Ага, конечно.
Мне-то что.
Понятно, что иногда ей необходимо, чтобы я присмотрела за Дэвидом, но я ненавижу, когда она говорит, что с ним не должно быть проблем. С Дэвидом моментально возникают проблемы, он никому ничего не должен. Он вроде как должен помнить, что надо спускать за собой в туалете, но это не значит, что он так и делает.
Когда мама ушла, я сняла с двери большое зеркало и поставила его к стене так, чтобы я могла заниматься за своим столом и при этом видеть в отражении угол гостиной и Дэвида.
Сделав три-четыре карточки, я каждый раз смотрю через дверной проем в зеркало. Дэвид стоит перед телевизором с пультом в руке. С помощью перемотки он сначала откатывает поезда назад, а потом разгоняет их вперед — и так раз за разом, как будто надеется, что они сойдут с рельсов.
Я переворачиваю альбомную страницу и пробегаю взглядом слова, записанные вдоль края: Само собой. Еще бы! Класс! Отлично. Облом. Мило и Шикарно! — чтобы оживить и разнообразить словарный запас Джейсона, и Шутка — чтобы он мог иронизировать, если захочет.
Я заглядываю в зеркало. Изрыгая клубы дыма, поезд на экране мчится с бешеной скоростью прямо к депо. «Осторожно!» — повторяет Дэвид, в точности воспроизводя закадровый голос.
Но за мгновение до крушения Дэвид нажимает кнопку ПАУЗА. Он прыгает перед застывшим экраном телевизора и размахивает пультом так, будто в руках у него волшебная палочка.
Осторожно!!!
На следующей странице — незавершенный портрет Джейсона. Я беру карандаш и начинаю дорисовывать то, что не успела закончить в приемной: ресницы, тонкие брови и очертания тонких губ. Какая-то часть меня жаждет вырвать этот рисунок из моего альбома и скомкать его, чтобы выговор его мамаши не звучал у меня в ушах при виде картинки, но другая часть меня не может успокоиться из-за того, что рисунок…
Неполный. В этом есть какой-то Секрет.
— Не помешаю? — слышу я голос девочки.
Выронив карандаш, я окидываю одним взглядом незастеленную постель и сложенную на комоде одежду. Мускат и Корица вытягивают шеи, чтобы хрюкнуть на соседскую девочку, которая стоит в дверях вместе с моей мамой.
— К тебе пришла Кристи, — говорит мама с улыбкой. — Кэтрин, мне надо сделать всего один звонок. Ты не могла бы посмотреть за Дэвидом еще несколько минут? А потом, обещаю, я тебя сменю.
Прежде чем я успеваю хоть что-нибудь возразить, мамины пятки уже сверкают в зеркале. Дэвид включает обратную перемотку, и Томас едет задом наперед.
— Проходи, — говорю я и предлагаю Кристи свой стул, но она садится на край стола и скрещивает свешенные ноги.
— Не помешаю? — спрашивает Кристи.
— Нет!
Глядя на нее вблизи, я понимаю, что она будет пользоваться успехом. Не только потому, что ее великолепные каштановые волосы, расчесанные на прямой пробор, достают почти до пояса. И не потому, что она отлично выглядит даже в потертых джинсовых шортах и футболке. Кристи — дико крутая, это так же очевидно, как то, что Дэвид остановит мчащийся поезд в самый последний момент.
Мне, конечно, жаль, что она явно не из тех, кто интересуется всякими там фонариками и азбукой Морзе, но волнуюсь я от этого ничуть не меньше.
— Я рада, что миссис Баумен продала вам свой дом, — говорю я. — То есть я понимаю, что его на самом деле продал риелтор, но я рада, что его купили вы, потому что мне всегда хотелось, чтобы по соседству жили дети. Миссис Баумен, конечно, милая, но она все-таки уже не девочка.
Мне приходится стиснуть зубы, чтобы не сморозить еще что-нибудь такое.
Кристи зажимает прядь волос пальцами.
— Я тоже рада. Я боялась, что придется идти на следующий год в школу, где я никого не знаю.
Не могу сдержать улыбку, воображая, как удивится Мелисса, когда я представлю Кристи: «Это моя подруга Кристи, лето мы провели вместе».
Краем глаза я заглядываю в гостиную. Где же Дэвид?
— Райан сказал, что остановка в конце улицы, да?
Я облизываю нижнюю губу, чтобы не скорчить рожу.
— Да, на углу.
— Отлично.
Кристи наматывает прядь волос на палец.
— Мне раньше приходилось идти три квартала пешком до автобуса и в холод, и в дождь. А мама говорила: «Зонтик возьми». Как будто кто-то ходит с зонтиком!
Дэвид не пойдет в школу без своего ярко-красного зонтика, даже если на улице просто облачно.
— Моя мама такая же.
