— На третьей? — воскликнул Опанас. — Почему на третьей?
— А что? Это будет очень хорошо. Я бы пересадила Петрика Николаева, но он близорукий, так пусть сидит на первой…
Опанас сердито засопел. Рассадить его с Петриком, с таким другом! Какая несправедливость!
Но Клавдия Сергеевна даже внимания не обратила на расстроенное лицо Опанаса и как ни в чем не бывало продолжала:
— Митя Федоров сядет на вторую… а то ему с последней плохо видно и мне его тоже не совсем хорошо видно… А Ральфик Тишинский сядет на его место…
Как это умно и умело Клавдия Сергеевна рассадила ребят! Как раз самые смирные угодили к самым разговорчивым. А самые озорники оказались соседями самых больших тихонь. Тех, кто знал меньше, она посадила к тем, кто знал больше. А прилежные и аккуратные ученики попали рядышком с лентяями.
И все это произошло так быстро: не успели ребята опомниться, как одни уже сидели на новых местах, а другие имели новых соседей.
Но Петрик, конечно, всего этого и не заметил. Он был слишком удручен. Ведь подумать только: они просидели рядышком с Опанасом столько славных деньков — наверное, целых две недели, — и вот, пожалуйста, их рассадили!
Ах, как им было хорошо! А теперь?
Теперь Опанас где-то далеко, чуть ли не на краю света, на третьей парте в первом ряду. А у Петрика под боком новый сосед, какой-то совершенно чужой, неизвестный мальчик. Да к тому же, кажется, плакса…
Петрик мрачно покосился на новенького и окончательно пал духом. Этот новенький был совершенно рыжий! Ну как есть весь рыжий… Рыжий до последнего волоска. Даже ресницы у него были рыжие. И щеки в рыжих веснушках. И лоб в веснушках. И даже на руках веснушки. Как будто его нарочно всего обмазали яичным желтком, как пирожки, перед тем как сажать их в печку…
Вот наказанье! Вместо такого превосходного мальчика, как Опанас, такой сосед!
Глава шестая. За окном падает снег
Зима не наступала очень долго. Все время шли дожди, из водосточных труб хлестала вода. В школу нужно было ходить в калошах, что было довольно-таки неприятно. Но спорить не приходилось. По дороге встречались такие лужи, что их почти невозможно было перейти даже в калошах.
Не верилось, что где-то есть морозы. И снег лежит чуть ли не до колен. И даже, может быть, где-то катаются на лыжах и на коньках.
Петрик печально смотрел, как с голых вишневых веток, дрожа, капают тяжелые мокрые капли, похожие на крупные слезы, и ему самому хотелось горько плакать…
И вдруг, совершенно неожиданно, когда все решили, что зиме вообще не бывать, подул холодный северный ветер. В течение нескольких часов все высохло и затвердело. Деревья покрылись звонкими стеклянными чешуйками, а тучи низко свесились над поселком, словно собираясь улечься на крыши домов или посередке улицы.
И к вечеру пошел снег.
Белые мошки нерешительно завертелись, медленно опускаясь и снова взлетая, будто не зная хорошенько, что им делать: упасть на холодную землю или поскорее взвиться обратно к тучам…
Петрик с тихим визгом вскочил на подоконник и распахнул форточку.
Наконец-то началась зима! Он был просто счастлив.
А когда снег повалил как следует, когда целые тучи этой белой пушистой мошкары закрутились перед окнами, тут он уже не мог вытерпеть. Он высунул через форточку обе руки, и снежинки доверчиво полетели прямо в его теплые розовые ладошки, мгновенно тая и не успев показать своей хрупкой звездной красоты.
— Не высовывайся, — сказала мама.
Она тоже подошла к окну и тоже уселась на подоконник.
— Как красиво… Похоже, будто роятся белые пчелы…
— Точь-в-точь! — воскликнул Петрик, тихонько хлопая в ладоши. — Совершенно точь-в-точь!
— И еще похоже, будто Снежная Королева прилетела из своего ледяного царства… Помнишь, в сказках Андерсена?
— Я ничего не знаю про Снежную Королеву, — огорченно сказал Петрик.
— Да? — удивилась мама. — Неужели я тебе не рассказывала? Такая чудесная сказка…
— Никогда, — обиженно воскликнул Петрик, — ни разу! Как тебе не стыдно?!
— Неужели никогда? — сказала мама, любуясь снегом, падающим за окном. — А ведь это самая любимая моя сказка.
— Никогда, никогда! — возмущенно твердил Петрик. — Там о пчелиной Снежной Королеве?
— Ну, что ты! Там о мальчике Кае и девочке Герде, как они жили рядышком, на самом верху двух домиков, и как они дружили… Не рассказывала?
