Не знаю, почему мы так с Вовкой подружились... Наверное, потому, что нам с ним всего интереснее. Ему со мной интересно, а мне с ним. Вовка ведь все знает, про все рассказать может. И про машины он знает, какая какой марки – «форд», или «амо», или «линкольн», и про самолеты он тоже знает. И про радио знает, а про радио в моем детстве никто почти не знал. Ни у кого в нашей квартире приемника не было, а у Вовки был! Он его сам в Доме пионеров собрал, «детектор» называется. Там такой маленький кристаллик под стеклом, – тыкаешь в этот кристаллик рычажком с проволочкой на конце и ловишь разные станции! «Коминтерн», например! А можно и заграницу поймать! Ночью, когда все спят... Но лучше всего Вовка умеет рисовать. «Он будет большим художником!» – это все всегда говорили. Особенно Жарикова, его мачеха. Она ведь его мачеха, Жарикова, вы не забыли? Я вам говорил. Настоящая Вовкина мать давно умерла, он показывал мне ее карточку в альбоме. Тайком показывал, когда Жариковой дома не было. Вовка говорит, что она не любит, когда он вспоминает свою настоящую мать. Вовка говорит, что Жарикова его ревнует к умершей... Странно, правда? Что к ней ревновать, когда она все равно умерла! Но такой уж она, Жарикова, человек. Она Вовку очень любит. И Зусмана она очень любит. Она их обоих ко всем ревнует. Она очень строгая, но это я вам, кажется, тоже уже говорил... Жарикова все хочет, чтобы Вовка стал человеком. Она все время об этом твердит. Как будто Вовка не человек! Он ведь и так человек! И еще какой человек, скажу я вам! Очень хороший человек...
Мне иногда немножко жалко Вову, что у него не мать, а мачеха. Хотя я ему этого не говорю. Мама сказала, что это неудобно говорить. Надо Вову просто уважать, и все. Потому что он добрый. И самостоятельный. Он всегда сам уроки делает. И пол в комнате моет. И обед иногда готовит, когда Жариковой некогда. Он в школу ходит один с первого класса, с самого первого дня! Согласитесь, что это редкость! Обычно всех мамы в первый раз в школу приводят. А Вовка сам пошел и даже не плакал. Он мне рассказывал. Такой уж он самостоятельный человек. Он даже выиграл соревнование на самостоятельность. И грамоту мне показывал, где так прямо черным по белому и написано, что с такого-то числа Вова Зусман считается вполне самостоятельным членом пятого «А» класса. Вы спрашиваете: почему черным по белому? Потому что бывает ведь и синим по белому написано! Но самым важным считается, когда написано черным по белому, как у Вовки... Вы спрашиваете: как он выиграл соревнование на самостоятельность? Очень просто! Вот вы послушайте, вам это тоже будет полезно...
Начнем со слова «самостоятельность»... Сколько в нем букв, скажите мне, пожалуйста? Семнадцать? Правильно! Так вот, на само-каждую букву у них в классе было установлено специальное правило поведения. Например, на букву «С» – не опаздывать на уроки. На букву «А» – сидеть прямо за партой. На букву «М» – подметать дома пол. На букву «О» – мыть перед обедом руки, и так далее. Кто аккуратно выполнял все эти правила в течение недели, тот и считался самостоятельным, потому что он, выполнив все правила, набирал все буквы этого слова. Если, например, кто-нибудь не подметет пол, он теряет букву «М»! Он тогда «саОстоятельный», потому что буквы «М» у него не хватает. Учительница даже по домам ходила, проверять, кто подметает пол, а кто нет. И вычеркивала букву «М» у тех, кто не подметает. Это, конечно, позор! Но это что! Вовка сказал, что у многих не хватило нескольких букв! Есть у них одна девочка, которую зовут «... стоятельная», потому что она первые четыре правила не выполнила. Она даже плакала и несколько дней в школу не ходила, но так и осталась «стоятельной». И останется, пока не выполнит все правила! А Вовка все эти правила выполнил и давно уже «самостоятельный». Вот какой он человек, Вовка!
Через час мы стоим во дворе: я, Вовка, Ляпкин Маленький и Гизи. Только Гизи не с нами стоит, она играет в стороне сама. Она лепит куличики из снега: насыплет снег в ведерко и вываливает. Куличики у нее получались хорошие, потому что снег липкий. А иногда они разваливались. Я все это видел, потому что на нее поглядывал. И она на нас поглядывала.
А Вовка и Ляпкин-Сопелкин на нее не поглядывали. Ляпкина-Сопелкина зовут, в общем-то, просто Ляпкин, я вам уже говорил. Но Вовка иногда зовет его двойной фамилией: Ляпкин-Сопелкин. Ведь бывают же двойные фамилии: например, Миклухо-Маклай или Беляницкий-Бирюля – мало ли еще какие! Есть даже фамилия Нетуды-Баба! Я этого раньше не знал, и Ляпкин-Сопелкин не знал, а Вовка знал, потому что он взрослый: ему одиннадцать лет. Вовка все знает. Он может любому дать фамилию, не то что какому-то Ляпкину-Тяпкину! (Это тоже есть такая фамилия, сказал Вовка.)
