А Петя — тот от восхищения даже языком защёлкал:
— Теперь, Василь Иваныч, будешь ночью время глядеть — не особо руку выставляй. Как заметят беляки такие часы, так по ним и бабахнут!
Чапаев гордился своими часами: с кем только ни увидится, непременно покажет. И слава о светящихся часах пошла по всей бригаде.
Один раз к товарищу Чапаеву пришли красноармейцы.
— Вызови нам командира, — обратились они к Пете Исаеву.
— Зачем нужен?
— Сами скажем, зачем нужен. Ты вызови!
Товарищ Чапаев как раз был свободен, и Петя его позвал. Вышел Чапаев и спрашивает:
— Что вам нужно, ребята? В чём ко мне просьба?
Помялись бойцы, потоптались, а потом один, пошустрее, сказал:
— Товарищ Чапаев, большая у нас к тебе просьба. Разговоров о твоих часах много, а верится с трудом. Не откажи, покажи, как они, черти, светятся.
Засмеялся Чапаев:
— Что ж вы, товарищи, ко мне днём пришли? Вы бы вечерком… Ну ладно, коли пришли — покажу. Петька, закрывай ставни!..
Всю обратную дорогу обсуждали бойцы необыкновенные часы, которые им показал товарищ Чапаев.
— Не много на свете таких часов имеется, — сказал один, а остальные даже обиделись:
— Не много?! Одни в целом свете и есть!
— Понятное дело, одни. Потому их Чапай и получил.
— Это ему из Москвы товарищ Ленин прислал, за его подвиги и геройство!
Только недолго были эти часы у Чапаева. Скоро он с ними расстался. И вот как это произошло.
Однажды Чапаев ехал из одного полка в другой. Был он на коне, позади ехали верхом командиры и ординарцы. Вдруг видит — навстречу идёт красноармеец. Голова перебинтована. Идёт и хромает.
Поравнялся с ним Чапаев, придержал коня. Красноармеец тоже остановился.
— Куда идёшь? — спросил Чапаев.
Красноармеец поглядел на Чапаева — глаз из-под бинтов не видно — и ответил:
— Обратно в часть иду.
Удивился Чапаев:
— А перевязанный что? Хромаешь чего?
— Раненый, вот и хромаю, — ответил красноармеец.
А у самого лицо хмурое: видно, не признал Чапаева, потому и отвечал нехотя.
Не отстаёт от бойца Чапаев, снова спросил:
— Почему не лечишься, коли раненый? Лечиться надо.
— Некогда, некогда, товарищ, лечиться. Воевать надо.
Тогда снял Чапаев с руки светящиеся часы и протянул красноармейцу:
— Возьми, друг! Носи и помни Чапаева.
Тут только красноармеец и узнал, с кем говорит.
— Товарищ Чапаев! Никак, это вы?
— Разве не признал?
Сначала красноармеец ни за что не хотел брать часы, а потом Чапаев его уговорил и сам на руку надел.
Попрощались они, и каждый отправился своей дорогой.
— Вот потому мы и бьём беляков, потому и колотим, что в Красной Армии такие бойцы, — сказал Чапаев обернувшись, чтобы ещё раз глянуть на маленького хромого солдата с забинтованной головой.
С боями двигаясь вперёд, чапаевцы заняли большую, богатую станицу. Белоказаки держались здесь крепко, и бой длился целый день.
Только к вечеру, после грохота орудий, взрывов снарядов, пулемётной и ружейной трескотни, наступила та суровая тишина, которая бывает после боя.
Кругом уже всё облетело. Только кое-где на деревьях болтались сухие, скрученные листья. Скошенные и убранные поля лежали побуревшие, унылые, и над ними, высматривая добычу, стаями носилось чёрное вороньё.
Солнце село за макушку холма. Наступали сумерки. Последние отголоски боя гремели где-то вдали, а станица ожила и уже гудела, будто большой растревоженный улей. Пока шло сражение, люди прятались кто где мог: в подполье, в погребах, в подвалах, под печкой. И теперь все спешили наверстать упущенное и переделать разные домашние дела. У колодцев стояли длинные очереди за водой. Бабы с вёдрами бежали доить коров. Над иными хатами из труб уже поднимались завитки дыма.
За боевыми частями в станицу вошла и конная разведка.
Митя уже научился сидеть на коне. И вообще всё на нём было хорошо пригнано — и сапоги, и шаровары, и мохнатая, с красной перевязью кубанка. Разведчики постарались и снарядили как полагается своего маленького боевого товарища. С каждым днём Митя всё больше привыкал к их дружной семье. Алексей стал ему самым лучшим другом, и остальные бойцы его любили. Хотя в опасные дела командир Митю не посылал, однако в недалёкую разведку его брали.
Прискакав в станицу, верховые спешились возле большого дома под железной крышей.
