Наконец расселись и преподаватели. Гарри посмотрел на Скримжера, с суровым достоинством восседавшего рядом с профессором Макгонаголл, и задумался, действительно ли министр и прочие важные лица горюют о смерти Думбльдора. Но тут зазвучала мелодия, загадочная, неземная, и Гарри сразу отвлекся от мыслей об этих неприятных людях. Он стал оглядываться по сторонам, не понимая, откуда доносится пение. И не он один: многие тревожно завертели головами.
– Вон там, – шепнула Джинни на ухо Гарри.
Он вдруг увидел в прозрачной, зеленой, пронизанной солнцем воде, совсем недалеко от поверхности – и вздрогнул от ужаса, вспомнив об инферниях – хор русалидов, поющих на странно звучащем, не понятном ему языке. Вокруг зыбко колышущихся, мертвенно-белых лиц извивались лиловатые волосы. От жутковатого пения у Гарри зашевелились волосы на затылке, и все же оно не было неприятным – чувствовалось, что русалиды искренне оплакивают Думбльдора. Затем Джинни снова толкнула Гарри в бок, и он оглянулся.
По проходу между стульями шел Огрид с блестящим от слез лицом. Беззвучно рыдая, он нес на руках нечто, обернутое фиолетовым с золотыми звездами бархатом. Гарри понял, что это Думбльдор, и острая боль сковала его горло; в жаркий летний день ему вдруг стало холодно. Рон испуганно побелел. Крупные слезы быстро капали на колени Джинни и Гермионы.
Ребята толком не видели, что происходит впереди. Огрид осторожно положил тело на стол и теперь шел назад, трубным сморканием шокируя кое-кого из собравшихся, в том числе Долорес Кхембридж... но Гарри точно знал, что Думбльдор не обиделся бы, и дружески махнул Огриду, но глаза великана так сильно опухли, что оставалось лишь удивляться, как он вообще что-то видит перед собой. Гарри обернулся, и ему сразу стало ясно, куда направляется Огрид: в заднем ряду сидел Гурп. В пиджаке и брюках невообразимых размеров, с печально опущенной головой-глыбой он выглядел почти как человек. Огрид сел рядом с гигантом, и тот с силой похлопал сводного брата по макушке, отчего ножки его стула ушли в землю. На одно чудесное мгновение Гарри даже стало смешно, но тут пение прекратилось, и он снова повернулся лицом к мраморному столу.
У тела Думбльдора встал маленький человечек в простой черной робе и с клочковатыми волосами. Гарри не слышал, что тот говорит, до него долетали лишь отдельные слова: «благородство духа»… «интеллектуальный вклад»… «величие сердца»… Все это очень мало значило и почти не имело отношения к Думбльдору, которого знал Гарри. Он вдруг вспомнил, как Думбльдор умел «сказать несколько слов»: «тютя, рева, рвакля, цап», и опять с трудом подавил улыбку… да что это с ним сегодня?
Слева раздался тихий плеск: русалиды высунулись из воды, прислушиваясь к речи. Два года назад буквально на этом же месте Думбльдор, склонившись над озером, беседовал с предводительницей русалидов на ее языке. Интересно, где он его выучил? Гарри ужаснулся: у него осталось столько вопросов и он так много не успел сказать своему старому другу…
На него внезапно, со всей полнотой, обрушилась страшная правда: Думбльдора больше нет, он умер… К глазам Гарри подступили жаркие слезы. Он сдавил в кармане медальон – так, что руке стало больно, но не сумел сдержаться и спешно отвернулся от Джинни и всех остальных. Человечек в черном говорил, говорил… Гарри смотрел вдаль, на озеро, на лес и вдруг заметил среди деревьев движение: кентавры тоже пришли проститься с Думбльдором. Не выходя на опушку, они очень тихо стояли между стволов, опустив луки и внимательно наблюдая за колдунами. Гарри вспомнил свой самый первый, жуткий, поход в Запретный лес и встречу с кошмарным существом, каким тогда был Вольдеморт, и как они сошлись лицом к лицу, и как потом обсуждали с Думбльдором, что поражение – не повод прекращать борьбу. Главное, сказал Думбльдор, бороться, бороться и еще раз бороться, только так можно остановить зло, пусть даже истребить его до конца никогда не удастся…
Здесь, у озера, под палящим солнцем, Гарри отчетливо увидел людей, которые любили его и один за другим вставали на его защиту: мать, отца, крестного, Думбльдора. И понял, что с этим пора покончить. Он больше никому не позволит встать между собой и Вольдемортом; ему уже в год следовало понять, что родительские руки не всесильны и не могут защитить от всех бед. Нечего надеяться на пробуждение от кошмара, на ласковые заверения, что все хорошо, а плохое только привиделось; последний, великий защитник Гарри умер, и теперь он остался совсем один.