— Ни разу!
— Они устроили у себя наверху садик и посадили чудесный куст розовых роз… Летом они сидели над этим кустом… а зимой, когда окна замерзали…
— Вспомнил! Вспомнил! — вдруг вскричал Петрик. — Вспомнил… Мальчик еще делал из горячей монетки на замерзшем окошке круглую дырочку, и они вместе с девочкой смотрели на снежок…
— Ну, значит, рассказывала?
— Да, — продолжал Петрик, весь раскрасневшись, — а потом мальчика утащила Снежная Королева, у нее вся одежда была только из одних снежных звездочек…
— Да, — каким-то удивительным мечтательным голосом проговорила мама, — и девочка Герда пошла искать пропавшего Кая по всему свету… Она была удивительно смелой девочкой, с таким горячим, любящим сердцем…
— Ведь ее тоже могла утащить Снежная Королева? А как страшно было ей у разбойников!.. — прошептал Петрик. — Но все-таки, как она не испугалась?
— Нет… Когда по-настоящему дружишь, о себе нисколько не думаешь… В этом и заключается настоящая дружба…
— Дружба… — тихонько повторил Петрик. — Дружба… Разве это такая важная вещь — дружба?
— Это самое прекрасное в жизни человека! И самое важное.
— Да?! — задумчиво и немного удивленно проговорил Петрик. — Я не знал… А у нас с тобой есть дружба, мамочка?
— Мы с тобой очень дружим, Петрушечка… и всегда друг другу верим…
— Разве это для дружбы важно — верить?
— Очень важно. Самое важное…
— С Опанасом мы тоже очень дружим. Знаешь, Опанас теперь сидит на третьей парте… Уже давно. Это ничего? Для дружбы?
— Конечно, это пустяки…
— А вот с тем мальчиком, — Петрик нерешительно запнулся, — знаешь, который сидит со мной на парте… с ним я не дружу… Ни на копейку! У него одни кляксы… С ним никто не дружит.
— Это плохо, — тихонько сказала мама, — что вы не дружите.
— Плохо?
— Очень плохо.
— Ты думаешь, это очень плохо? — щурясь на снег, протянул Петрик. — Очень плохо… Почему?
А снег все падал и падал…
И за стеной, в той половине домика, где жило семейство Опанаса, тоже увидели снег. И первым увидел его Опанас.
— Снег! — завопил он на весь дом. — Настоящий снег!
И, полный восторга, он влез на подоконник, распахнул форточку и просунул сквозь нее голову.
Как только пролезли его толстые красные щеки, это просто удивительно.
Два толстых розовых близнеца, два круглых колобка с круглыми щечками, круглыми ртами, круглыми животиками немедленно подкатились, переваливаясь на коротких ножках.
— Где снег? Где снежок? — запищали они, карабкаясь на подоконник. — Покажите нам снег!
— Смотрите, смотрите! — задыхаясь от восторга, вопил Опанас. — Смотрите все!
Снег падал густо, крупными хлопьями.
— Завтра мы с Петриком на лыжах! — закричал Опанас, втягивая голову обратно в комнату. Непостижимо, как это пролезли щеки?!
— Или на санках! — закричал он и снова просунул голову в форточку.
— Или на коньках! — И он опять втянул голову в дом.
— Или в снежки! — И он снова высунулся в форточку.
Бедные толстые щеки! Как им досталось…
А снег все падал и падал…
Может быть, и правда Снежная Королева каталась на белых лошадях, а ее великолепный плащ из снежинок вместе с ветром проносился над землей?
В это время третий мальчик, тот самый рыженький мальчик, который занял на парте место Опанаса — его звали Кирилкой, — тоже стоял у окна и тоже смотрел на снег…
Он думал, что, наверное, на Севере тоже идет снег. Только уж, конечно, тот снег получше этого. И его много больше. Потом он подумал, что отец, может быть, уже катается на лыжах. Или на собаках. А может, на оленях? Очень на многом можно покататься там у них, на Севере.
Как давно папа уехал на дальний Север! А не прислал еще ни одного письма.
На почте ему говорят: «Пишет, пишет…» Но если пишет, куда же деваются письма?
Кирилка тихонько вздохнул.
А снег все шел и шел, и за окном становилось темно.
Потом Кирилка подумал, что завтра в школу можно пойти в валенках. И это очень хорошо. Потому что ботинки стали очень худые, а других тетка все равно не даст.
После валенок Кирилка сразу вспомнил про школу, про Петрика и вздохнул гораздо громче.
Сколько дней сидит он рядом с Петриком, а Петрик все не хочет с ним дружить. Все сердится. Даже заслоняет рукой свои буквы, чтобы Кирилка на них не смотрел.
