– Жаль, что это не пришло в голову той обезьяне, которая слезла с дерева и пошла на двух ногах, чтобы положить начало вашему царствующему дому, – сказал Джип, зевнув. Трактирщик фыркнул.
– Нам невозможно вообразить, какова будет эта всемогущая раса, – сказал профессор. – Не стоит судить по себе, говорить о ее пресыщении, об угасании творящей силы. Те люди будут нам так же непонятны, как мы непонятны обезьяне. Может быть, это и грустно. Но лучше честно послужить ступенькой эволюции, чем ямой на ее дороге.
– Вот каково с вами спорить, – сказал суперимператор. – Можно проговорить всю жизнь и ровно ничего не сделать ради идеи, великой и единственной идеи, в которую я верю… по-прежнему! Ради нее стоит пожертвовать кое-чем, нет, правда! Когда я отдал приказ относительно вас всех… у меня было такое чувство, что я решился вырубить прекрасный старый плодовый сад, но… Вы – или я, иначе решать было невозможно. И не мой эгоизм решил этот выбор, а убеждение: я полезней, нужней, моя дорога – правильнее! – он помолчал. – Да и народ… поверил уже, что вы все колдуны… Буря, разве ее остановишь? Ты ведь помнишь собственную казнь, это было… Кстати, как ты ухитрился воскреснуть?
Профессор с досадой протер очки.
– Что вы все твердите о моей казни? Никто меня не казнил.
– Нет, вы поглядите только! – угрюмо сказал трактирщик. – Он взаправду все позабыл. Но я же собственными глазами…
– Постойте… – сказал профессор. Он снял очки и сидел, близоруко помаргивая. – Что это значит? – очки снова очутились на носу. – Боже, где зеркало? – профессор вскочил, озираясь. Хотя… прошло столько лет и тогда… Значит, это он под меня загримировался! – все в волнении приподнялись, силясь понять эти мучительно бессвязные речи.
– И его… вместо меня! – задыхаясь от слез, от волнения, профессор повернулся к Джипу, закричал:
– Мальчик, зачем ты это сделал?
Джип с досадой дернул плечом.
– Ну, откуда я знал, что тебя уже спрятали? Откуда? Вспомни-ка: я дома не ночевал, а потом на улице меня встретил Грогут, сказал… Ну и…
– Так это тебя… тридцатого? – сказал трактирщик.
– У вас в тот день был скверный кофе, – поддразнил его Джип.
– Пригорел, – угрюмо сказал трактирщик. – Я всегда говорил, что этот парень что-нибудь да выкинет.
Профессор перевел дух и закричал на Джипа!
– А кто тебе разрешил это сделать, а? Ты почему, а?
– Вечно раскричится, – пробормотал Джип. – Отстань, ладно?
– Ну, не буду, – сказал профессор, – не буду, не сердись. На чем мы остановились?
– Да, – сказал суперимператор задумчиво, – сперва это было необходимо. А потом… стал я бояться. Подумай: у каждого родственники, друзья. По ночам спать перестал. Одно думаю: кто-нибудь да отомстит. Утром отдашь приказ насчет этих… родственников и прочих… А у них свои друзья, свои родственники. Значит, начинай сначала, – он сделал безнадежный жест рукой. – И кому верить? – суперимператор говорил будто сам с собой. – Уж личная охрана через какое сито проходила… Глядит на тебя преданными глазами. А может, проморгал какой-нибудь чиновник, недопроверил… и у него, может, брат казнен или отец… только и ждет, когда отвернешься… – гримаса ужаса исказила его морщинистое лицо. – Не знаете вы, как я живу. Все меня боятся, а я, – он прокричал это, – я-то как боюсь! Такого страху… никто… никто!
Пип следил за ним с прищуром, громко посапывая. Достал из кармана портсигар, вынул сигарету, почиркал спичкой, шумно затянулся.
Трактирщик угрюмо сказал:
– Во-от оно как… А я все думал: зачем зря губит людей?
У Цезаря-Адольфа вырвался сдавленный смешок.
– Ничего себе – зря! Думаете, вы один такой догадливый? Один понимали, что я их… зря? – он махнул рукой. – Пожалели бы вы меня… увели отсюда… спрятали! – это вырвалось у него искренне, в какой-то смертной собачьей тоске. Пип громко вздохнул и выпустил огромный клуб синего дыма. – Послушайте, – просительно сказал суперимператор, – а можно мне закурить? Двенадцать лет мечтал о папиросочке!
Пип протянул ему портсигар с русалкой. Суперимператор трясущейся рукой взял сигарету, но не донес ее до рта, спросил боязливо:
– А они у вас… не отравленные?
– Я же курю, мистер суперимператор, – сказал Пип с упреком.
– А спичку? – сказал Цезарь-Адольф.
Пип тряхнул коробком.
