— А где бабушка? — спрашивает Ляля.
— А куда ей деваться? В море, — отвечает кухарка. — Котёл пошла выбирать.
— Котёл — из моря?
— Не с плиты же, — говорит кухарка. — Может, косячок какой приблудёт — так рыбки тебе привезут хорошенькой… Степанёк, не зевай! Надежда, жиру!..
Степанёк опять подкладывает в топку камыш и бежит на берег за жиром. Ляля стоит у плиты, переминаясь с ноги на ногу, и зевает.
— Что, не проспалась? — спрашивает кухарка.
— Проспалась, — говорит Ляля.
— Может, кушать охота?
— Нет, неохота, — говорит Ляля.
— Ну, коли просто соскучилась, так велено бабкой стан тебе показать. Степанёк, покажи-ка девушке стан.
— А вон он там, стан! — говорит Степанёк и показывает куда-то вправо.
Ляля оглядывается. На высоких балках, вколоченных в берег, словно избушка на курьих ножках, стоит длинный дом, повёрнутый задом к большой земле, а маленькими оконцами — к морю. С его порожка во влажный морской песок спускается узкая лесенка.
Взявшись за руки, Ляля и Степанёк бегут вдоль берега к дому на курьих ножках. Одолев лестницу, они входят в большие пустые сени. Степанёк толкает дверь, и Ляля видит, что в этом длиннющем доме всего одна комната.
— Странный дом! — говорит Ляля.
— Да разве же это дом? Это стан, — отвечает ей Степанёк.
В единственной комнате дома-стана стоят вдоль бревенчатых стен деревянные койки, аккуратно застланные одеялами.
Посредине комнаты — длинный стол, уставленный мисками. Возле каждой миски лежат ложка и большой ломоть хлеба.
Сквозь крошечные слюдяные оконца синеет море. Море за окошками зыблется и дрожит, ходит по стенам и потолку; зыблется и дрожит золотая рябь. От этого у Ляли начинает немножко кружиться голова. Ей кажется, что весь дом качается, как лодка.
Она садится на табуретку, прищурившись и ухватившись руками за сиденье. Но табуретка прочно стоит на дощатом полу.
Успокоившись, Ляля встаёт и подходит к стене. На стене висят картины. На одной — дедушка Ленин, на другой — рыбак в клеёнчатой шапке, как у Лялиной бабушки. Над ним вздувается белый парус. В руках он держит серую сетку. В сетке бьётся большая, красиво раскрашенная серебряной краской рыба.
— Портрет, — говорит Степанёк.
— Чей? — спрашивает Ляля.
— А так себе, ничей. Просто рыбак. А ещё вчера у нас картину крутили, — задумчиво говорит Степанёк. — Механик приехал. Навёз винограду. Потом председатель приехал. Привёз мне ландрину и яблоков. А картина была ничего себе. Три раза крутили. Картина роскошная. Рыбакам понравилась.
Сказав это, Степанёк взбирается на подоконник, распахивает окошко и садится, свесив наружу загорелые ноги.
— Упадёшь! — кричит Ляля.
— Не, а может, не упаду, — говорит Степанёк и улыбается.
Тогда, подумав, Ляля тоже садится на подоконник, рядом со Степаньком.
Оба смотрят на море. В море врезается сбоку остроконечный, зубчатый мыс, поросший травой и камышом.
— А там кто живёт? — говорит Ляля.
— А никто не живёт, — говорит Степанёк. — Кабаны живут с кабанятами. Вот поехал я раз по камыш вместе с дедом Василием. Видим — примято на бережку. Стало быть, значит, напиться ходил кабан. Недавно, видать, ходил, потому камыш ещё от ветру не распрямившись. Дед Василий и говорит: «Жаль, говорит, ружьишка не захватил». А кабан будто слышит. Как заорёт в камышу и морду подъял. А рыло тупое, и сам тяжёлый. Как побёг, так земля под ним задрожала. Кричит и морду подъял. А за ним кабанята. И такой на мысу вдруг сделался ропот и топот, аж всё дрожит. Я говорю: «Тикаем-ка, дед Василий». А он мне: «Глуп ты, вот ты кто после этого. Он же не забодёт».
— А потом что было?
— А ничего такого. Видно, спать полёг, потому земля успокоилась.
— А ты тут всегда, на мысу, живёшь? — говорит Ляля.
— Зачем — всегда? Не всегда, — удивляется Степанёк. — Мы будем из Гривенской. Это сюда наезжают со всех станиц только в весну да в осень. В путину.
Почесав задумчиво свою круглую, с торчащими волосами макушку, он соскакивает с подоконника.
— Айда на берег, камни швырять, — говорит он.
Ляля покорно спускается с подоконника.
Степанёк бежит к берегу. За ним, запыхавшись, бежит Ляля.
Добежав до длинной серой гряды камешков, Степанёк останавливается, нагибается и говорит:
— Не видать!
— Не видать! — повторяет Ляля, как эхо.