Человечек в черном наконец замолчал и вернулся на место. Гарри ждал, что встанет кто-то еще, возможно, министр, но все сидели не шелохнувшись.
Неожиданно раздались испуганные возгласы. Яркий белый огонь охватил тело и стол, на котором оно лежало; очень скоро Думбльдора не стало видно за языками пламени. Белый дым поднимался спиралями, принимая странные очертания; на миг Гарри показалось – у него даже замерло сердце – будто он видел феникса, радостно взмывшего в голубое небо, но уже в следующую секунду огонь погас. Взглядам открылась белая мраморная гробница, укрывшая стол с телом Думбльдора.
Вновь послышались испуганные крики – в воздух полетели сотни стрел, но они упали, не достигнув людей. Гарри понял, что это последний салют кентавров; он видел, как они развернулись и скрылись в прохладной глубине леса. Русалиды медленно опустились под воду и тоже пропали из виду.
Гарри посмотрел на своих друзей. Рон сидел зажмурившись, словно ослепнув от солнечного света. Лицо Гермионы ярко блестело от слез, но Джинни уже не плакала. Она встретила взгляд Гарри с той же огненной решимостью, с какой бросилась обнимать его после победы на квидишном чемпионате, и он почувствовал, что они читают мысли друг друга; понял, что, рассказав о своих планах, не услышит в ответ: «не надо» или «будь осторожен» – Джинни примет его решение, ибо не ждет от него ничего другого. И тогда он нашел в себе силы сказать то, что обязан был сказать сразу после гибели Думбльдора.
– Джинни, послушай… – очень тихо начал он. Люди вокруг начали вставать, переговариваться; шум голосов нарастал. – Я больше не могу с тобой встречаться. Мы должны прекратить... Нам нельзя быть вместе.
Она спросила с кривоватой улыбкой:
– По какой-нибудь дурацкой благородной причине, да?
– Эти несколько недель с тобой… они были словно из другой, прекрасной жизни, – сказал Гарри. – Но я не могу… мы не можем… дальше я должен идти один.
Она не плакала, просто смотрела на него.
– Вольдеморт использует тех, кто дорог его врагам. Однажды он уже сделал из тебя наживку, всего лишь потому, что ты – сестра моего лучшего друга. Подумай, какая опасность тебя ждет, если мы останемся вместе. Он узнает, пронюхает. И попытается добраться до меня через тебя.
– А если мне безралично? – с яростным вызовом бросила Джинни.
– Мне не безралично, – ответил Гарри. – Как, по-твоему, я бы себя чувствовал, если бы это были твои похороны… и по моей вине…
Джинни отвела глаза и посмотрела на озеро.
– Я никогда по-настоящему не отказывалась от мечты о тебе, – проговорила она. – Всегда надеялась… Гермиона говорила, что надо жить своей жизнью и даже встречаться с другими, чтобы стать более раскованной… я ведь и рта не могла раскрыть в твоем присутствии, помнишь? А она считала, что ты скорее обратишь на меня внимание, если я буду… сама собой.
– Экая умница наша Гермиона, – Гарри постарался улыбнуться. – Жалко только, что я поздно спохватился. У нас было бы столько времени… месяцы… даже годы…
– Но ты же был занят, все время спасал колдовской мир, – грустно рассмеялась Джинни. – В общем… не могу сказать, что ты меня удивил. Я знала, что в конце концов так и случится. Что ты не будешь счастлив, пока не расправишься с Вольдемортом. Наверное, поэтому ты мне и нравишься.
Гарри не мог больше слушать; он боялся, что если и дальше будет сидеть рядом с Джинни, то его решимость пошатнется. Он посмотрел на Рона. Тот держал за руку и гладил по голове Гермиону, которая плакала у него на плече; слезы так и капали с кончика ее длинного носа. Гарри отчаянно махнул рукой, встал, отвернулся от Джинни и могилы Думбльдора и зашагал вокруг озера. Движение приносило хоть какое-то облегчение; пожалуй, на поиски окаянтов и смертный бой с Вольдемортом тоже лучше пуститься сразу, а не ждать у моря погоды…
– Гарри!
Он обернулся. Руфус Скримжер быстро приближался к нему по берегу, хромая и опираясь на трость.
– Я надеялся поговорить с тобой… не возражаешь, если мы немного прогуляемся вместе?
– Нет, – Гарри безразлично пожал плечами и пошел дальше.
– Ужасная трагедия, Гарри, – задушевно начал Скримжер, – не могу передать, как она меня потрясла. Думбльдор был величайшим колдуном эпохи. У нас с ним, как тебе известно, были разногласия, но никто лучше меня не знает…
