Зонт он сложил и закрутил в бумагу.
— Это я знаю! — шепнул наш хозяин дядя Георгий.
— Н-нужная вещь! — восклицал фокусник, чуточку заикаясь. — Д-дорогая!.. Но все, что нам д-дорого… — он пританцовывал, поддергивал рукава смокинга, дул на свой сверток, — можно — хоп! — он разорвал бумагу, — и п-потерять!..
Зонта в бумаге не было.
— Ты смотри, ловкач! — тихо шумели прибоевцы.
— …Откуда ТАМ взялся зонт?!
— Лучше скажите, куда он мог подеваться.
— Да этот зонтик, он у него в штанах, — терпеливо объяснял всем дядя Георгий. — Обыкновенные хитро пошитые труковые бруки!
…Так было здорово, жалко, что папа не возвращался. А мы ему с дядей Георгием заняли место. Договорились ведь, что придет…
— Ап! — жонглировал фокусник зажженной сигарой, тросточкой и цилиндром, которые по очереди испарялись в воздухе.
Он все терял, даже настоящую курицу! И все исчезало в его руках! А под скатертью в который раз образовалось какое-то вздутие.
— Ф-фокус-хокус!!! — объявил иллюзионист и… сдернул покрывало.
На столе у фокусника в капроновом чулке стояла и с отрешенностью смотрела на зрителей… голова моего папы.
Я сразу его узнала, потому что, надев чулок, он стал вылитый дядя Ваня.
— Папа, — говорю я.
— Да, как ни странно! — говорит дядя Георгий.
Голова вращала глазами, подмаргивала и улыбалась.
— Ап! — сказал фокусник и накрыл ее скатертью. — Сим-салабим абра-кадабра! — сказал он, и стол опустел.
Я встала. Дядя Георгий схватил меня за куртку.
— Не бойся, — шепчет. — С ним ничего! Он, скрючившись, сидит под столом.
— Но под столом-то его нет! — говорю я.
А дядя Георгий:
— Там он, в мешке, прозрачный!..
— Мира и счастья вам, дорогие друзья! — сказал фокусник, подхватил свой стол и, изобразив звук уходящего поезда, скрылся за кулисами.
Бешеные аплодисменты потрясли клуб санатория «Прибой». Но выходил ли на поклон фокусник, я не знаю. Клубным двором, вверх по лестнице без перил, длинным коридором мимо захлопнутых и распахнутых дверей, я бежала искать папу.
Конечно, я понимала, фокус есть фокус. Но как-то неприятно вертелось в уме это фокусниково «все, что нам дорого… можно — хоп! — и потерять!» Нет, я понимаю, имелся в виду зонт. Сигара, курица!.. Не папа же, в самом деле! И все-таки сию минуту мне надо было увидеть его — ЦЕЛИКОМ!
Подбегаю к «артистической», а из-за двери:
— Кр-рах!
— Бац!
— Кр-рум! — какие-то страшные удары. Мне стало совсем не по себе. Толкаю дверь и вижу: в тесной комнате, заставленной ширмами, ящиками, клетками с курицей и голубями, сидят и большими булыжниками колют грецкие орехи мой папа, фокусник и культорг.
— Я вам всю музыку испортил, — говорил папа. — Не выдержал. Исчез раньше времени!..
— Что вы, Валерий Борисович! — успокаивал папу фокусник, выбирая орешек из скорлупы. — Вы ассистировали, как зверь. Слету, без репетиций! Вот бы мне с кем поработать на пару!..
— Обоих, обоих благодарю! — бормотал культорг. — Лекция! Иллюзион! Аншлаг! Бесподобно!.. — и приглашал папу с фокусником в ресторан.
А фокусник приглашал в гости в Ялту!..
А папа — к нам домой!..
А фокусник рассказывал, что когда он приехал первый раз в Москву, его поразило обилие ворон и что не сосна, а елка на Новый год!..
Поздно вечером я и папа шли к себе по берегу на край города. Над горизонтом после заката осталась белая полоса, от этого он казался приподнятым, как настроение у нас с папой.
— Он говорит: «Валерий Борисович! Спасите! Мой ассистент уехал по ошибке в Батуми!» А я ему: «Вы соображаете? Я только что… серьезную лекцию!..» Стали сажать туда культорга, а он, представляешь? Не помещается! Я говорю: «Давайте мне маску!» А он мне: «Где же я ее возьму? Мой ассистент работал в натуре». И тут я вспомнил: дядиванин чулок! Думаю — была не была, в чулке никто ничего не заподозрит!..
Папа рассказывал, улыбался, взмахивал руками и не замечал, что давно уже шлепает в ботинках по морю.
И мне так приятно было шагать по его следам.
На уроке географии нам объясняли погоду. Ну и географ Борис Матвеевич спрашивает:
— Кто знает, с помощью чего определяется высота облаков и сила ветра?
Я говорю:
— С помощью шара-пилота!