— Она всегда говорит: «Надень хотя бы капюшон», — продолжаю я. — Можно подумать, я стану прятать свои волосы.
Улыбнувшись, Кристи отпускает намотанную прядь, и она послушно ложится обратно на плечо.
— Райан сказал, что, когда идет дождь, он пускает ребят к себе в дом, потому что оттуда видно, как подъезжает автобус.
Это если он пригласит. Через дверь я украдкой поглядываю в пустую гостиную. Я бы с удовольствием рассказала Кристи всю правду, но я не хочу, чтобы наш разговор крутился вокруг Дэвида.
На остановке я всегда говорю:
— У тебя есть зонтик.
И хватаю его сзади за куртку, чтобы он не пошел вслед за Райаном и его друзьями.
— Туда можно только тем, кто без зонта.
Я бы сказала ему правду, но Дэвид не понимает, что такое «приглашен» или «не приглашен». Он думает, все для всех.
— Райан милый, — говорит Кристи, — правда?
Ага, как таракан.
— Хочешь шербет? — спрашиваю я.
— Какой? — спрашивает Кристи.
— Малиновый.
Дэвид влетает в комнату — в глазах отчаяние, в руке аудиокассета:
— Починишь?
Пленка свисает тонкой петлей.
Я уж решила было, что это единственная проблема, но тут начинают пищать мои свинки.
Приложив к одному уху кассету, а другое прикрыв рукой, Дэвид вопит: «Свиньи, молчать!»
Кристи быстро переводит озабоченный взгляд с Дэвида на морских свинок, а потом на меня.
Я выхватываю у Дэвида кассету — я же знаю, что скорее разберусь с пленкой, чем с его слезами.
— Не волнуйся, я мигом все исправлю.
Надев кассету на палец, я начинаю мотать. Мне не помешало бы иметь еще пару рук: одной дать морским свинкам сена, чтобы они угомонились, а другой прикрыть Дэвиду рот, пока он вопит.
Я кручу кассету так быстро, что она соскакивает с пальца.
Намотав пленку, я вставляю «Квак и Жаб снова вместе» в магнитофон и нажимаю ВКЛ.
Густой голос Арнольда Лобела сливается с писком морских свинок, и лицо Дэвида озаряется улыбкой, как утром на Рождество, или вечером в Хэллоуин, или на день рождения, — что называется, рот до ушей.
— Ты починила!
— Найди маму, — говорю я, вкладывая кассету ему в руку, — и скажи ей, что теперь ее очередь.
Прежде чем закрыть дверь, я заглядываю в гостиную, чтобы убедиться, что Дэвид пошел прямо к маме. Он скрывается в коридоре, размахивая руками.
— Это, должно быть, трудно, — говорит Кристи. — Даже нормальные братья — и то головная боль.
«Нормальные» застревает как ком в горле. Я беру стикер и пишу: «ПАПА! Купи новый магнитофон!» — и прикрепляю его к двери, чтобы не забыть напомнить папе — еще раз.
Теперь можно заняться свинками. Я вытягиваю сухие травинки тимофеевки из небольшого пучка, который я держу под клеткой. Корица взвизгивает, когда Мускат выхватывает ее травинку.
— Ой, какие смешные, — говорит Кристи. — Можно я их возьму?
— Конечно.
Я кидаю ей полотенце.
— Постели это на колени, чтобы не написали.
Одной рукой я беру Корицу под грудь, а другой сгребаю ее задние лапки.
Корица визжит, но, когда я сажаю ее Кристи на колени, визг превращается в довольное похрюкивание:
Корица, я думал, мы больше не увидимся! А что это ты ешь?
Полотенце, полусырое, с легким привкусом ополаскивателя. Хочешь кусочек?
С удовольствием!
Дверь с грохотом распахивается.
— Не бросай игрушки в аквариум! — провозглашает Дэвид.
— Сейчас вернусь, — говорю я Кристи сквозь зубы.
— Не вопрос, — отвечает она, поглаживая Корицу.
Я закрываю за собой дверь, чтобы Кристи не видела, как я перехожу на бег.
— Почему?
Я бегу впереди Дэвида.
— Почему сегодня?
— Потому что.
Маленький ковбой, ноги колесом, стоит на галечном дне аквариума. Одну руку он держит наготове, чтобы выхватить пистолет, а другой раскручивает лассо над головой. Золотая рыбка проплывает прямо в петлю.
Подь сюды, гнусная тварь!
Когда я опускаю руку в воду, рыбка проплывает у меня между пальцами.
Я достаю ковбоя и кидаю его в коробку с игрушками, потом хватаю Дэвида за запястье, даже не вытерев руку.
— Мокро! — выворачивается Дэвид.
— Не смей мне все портить.
И я волоку его за собой по коридору в мамину комнату.
Она разговаривает по телефону.