– Спички кончились, прикуривайте так, – он покосился на сигарету. – Э, погасла…
– Да вот вам вместо спичек, – сказал Джип, протянув суперимператору зажигалку. Увидев перед носом пистолет, тот коротко, жалобно вскрикнул:
– О-о! – и упал в кресло.
Через минуту, осмотрев тело, профессор сказал:
– Он умер, – и уронил руку, в которой больше не бился пульс. – Бедный глупый человек!
– Можешь оживить его, если хочется, – сказал Джип, пожав плечами.
– Не успею. Разрыв сердца.
– Джип, Джип! – сказал Пип. – А что теперь с ним делать?
– Давай засунем его в камеру, – сказал Джип.
(Здесь в точности записаны все те слова, которые были произнесены над телом владыки последней империи на планете Земля). Затем Пип и Джип внесли останки в камеру и положили их там, накрыв черным фартуком. Одна за другой хлопали, защелкиваясь, бронированные двери. Джип сказал Пипу:
– А теперь смоемся.
Но Пип возразил:
– А это все кому? – он указал на стол, уставленный едва початыми яствами и графинчиками. – Собакам, что ли?
– Пип, мы уходим, – сказал Джип.
– Валяйте, – нахально ответил Пип.
– У меня дел по горло, – сказал Джип. – Слышишь?
– Слышу, – спокойно ответил Пип.
– Я не стану тебя отсюда вытаскивать, так и знай, – сказал Джип.
– Не нуждаюсь, – невозмутимо ответил Пип и позвенел отмычками.
– Остаешься? – с угрозой спросил Джип.
– Остаюсь, – лениво ответил Пип. И тогда Джип сказал профессору и трактирщику:
– Пойдемте.
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ. ЕЩЕ ОДНО ПРИКЛЮЧЕНИЕ
Радио молчало. И снова стали слышны звуки, от которых горожане отвыкли: шарканье шагов по мостовой, шорох, с которым ветер гнал обрывки газет, проспекты несостоявшегося празднества, разноцветные обрывки серпантиновых лент, выметенных с трибун суперимператорского цирка. Пронзительный ветер хозяйничал в столице, заключенной в стенах из монолитного железобетона с зубцами, обмотанными колючей проволокой. Ветер свистал на всем пространстве от харчевни "Дядюшка Мирбо" до оптового склада "Токсима и сыновья. Рогожа и кожи". Ветер громыхал жестяными вывесками, обрывал со стен правительственные распоряжения, а с губ – шепотки, шепотки… Был слышен шум и свист ветра, а радио молчало. И это было страшно. Среди дня закрылись ставни домов и улицы опустели. Редкие прохожие шли не в ногу, пугливо оглядываясь: видно, уж самая крайняя необходимость выгнала из дому, хотя день был вовсе не плохой, только дул ветер, но солнце светило ярко.
Джип один стоял на Королевской улице и, чему-то усмехаясь, рассуждал сам с собой:
– Согласится или не согласится? Вот ведь не думал… Забавно! А городишко-то притих. Сидят по норам, съежились, ждут, какие последуют указания из мозга империи. А там вместо мозга – Пип. Налакался и дрыхнет. И мне еще за ним идти, вытаскивать, если сам не объявится… Согласится или не согласится?
В то время из окна послышался голос короля Людовика XXIV.
– Филипп! Проводите послов его величества короля Ньянаньенга!
Дверь особняка отворилась. Вышли профессор и трактирщик, розовые от смущения. Джип подбежал к калитке.
– Не согласился? – спросил он. – Я так и знал!
– Старый прощелыга! – сказал трактирщик в угрюмой ярости. – Уж выбрал ты себе родню, ничего не скажешь!
– А что! – осведомился Джип невинным тоном.
– Он говорит, – сказал профессор, – что не может отдать свою дочь негритянскому царьку. Говорит, что он лично против расовой дискриминации, но что скажут другие династические кланы…
– …и всякая такая ерунда, – добавил трактирщик. – Он требует назад свой луидор.
– Отдайте, если хочется, – Джип насмешливо фыркнул. Трактирщик сказал:
– Ты не смейся, малый. Чую: опять задумал штуку. Говори, какую.
– Да, мальчик, – сказал профессор. – Как ты намерен поступить? Не надо глупостей, прошу тебя…
– Ладно, ладно, – сказал Джип, – сейчас увидите. – Ку-ку, Марго!
Марго появилась в окне.
– Ку-ку, Джип!
– Выходи, я жду!
– Минутку, Джип! – она скрылась.
– Вот и все, – сказал Джип и продолжал, будто цитируя газетный отчет. – Прекрасная принцесса была среди бела дня похищена шайкой злоумышленников.
– А дальше. Джип? – с тревогой спросил профессор.
– Дальше? – переспросил Джип, глядя как Марго с чемоданчиком в руке бежит к нему через палисадник. Он подкинул на руке корону. – Я знаю одного хрыча – тут, за углом… – и осекся, покосившись на трактирщика. – На дорогу нам хватит.