Вот так мы и стоим на снегу, разговаривая про фамилии. За ночь выпал чистый-чистый снег, и мы стоим, как на белом ковре. А рядом стоит Памятник Воровскому.
Я смотрю на снег: он рыхлый и снежинки в нем очень крупные. Если сесть на корточки и смотреть близко-близко, снежинки кажутся узором на персидском ковре... Я смотрю на снег одним глазом, а другим смотрю на Гизи... И вдруг слышу над собой страшное сопение. Это Ляпкин тоже сел на корточки и сопит мне прямо в ухо.
– Что ты сопишь как паровоз! – говорю я Ляпкину.
– Это я дыфу! – говорит Ляпкин-Сопелкин. Он говорит не «дышу», а «дыфу», потому что у него выпал зуб.
– Ты сопишь! И мешаешь мне смотреть на снег!
– Конечно, сопит! – подтверждает Вовка. – Не сопи и не мешай человеку смотреть на снег!
– А чего Юра смотрит на снег? – спрашивает Ляпкин.
– Значит, надо, – говорит Вовка.
Я начинаю еще внимательнее смотреть на снег. Хотя сам не знаю, зачем мне надо смотреть на снег. Но Ляпкин-то не знает, что я не знаю! Пусть думает, что я знаю. Тут и Ляпкин начинает все внимательнее смотреть на снег. И чего это он смотрит на снег? Не понимаю просто! Бестолковый он все-таки человек!
– Ты-то чего смотришь на снег? – говорю я.
– А ты чего? – спрашивает Ляпкин.
– Я знаю, зачем я смотрю на снег! А ты не знаешь!
– Я тоже знаю, зачем я смотрю на снег! – говорит Ляпкин.
Глупый он все-таки ужасно!
Тут Вовка тоже начинает смотреть на снег. Я вижу, что и Гизи все внимательнее смотрит на снег... то есть на нас. Ей, наверное, стало интересно, что это мы так смотрим на снег.
– Да, – говорит Вовка. – Интересно!
– Чего интересно? – спрашиваю.
– Как вы оба смотрите на снег! – говорит Вовка.
– Я-то смотрю на снег, потому что вижу узоры, – говорю я.
– И я вижу ужоры! – говорит Ляпкин. Он говорит «ужоры» вместо «узоры».
– Ну, и что толку, что ты видишь узоры? – говорю я презрительно.
– А ты – что толку?
Я молча важно смотрю. Моя голова начинает сильно, быстро, лихорадочно думать. Я встаю на ноги. Потому что в мою голову приходит одна мысль:
– Я знаю, как сделать из снега ковер! – говорю я важно, поглядывая на Гизи.
– И я знаю, и я! – подхватывает Ляпкин.
Просто ужасный человек какой-то!
Вовка смотрит на меня с любопытством.
– Ну, как ты знаешь? – нарочно спрашиваю я Ляпкина. Я вижу, что он ничего не знает. Хотя ему очень хочется знать.
– Надо взять домой и наклеить на стенку... – говорит Ляпкин неуверенно.
– Тебя самого надо наклеить на стенку! – говорю я весело. – Снег дома растает!
– Не растает, – глупо говорит Ляпкин-Сопелкин.
Мы очень громко говорим, и я вижу, что Гизи перестала делать свои куличики; она стоит и смотрит на нас. Главное – на меня... Ну что же, пусть смотрит. Сейчас она еще не то увидит!
– Снег растает, – говорит Вовка Ляпкину. – И не спорь!
И Ляпкин уже не спорит. Он только стоит и сопит. Обиделся, наверное. И тогда говорю я. Я говорю:
– Памятник Воровскому стоит сейчас просто на снегу! А надо, чтобы он стоял на ковре! И это можно сделать!
– Как? – спрашивает Ляпкин-Сопелкин.
Даже Вовка спрашивает «как» – вот как здорово я придумал! Я говорю:
– Надо вокруг Памятника ходить, чтобы на снегу получились следы. То есть узоры. – И я начинаю ходить вокруг Памятника.
Ляпкин-Сопелкин идет за мной. Даже Вовка идет за мной! Они все идут за мной и смотрят себе под ноги. Я вижу, что Гизи внимательно смотрит на нас. Мы два раза обходим вокруг Памятника, и за нами на снегу получаются узоры – два круга.
– А теперь надо ходить от круга к кругу, зигзагами, – говорю я.
– Как – зизгагами? – спрашивает Ляпкин.
И мы с Вовкой хохочем.
– Ты молодец! – говорит мне Вовка. – Это ты здорово придумал! – и хлопает меня по плечу.
Мне, конечно, приятно! И Гизи это видит. Это тоже приятно. Раз Вовка сказал, значит, я действительно молодец. Гизи подходит ближе и смотрит, как мы продолжаем ходить вокруг Памятника гуськом. Можно бы ее тоже пригласить, да мне неохота первому ее приглашать. А Вовка и Ляпкин не обращают на нее внимания.
