— Постойте, — продолжал Виталий Павлович, — у сына своя комната. Я думаю, если поискать, барахла там хватит… Пожалуйста, посмотрим вместе!
Константин Семенович пожал плечами, но согласился с просьбой.
Первое, что бросалось в глаза в комнате Игоря, — это чистота. Всё было прибрано, выметено, всё лежало на своих местах. Постель заправлена, причем подушка поставлена торчком, а углы ее вдавлены внутрь.
— Какой он у вас аккуратный! — с легкой иронией заметил Константин Семенович, но Виталий Павлович не понял иронии:
— Это верно. Игорь любит порядок.
— Так следят за жилищем только девочки, да и то далеко не всегда.
— А вы что, думаете — это он сам? Ничего подобного. Нюша… У нас есть домработница.
— А-а… Ну, тогда всё понятно. А жена ваша больна? Или занята на работе?
— Почему больна? Она в театре.
— Я подумал, что если вы держите домработницу…
— Эх, товарищ Горюнов, — с глубоким вздохом проговорил Уваров. — Я понимаю ваши намеки или — как это говорится — шпильки. Да, да… понимаю и не сержусь. А что было делать? Воевать, доказывать… воспитывать — некогда было. Да и сам я… тоже человек со слабостями…
Обыском Виталий Павлович занялся добросовестно. Несмотря на полноту, он встал на колени и заглянул под кровать. Затем по очереди снял подушку, одеяло, простыни и встряхнул их. Перевернул матрац, осмотрел полку, за радиоприемником… Ничего подозрительного нигде пока не было. В книжном шкафу на почетном месте нашли три томика Оскара Уайльда.
— Вот и английский классик! — саркастически заметил Виталий Павлович.
В письменном столе тоже ничего особенного не нашлось, но нижний ящик оказался запертым.
— Гм… На ключе! — в раздумье произнес Уваров. — Обыск так обыск! Не подойдет ли какой-нибудь из моих ключей? Одну минуту…
Он сходил в свой кабинет, принес целую связку ключей и начал подбирать. Ни один ключ не подходил. Виталий Павлович раскраснелся и, не считаясь с тем, что рядом Горюнов, проклинал и жизнь, и жену, и самого себя. Наконец он вовсе вышел из себя:
— Ну ладно ж, сейчас я открою по-своему!
Он ушел и скоро вернулся с небольшим топориком.
— Ты у меня запоешь! — пригрозил он не то столу, не то замку и, просунув конец лезвия в щель, сильно нажал на топорище. Верхняя часть стола чуть вздрогнула, дверца треснула и со скрипом открылась.
— Слава те господи! — прохрипел Уваров и сейчас же заметил темно-зеленую коробочку.
— Это еще что? — спросил Виталий Павлович и, заглянув в коробочку, увидел серьги, брошь, браслет и бусы — всё из хорошо отполированных стеклышек. — Т-так! — удивился он. — Зачем ему такие побрякушки?
— Может быть, для подарка.
— Гм… Но кому?.. Матери? Навряд ли… Неужели за кем-то ухаживает?
Константин Семенович видел засунутые в самую глубину ящика корешки двух книг, но не решался их трогать: пускай Уваров сам разбирает «находку». Увидел и пачку долларовых бумажек, лежавшую под книгой.
— Доллары, — медленно произнес Виталий Павлович. — Зачем?
— Ну, если он собирался побывать за границей, то это самая ходовая валюта.
— Понятно! — вздохнул Уваров-отец.
Дошла очередь и до книг. Обе были напечатаны в Берлине, и при одном взгляде на название — «За железным занавесом» и «Свободный мир» — было ясно, что издавали их не в демократическом секторе.
Книги доконали отца. Вынув их из ящика и прочитав названия, Виталий Павлович грузно сел на стул, опустил голову и весь как-то обмяк.
— Не надо отчаиваться, Виталий Павлович. — Это не самое страшное, — обратился к нему Константин Семенович. — Мы не нашли ни бесшумного пистолета, ни яда, ни симпатических чернил… Всё это он мог бы получить и привезти потом… Его бы обработали там…
Уваров поднял голову, и в глазах его Горюнов увидел такую тоску, что пожалел о сказанном. Лучше было оставить его одного.
— До свиданья, Виталий Павлович, — как можно теплей попрощался Горюнов. — Постарайтесь взять себя в руки. Повторяю — еще не всё потеряно!
— Да, да… может быть… — бессознательно проговорил Уваров. — Всё может быть…
Он забыл, что ему, как хозяину, следует встать и проводить гостя до двери.
На стадионе уже шла работа, когда Константин Семенович и присоединившаяся к нему по дороге стайка ребят остановились возле школы.
