Здесь же стоит и Нюта. Тоже о Ленине думает. Повернулись матросы к ней.
— А ну, разреши-ка наш спор, братишка.
— Верно, как скажет дитё, так, стало, на этом быть.
Притихли матросы, ждут, что же ответит им девочка.
Не ожидала такого Нюта, смутилась.
— Да ты не тяни!..
«Канониром, минёром, механиком», — кем же действительно Ленину быть? Не знает Нюта, что же ответить.
— Пусть остаётся Лениным, — тихонько сказала девочка.
Рассмеялись матросы.
— А что же, пожалуй, решила вернее всех!
ОГОНЬ, ЗАКЛЮЧЁННЫЙ В КРУГ
— Это ты верно сказал, братишка, — хвалил вечером Виров Нюту. — Ленин у нас один. На самом правильном месте. Я-то не зря молчал.
Стоят Нюта и Виров на носу «Гавриила». Смотрит Нюта на воду, на Финский залив. Другие корабли стоят на Кронштадтском рейде. Сторожевые суда «Горностай» и «Куница», подводные лодки «Пантера» и «Рысь», крейсер «Олег». А вот и линейный корабль «Петропавловск». Занял полморя, занял полнеба. Пушками вдаль глядит.
— «Если бы Ленин служил на флоте»… — усмехнулся матрос. — Эка какую придумать штуку. Оно хоть и просто так, для забавы. А всё же прикинь, откуда такое идёт? Любят матросы Ленина. Отсюда идёт. Хотя бы вот я, к примеру. Да я за товарища Ленина…
В море садится солнце. Большое-большое, яркое-яркое. Огонь, заключённый в круг. Чуть страшно Анюте. А вдруг закипит от такого море?
— Да, второго такого нет, — как бы сам с собой рассуждает Виров. — К нему, братишка, валом валит Россия. Малое горе, большое горе — каждый к нему идёт. Хотя бы вот я, к примеру. Чуть что — возьму и пойду. Мол, Владимир Ильич, такое-то вышло дело. Слушает, даёт совет. А в конце: «Держитесь, товарищ Виров»…
Совсем размечтался матрос. Волна о борта ударяет. Звёзды кольнули небо.
— А наш комиссар Лепёшкин? Такой, братишка, не подведёт. Дружки мы с Лепёшкиным, — говорил доверительно Виров. — С «Петропавловска» вместе. Он сюда комиссаром. Ну и, как видишь, Виров сюда. Самостоятельный наш комиссар мужчина.
Матрос замолчал. Холодок пробежал по палубе. Где-то в Кронштадте ударил колокол. Озябла, прижалась к матросу Нюта.
— Да, время смотри какое! Прав Лепёшкин, богатырский у нас народ. Человеки! Начинай с «Гавриила». Возьми Наливайку, возьми Иванова. Из Китая приехал Ли. И ему не чужа Россия… Вот что значит товарищ Ленин, закончил матрос.
Коротки весной на Балтике ночи. Стал розоветь восток. Словно птица в гнезде, шевельнулась прозябшая Нюта.
— Да ты что же — всё здесь? Ты что же не спишь, братишка? набросился Виров.
Над Кронштадтом всходило солнце. Огонь, заключённый в круг.
ЯБЛОЧКО
Раздувает гармонь мехи. Матросы на палубе пляшут.
— Вирова в круг!..
— Вирова в круг!
Вышел Виров в матросский круг. Замер, прислушался к такту. Для пробы левой, правой ногой притопнул. Хлопнул в ладоши над головой, по груди, по коленкам хлопнул. Сдвинулся с места и вдруг…
Эх, яблочко, куда ты котишься…
Виров начал матросский пляс. Как шатуны в паровой машине, заходили матросские ноги. Дятлом клюнули в палубу каблуки и тут же ударили по доскам градом.
Разметались, как косы, ленты, разлетелись, как крылья, ноги. Руки легли на грудь. Виров пошёл вприсядку.
Эх, яблочко, куда ты котишься…
Волчком закружился матрос. Каруселью прошёл по палубе. Словно в бубны бьют моряки в ладоши. Гармонь торопясь задыхается.
Любуется Нюта балтийцем. Ноги сами собой от земли отрываются. Смотрит Нюта на новые башмачки: кто же ей подарил такие? Вот бы в таких да самой бы в такой же пляс!
— А ну, выходи! — закричали матросы.
— «Барыню», «Барыню»!
— Выдай цыганочку!
Только зачем же Нюте теперь цыганочка, не нужна ей и «Барыня». Нюте по сердцу матросский пляс.
Хотела Нюта, как Виров, вприсядку. Сжалась пружиной. Секунда — и выбьет лихой перепляс. И вдруг качнулась, не удержалась на месте Нюта. Растянулась на палубе впласт. Бескозырка слетела. Ворот загнулся. Затылок о доски — стук. Шишка в пятак красуется.
Подбежали матросы.
— Я сама, — отстраняет их Нюта. Вскочила на ноги, гармонисту кивает: не жди, играй!