— Молодец, Шишкина! — говорит Борис Матвеевич. — А кстати, откуда тебе известно?
Я говорю:
— Мне сказал мамин друг Тит Акимыч. Он полярник. Дрейфует на льдине и запускает шары.
Наши зашевелились.
— Из Арктики? Или Антарктиды? — спрашивает Борис Матвеевич.
— Северный полюс! — говорю я.
— Арктика! «Кухня погоды»! — воскликнул Борис Матвеевич. — Вот бы такого человека позвать к нам на урок.
— Нет, — говорю, — Тит Акимыч был в отпуске и жил у нас дома. А теперь улетел. В Карское море на остров Большевик.
И тут Прохорова со второй парты говорит:
— Ну и врать здорова! Никакой у них полярник не жил!
Наши зашумели.
— Что вы, Шишкину не знаете? — сказала Прохорова. — Она всю жизнь врет.
Он ЖИЛ у нас, ЖИЛ! Он ПРАВДА прилетал с островов Северной Земли! Мы к его приезду готовились целый день! Мама испекла пирог с яблоками. Бабушка шашлыки готовила, а меня послали за арбузом.
Возвращаюсь — Тит Акимыч приехал. На вешалке меховая куртка, а у двери унты с рюкзаком. А как он обрадовался, когда увидел арбуз!
— Шесть лет, — говорит, — арбуза не едал!
Мы тогда Титу Акимычу весь арбуз отдали.
Он его ложкой ел. Загорелый такой, бородатый, и рубашка у него в розовую капусту.
Мама еще сказала:
— Тит чем-то похож на Фритьофа Нансена.
Хотя нос у Тита Акимыча гораздо толще, чем у Нансена. Но ведь дело не в носе!
Главное, что Тит Акимыч избороздил на льдинах весь Ледовитый океан.
А как он привез торосы!
— Торосы-то мои, — говорит, — не прокисли? Принеси, Лен. В правом кармане — на вешалке.
В кармане?! Торосы?! Да это же ледяные глыбы! Смотрю — из титакимычевой куртки торчит бутылка с наклейкой: «Торосы Карского моря». А в этой бутылке растаявшие глыбы — голубая вода. Я вытащила пробку и отхлебнула торосов. На вкус они теплые, чуточку солоноватые. Даже как вспомню — сразу во рту торосный привкус…
Я пришла из школы и написала письмо. На Север. На дрейфующую полярную станцию СП-23! Я написала:
«Тит Акимыч! Рассказала про вас в классе. А Прохорова сказала, что я вру. Если б вы забыли торосы в морозилке! Если б не отдали их в институт! Я бы отнесла эту бутылку в школу! И доказала бы этой Прохоровой! Им всем бы! А что теперь?
С приветом — Лена Шишкина».
Ответа я начала ждать с завтрашнего дня. Понятно, конечно, далеко! Пурга! Бураны! Ледовитый океан! Но кто-кто, а Тит Акимыч должен был ответить! И он ответил. Он прислал бандероль — черный ненадутый шар-пилот. И три записки:
«Лена, торос в бутылке — не доказательство. Прохорова скажет, что это вода из-под крана. Другое дело — шар-пилот.
Доедешь до метро “Тушинская”, и две остановки автобусом до аэродрома. На метеостанции шар надуют водородом. Запустите всем классом.
Привет маме, папе, бабушке. Тит Акимыч».
Вторая записка — «Метеорологу Тушинского аэродрома»:
«Уважаемый коллега! Наша честь в ваших руках. Надуйте шар! Надо позарез. Заранее благодарен — метеоролог полярной станции СП-23 Тит Шурупов».
Третья записка — Прохоровой.
Тушинский аэродром был обнесен дощатым забором. В брезентовых масках стояли за забором вертолеты. На толстые дырявые лопухи сыпались коричневые листья. Они хрупали под ногами, как сухая картошка в пакетике.
Войдя в ворота, я очутилась перед розовым домом. На нем — другой дом: круглый, с полосатым колпаком и вертушкой.
В комнате метеорологов на деревянной лесенке стояла женщина в вязаном платке. Через увеличительное стекло она разглядывала барометр:
— Девятьсот восемьдесят четыре и две десятых миллибара…
Зазвонил телефон.
— Да? Это Маргарита! Парашютистам никаких прыжков. Мы дали штормовой ветер.
Метеоролог Маргарита положила трубку и обернулась. Я протянула ей записку.
Вместе с Маргаритой мы поднялись к серебряной изгороди. Проволоки, столбы, теодолит, будка с градусниками, железные кубы под замком — все было серебряного цвета.
— Смотри, — Маргарита показала на верхушку флюгера, — верхнюю флюгарку сбила, а теперь сидит.
С раскуроченного флюгера на нас глядела ворона. Над ней целиком и клочьями проносились тучи. Солнце то появлялось, то исчезало. На доме ошалело крутилась вертушка. Будто бы «кухня погоды» не Арктика, а Тушино!
