квартиры Шейдиных. Но осуществить свои планы мне не удалось. Я стирала, не ожидая, что хозяева нагрянут без предупреждения, Дима спал сном праведника. Он знал, что в этот день я не поеду в сад, и ему не надо было вставать рано, чтобы проводить меня.