Бульдозер проделал огромную работу, и сейчас по выровненной площадке школьники, со шнурком и колышками, размечали беговую дорожку. Работающих было немного, но директор сразу услышал и узнал голос Жени Байкова.
— Возьми правей! От меня правей! — кричал он, присев на корточки. — Что ты делаешь? Алиса, покажи ему, где правая рука! Вот! Еще немного! Еще!.. Та-ак! Колоти!
Солнце поднялось еще невысоко и отбрасывало длинные тени. Неподалеку от угла здания, контражуром, как говорят фотографы, четко вырисовывались силуэты двух юношей в узких брюках и в рубахах навыпуск. Засунув руки в карманы, они в независимых позах, расставив ноги на ширину плеч, наблюдали за работающими. Рядом с ними стояла девушка.
— А что это за ферты? — спросил Константин Семенович.
— Ферты! — со смехом повторил один из мальчиков. — Это тоже наши, Константин Семенович. Старшеклассники.
— Что-то они мало похожи на школьников.
Сбоку подошли Клим и Моника. Поздоровавшись с директором, начальник штаба доложил, что школьный патруль почти весь собрался и что все дежурные на сегодня назначены.
— Клим, что это за ферты? — спросил мальчик, когда доклад был окончен. — Одного я знаю: Логинов из десятого «б».
— А второй Свищев Юра. И Галя Хлынова, — сказал Клим и шепнул директору: — Уваровские прихвостни.
Константин Семенович сделал вид, что не придал особого значения последней фразе.
— Пройдемте ко мне, товарищи! — пригласил он своих помощников. — Есть небольшой разговор.
Вчера вечером привезли несколько новых вешалок, составили их в вестибюле, и сейчас воздух здесь был насыщен приятным запахом хвойного выструганного дерева.
В канцелярии орудовала Поля со щеткой, тряпкой и ведром.
— Здравствуйте, Константин Семенович!
— Здравствуйте, Поля. Андрей Архипыч пришел?
— Они поехали куда-то насчет нашей столовой, с девочками, — с готовностью сообщила нянечка, отпирая дверь в кабинет директора. — Бают, что нам кухонные машины установят. Будто они сами тесто месят и мясо мелют. Как в кино!
Пропустив вперед Клима и Монику, Константин Семенович закрыл за собой дверь и жестом пригласил их сесть на стоявшие возле стола стулья.
— До начала учебного года осталось немного, а комсомольский актив плохо дает о себе знать, — начал он, проходя на свое место. — О причине я догадываюсь, но это слабое утешение. Нам нужно что-то предпринимать. Что, если завтра вечером собрать всех, кого можно, кто в городе, и поговорить откровенно, по душам? Тем более, что у нас в школе ЧП.
— А что случилось?
— Арестован Уваров.
— Ка-ак арестован! — ахнул Клим.
Наступила пауза. Константин Семенович посмотрел на сильно побледневшую девушку и невольно отвел взгляд в сторону.
— Пока что особенно распространять эту новость не стоит, — барабаня пальцами, предупредил он, — От имени штаба напишите повестки. Там-то и тогда-то собирается чрезвычайное совещание актива комсомола школы. Подчеркните слово чрезвычайное, или лучше поставьте сверху ЧП. Вы поняли, товарищи?
— Да… но я всё еще не могу очухаться… Уваров арестован! За что? — спросил Клим.
— Если над ним будет суд… если появится какая-то возможность, я постараюсь, чтобы вы присутствовали. В крайнем случае, приглашу следователя, и он сделает сообщение. А сейчас назовите мне фамилии его друзей. Наиболее близких друзей.
— Близких друзей у него, кажется, и не было, Константин Семенович, — не задумываясь ответил Клим. — Он всегда держался особняком.
— Тем лучше! Но только что вы бросили фразу — «уваровские прихвостни».
— Ах, эти ферты… А почему вы их назвали фертами, Константин Семенович?
— Ферт — старинное название буквы «эф». Если человек держит руки в карманах?..
— Понятно! — со смехом сказал Клим. — Эти ферты последние годы действительно держались около Уварова… Подлизывались к нему и, как бы это сказать… подхалимничали! Но он с ними, по-моему, не очень церемонился.
— Они комсомольцы?
— Да-а! Логинов и Хлынова активисты. А Свищев у них на побегушках.
— А кто еще?
— Ну… кто еще? — в раздумье повторил юноша, — Моня, среди девчонок у него много поклонниц? — спросил он и, взглянув, теперь уже на покрасневшую девушку, смутился. — Сразу как-то не сообразишь, Константин Семенович, — пробормотал он и, покрутив пальцем около виска, закончил: — Пошуровать надо.
Директор не стал допытываться и выяснять, почему так резко менялась краска на лице Моники и почему смутился Клим. «По всей вероятности, мой вопрос бестактен, — подумал он, — если она когда-то тоже была в числе таких поклонниц».