— Коней постереги, Чапаёнок, — приказал Алексей. — А мы посмотрим, что за дом. Богатый дом. Тут беляков не прячут ли!..
Звеня шпорами и стуча каблуками, Алексей с разведчиками вошёл в дом.
— Милый, — подбежала к Мите маленькая седая старушка в тёмном платке, — стрелять ещё будут али нет?
— Нынче не будут, а как завтра — не знаю, — сказал Митя.
Вдруг окно дома с треском распахнулось и что-то тяжёлое упало к Митиным ногам.
— Батюшки! Никак опять? — охнула старушка и мелкими шажками пустилась наутёк.
В окошке показалось лицо Алексея. Он крикнул Мите:
— Погляди, Чапаёнок! Кажись, интересная вещь.
У ног Мити лежала большая, толстая книга. Даже в сумерках были видны на зелёном переплёте золотые буквы.
Митя поднял книгу, повертел, полистал гладкие и плотные страницы и уж хотел бросить: ведь читать-то он не умел. И вдруг увидел картинку, красивую, яркую, раскрашенную. В каких-то диковинных, непонятных одеждах, верхом на конях сидели люди и, заслонясь невиданными и чудными круглыми штуками, будто крышками от кадок, кололи друг друга пиками. Кони у этих людей были тоже по-чудному наряжены: в длинных попонах с дырками для глаз.
А на другой картинке человек в коротких штанах пускал из огромного лука стрелу. На макушке у него сидела редкостного вида шапочка с пером.
Первый раз в жизни Митя держал в руках книгу. А уж с такими картинками да с золотыми буквами и в глаза не видывал!
Митя читает про Робин Гуда
С этого дня никому не стало житья от Мити. На коне ли Митя, отдыхает ли, сидит ли где и шашку острит — один разговор: про палочки и закорючки, про кружки и перекладины.
— Нет, ты скажи, — пристаёт он к Алексею. — На жука похожая — это какая буква?
— «Ж» и есть, — отвечает Алексей.
— А две палки прямиком стоят, а между ними перекладина вроде скамейки?
— «Н»… Нос. Понимаешь?
— Понимаю, — шепчет Митя. — Нос, ноченька, неволя…
Да мало ли слов можно придумать с буквы «н»!
Так букву за буквой, букву за буквой стал складывать Митя слова, за словами фразы и пошёл читать.
Первое, что разобрали, — блестевшие золотом слова на зелёном переплёте книжки. Получилось у них: «Приключения благородного Робин Гуда».
Ничего это Мите не объяснило, только разожгло охоту узнать, что написано в зелёной книге.
Бывало ночью бойцы спят. Только кони у костров пофыркивают. А Митя вылезет из-под обозной телеги и с книгой — к огню.
Ночь тёмная. Осенняя. Ветер задувает во все прорехи. А Мите хоть бы что! Сядет поближе к костру и начнёт…
— Ты что, Чапаёнок, — подойдёт к нему дневальный, — ровно дьячок шепчешь… Молитвы учишь, что ли?
Митя только головой покрутит: какие там молитвы! Про смелого человека Робин Гуда читает. Про то, как таился он в непроходимых лесах от злого короля и жадных богатеев. Про то, как делал лихие набеги с верными своими товарищами, как защищал бедный люд.
Однажды — дело было поздней осенью — чапаевцы остановились в степи. Всюду непролазная грязь, холод, мокрота. Зуб на зуб не попадает. Притулиться негде. А Митя выбрал местечко посуше, пристроился, книгу от дождя укрыл и начал читать.
Сверху моросит. Кругом степь, голая, осенняя, обвеянная ветром. Вдалеке нет-нет да бабахнет. А Митюшка читает, как благородный Робин Гуд сзывает всех голосистым рожком: «Ко мне, ко мне! Ко мне, смелые мои воины! Верные мои товарищи! За простой народ идём в бой…».
Так зачитался Митя, что пропустил, как прискакал Чапаев и пошёл по цепям своих чапаевцев проведать. Уже бойцы друг другу шепчут, передают: «Чапай идёт! Ребята, Чапаев…».
А Митя ничего не слышит и ничего не знает.
Вдруг кто-то остановился перед ним. Стоит — и ни с места. Свет заслоняет. А свет ведь совсем тусклый, осенний.
— Не мешай! — сердито буркнул Митя и хотел было отпихнуть стоящего перед ним человека. — Проходи, не загораживай…
И тут услыхал Чапаёнок знакомый голос:
— Читаешь? Молодец! Вот и я так же в окопах читал. Возьмёшь бывало книжку и уткнёшься…
Митя вскочил:
— Василь Иваныч!.. Товарищ Чапаев…
— Ничего, ничего, читай, хлопец! Выдался часок потише — не зевай, учись. Нам после войны нужны будут грамотные люди.
Видно, вспомнил Чапаев, как трудно далась ему самому грамота. Вспомнилось, как во время царской войны, простым рядовым, вот так же сидел он в окопах