Запела гармонь переборами. А ну, не плошай, Анюта! Да только присядка — нелёгкий танец. Снова упала девочка. Рядом со старой — новая шишка, новый вскочил пятак. Опять поднимается Нюта. Снова лезет в матросский круг.
Переглянулись матросы.
— Ух ты, упорная девочка!
— Флотский, смотри, замах!
Однако тут появился Ванюта.
— А ну расходись.
— Как так, Семён Захарыч? — полезли матросы.
— Расходись, — повторил Ванюта. — Время военное. Какие тут игры, какие тут пляски. Где дисциплина? Забыли, что Ленин на съезде сказал?
При имени Ленина матросы притихли. Сжал гармонист мехи.
И вдруг:
— А ведь про пляски на съезде не было. Не было, — услышала Нюта знакомый голос.
Оглянулась — подходит Лепёшкин. Улыбается комиссар:
— А ну, гармонист, играй!
Разинулся рот у Ванюты: сам Лепёшкин пустился в пляс.
«Комиссар, а тоже туда же. Вот те и на!» — огорчился Ванюта.
ЖЕРЕБЧИК
Всё случилось совсем непредвиденно. Как-то Виров Нюту повёз в Петроград. Нюта давно о таком мечтала.
Сидят они в катере. Смотрит Анюта на морскую форму, на свои башмачки. Хороши башмачки! Кто же ей подарил такие?
— Хороши башмачки, — соглашается Виров. — Добрый у нас комиссар.
— Комиссар?! Так дядя Лепёшкин их мне подарил?
— Он, он, Николай Петрович.
Радостно Нюте. Светит апрельское солнце. За бортом о чём-то приятном шепчет морская волна.
— Разные есть города на свете, — стал рассуждать по дороге Виров. Есть город Лондон, есть город Нью-Йорк. Луга — уездный наш город, показал на себя матрос. — В Индии есть Калькутта, у китайцев Шанхай и Кантон. Ну, там Рим, и Берлин, и Париж, — сыпал названия Виров. — А всё же, считай, братишка, такого, как Питер, второго нет. Питер — великий город. Душа трудового класса. Никто не забудет семнадцатый год.
Ходили они по Литейному, ходили по Невскому, Летний смотрели сад. Стояли долго у Зимнего.
— Вот туточки, с этого самого места, — стал объяснять матрос, балтийцы пошли на штурм. Между прочим, и я, и Лепёшкин, — добавил он не без гордости.
— А вот тут (они стояли уже у Смольного) самое главное место, братишка, как раз и есть. Тут был товарищ Ленин. Отсюда зашагала Советская власть.
Долго ходили Виров и Нюта по городу. В заключение балтиец решил не отстать от других и тоже Нюте купить гостинец.
Явились на рынок. Время голодное. И пусто и людно. И людно и пусто. Народу хоть отбавляй. А вот с едой-то не очень густо.
Картошкой торгуют поштучно. Рюмками меряют пшено. Дороже золота фунт конины.
Виров и Нюта шли как раз по мясному ряду. Толстый мордастый мужик у прилавка. Лузгает семечки.
— Жеребчик, жеребчик, кому жеребчик! — выкрикивает он лениво.
Напротив замерла женщина. По виду работница. Солдатка ли, вдовая? Косынкой худобу на лице прикрывает. Рядом два малолетка — два тоненьких, в тростиночку, тельца. Держат за юбку мать, жадно глядят на конину.
Хотел пройти матрос. Да что-то его удержало.
Глянул на женщину, глянул на мальчиков. То ли вспомнил кого матрос. То ли просто душа у него такая. Только вдруг подошёл он к мордастому мужику, наклонился к прилавку. Выбрал Виров побольше кусок, повернулся и сунул вдруг женщине.
Та обомлела, не хочет брать.
— Бери же! — прикрикнул Виров. Повернулся опять к мужику, достал из кармана деньги, отдал что было.
Пересчитал торговец кредитки — мало.
— Разбой! — завопил мужик.
— Ах ты, шкура! — взревел матрос, схватил мужика за грудки.
— Караул! — ещё пуще кричит торговец.
Отпустил его Виров, расстегнул, скинул с себя бушлат.
— Заткнись, — бросил его мордастому.
Женщина стояла окаменев, на лице показались слёзы.
— Да что же я! Да право же, как? Да нет же. Заберите быстрей бушлат, — говорила она и протягивала конину Вирову.
— Но, но! — прикрикнул матрос, глянул на ребятишек и вдруг сказал тихо-тихо, словно горло ему сдавило: — Бери же, неумная. Может, им жизнь сохранит бушлат…
— Мразь, — помянул Виров торговца, когда они с Нютой оставили рынок.
Молча прошли два квартала. Свернули направо, вышли к Неве. «Вот и опять не купил гостинец, — сокрушённо подумал балтиец. — Что бы сделать такое для Нюты?» И вот тут-то Виров увидел автомобиль. Это был новенький «роллс-ройс» — машина с открытым верхом. Автомобиль стоял у какого-то здания. Шофёр, рябоватый парень с длинным горбатым носом, важно сидел на переднем сиденье.
«Вот бы Нюту промчать по городу, — мелькнула мысль у балтийца. Радость-то ей какая!»