Степанёк, задумавшись, разгребает гальку босыми пятками.
Ляля, наклонившись, смотрит в ямку, которую раскапывает Степанёк. На дне этой ямки, словно на донышке кукольного колодца, показывается вода.
Степанёк садится на корточки и вытаскивает из кучки блестящих камешков один тонюсенький, словно облизанный морем.
Он говорит: «Нашёл!» — и замахивается.
Камень, брошенный Степаньком, летит, подпрыгивая и чуть задевая воду. Там, где он коснулся моря, появляются лёгкие, чуть видимые круги.
— Раз — блинчик!.. Два — блинчик!.. Пять блинчиков, — говорит Степанёк. — Видала?
— Видала! — повторяет Ляля, как эхо, и, привстав на цыпочки, ищет глазами то место, где потонул камень.
В это время откуда-то справа, из-за мыска, заросшего камышом, появляется старенький старичок с ведёрком. Старичок задумчиво смотрит на небо, приложив ко лбу козырьком свою тёмную руку. Когда он подходит ближе, становится ясно видно, что лицо у него коричневое, точно кора у дерева.
Крякнув, старенький старичок аккуратно ставит ведёрко на берег. На ведёрке написано по-печатному: «Колхоз «Завет Ильича».
Не спеша, словно задумавшись, он отвязывает голубую лодку, прикреплённую толстой верёвкой к колышку, вбитому в песок. На борту этой лодки написано по-печатному: «Ефросинья», колхоз «Завет Ильича».
Коричневые, тёмные пальцы деда движутся очень медленно. Неторопливо развязывают они толстый узел толстой верёвки.
Отвязав лодку, старик легонько отталкивает её от берега.
— Дед, а дед! — говорит Степанёк.
Старик молчит. Он будто не слышит.
— Дед Василь! А, дед Василь! — тонким голосом опять повторяет Степанёк.
— Ну, чего тебе? — не оглядываясь, спрашивает старик.
— А сам знаешь чего!
— Вот ещё тоже клиент нашёлся! — отвечает старик и оглядывается.
Тут он в первый раз замечает Лялю.
— А ты откуда возникла? — строго и коротко говорит старик.
— Из Приморско-Ахтырской, с бабкой возникла, с Варварой Степановной, — отвечает ему Степанёк.
— Ага! — говорит старик. — Стало быть, значит, потомство к делу решила допустить.
Он толкает лодку.
— Охота тебе, стало быть, на лодочке прокатиться?.. Чего молчишь? Аль немая?
— Охота, дедушка, — шёпотом говорит Ляля.
— Лезь! — не теряя времени, кричит Степанёк и кидается в воду.
Между лодкой и берегом широкая протока воды. Ляле ни за что не перепрыгнуть. Но Степанёк кричит: «Лезь! Скорей лезь!»
И, подобрав платье, Ляля храбро шагает в воду. Ноги её скользят. Туфли сразу набухают.
— Да ты что, ума решилась, чтой ли? — кричит Степанёк. — Во всей обуже в воду лезет!..
Он изо всех сил подпихивает её сзади, и она переваливается животом через борт лодки. Лодка кренится набок.
— Отчаливай! — кричит Степанёк.
И лодка в самом деле отчаливает. Оттолкнув лодку от берега, старик так легко прыгает в неё, будто даже не прыгает, а вспархивает, мелькнув на лету над Лялиной головой босыми коричневыми ногами.
Ляля смотрит на него, открыв рот. Вот какие здесь, на море, старички!
Вспорхнув и осев, старик берётся за вёсла.
«Ефросинья» плывёт по волнистому морю. С Лялиных туфель каплет вода.
— Эх, сапожонки-то измочила! — сокрушённо покачивает головой старик. — Мать небось заругает. Поставь-ка вон тут, на жёрдочке, — пообсохнут.
Ляля покорно снимает туфли.
Мерно раскачиваясь, плывёт «Ефросинья» по морю. За нею бежит земля, поросшая камышом. Вон мелькнул мысок, где живёт кабан. И вот уж больше не видно мыска. Всюду море да птицы чайки. Они летят над морской синевой, то взвиваясь, то опускаясь к морю, и жмутся грудками к тёмной воде.
По морю проплывает огромный, широкий катер. Человек, который сидит на катере, опускает в воду высокий шест и что-то кричит другому, который тоже сидит на катере. Тот что-то записывает.
— Мерют дно, — поглядывая на Лялю, говорит Степанёк.
Катер бежит, разрезая воду. Уходит. Ушёл.
— Стоп машина! — говорит старик, когда вокруг совсем уж больше не видно берега.
Он поднимает со дна лодки заржавелый якорь и кидает его за борт. Лодка вздрагивает и останавливается, чуть покачиваясь.
После этого старик закуривает. Он курит долго, изредка поплёвывая в море.
— Скоро начнёшь? — спрашивает Степанёк.
— Своевременно, — отвечает старик.
