Вдруг старичок, который рядом со мною сидел, нагибается ко мне, шепчет:
— Очень рады молодому пополнению!
— Ясно, — говорю.
А сам думаю: скорей бы доклад кончился, дальше идти!
Кончился наконец доклад, председатель поднимается, говорит:
— Так не забудьте, завтра в семь утра на Кавголовском озере!
Старичок спрашивает меня:
— Вы будете, я надеюсь?
— Не знаю, — говорю. — Думаю, что нет.
Старичок посмотрел на меня, как на какого-то редкого зверя…
— Что же вы хотите сказать?.. — еле-еле в себя пришёл. — Что вас не интересуют соревнования… по забрасыванию спиннинга на дальность?
— Нет, — говорю. — Верней, не очень.
— Может быть, — говорит, — вы скажете, что вас вообще не интересует рыбная ловля?!
— Скажу! — говорю.
Тут он встал даже, на меня уставился.
— Что ж вас интересует, молодой человек?! — вдруг закричал.
— Бежим! — Витька кричит.
Вскочили, побежали. Рыболовы долго за нами по коридорам гнались, спиннинги вслед закидывая, чтобы поймать. Выскочили наконец на какой-то бульвар.
— Да… — говорю, — дальше, наверно, похуже ещё нам придётся!
— Подумаешь! — Витька говорит. — Будет лето, к дяде поедем, таких вот лещей будем ловить!
…Не понял.
Идем уже по Невскому, видим — у Дома книги, у книжного лотка, огромная очередь темнеет. Витька врезался, конечно, в эту толпу.
— Что дают? — спрашивает. — Что дают?
— Неизвестно, — последние говорят. — Какую-то книгу.
— Встанем? — Витька говорит.
— А зачем?
— Ну… как зачем? Люди же стоят!
— Стоять, — говорю, — деньги тратить… не зная, какая книга даже! Нормально, считаешь?
Витя вперед посмотрел, потом вздохнул.
— Может, не хватит ещё? — с надеждой говорит.
«Зачем стоять-то, — думаю, — если хочется, чтоб не хватило?»
С отчаяния домой хотел уже пойти, но потом думаю опять: «Что сказать?»
Отцу вообще я все всегда рассказываю, он понимает… Вернее, то понимает, что можно понять. Но тут-то что можно понять? Что тут понятного-то?!
Конечно, если с целью куда-то идёшь, посмотришь на очередь эту и дальше пойдёшь. А если нет цели, обречен стоять, неизвестно зачем!!!
— Кончились! — вдруг кричат.
— Отлично! — Витя говорит (будто кто заставлял его за книгой этой стоять и покупать).
Пока шли, мы согревались ещё, но тут, стояли пока, замёрзли вконец!
— Идея! — вдруг Виктор кричит. Я вздрогнул даже.
— Знаешь, — говорю, — идеи твои последнее время как-то меня пугают…
Но оказалось, действительно неплохо придумал: в баню пойти! Впервые за все время ему действительно удачная мысль пришла!
— Точно! — говорю. — Согреемся хоть. И главное, будет что родителям сказать. Удивятся, конечно, слегка, но хоть поймут!
Спросили, где баня, пришли. Там огромные очереди оказались — за билетами и потом — в гардероб. Но мы ловко без билетов проскользнули, свободную скамейку увидели, разделись. Вошли в мыльную. Красота!.. Жара!..
Витя говорит:
— Только от воды подальше держись!
Я удивился:
— Это почему?
Он говорит:
— Ну, вытираться-то нам нечем!
— А-а-а, — говорю. — Это да.
Сели на скамейки, сидим греемся.
Рядом здоровый такой мужчина, нальёт таз воды, потом закричит так радостно и водой ледяной себя окатит. А брызги на нас.
Я говорю ему, между тазами:
— Пожалуйста, брызгайтесь потише. Нам нельзя мокрыми быть.
Он даже глаза выпучил:
— Что за чушь? Пришли в баню, чтобы сухими быть? Это ж абсурд!
— Абсурд, — говорю, — не спорю, но так уж вышло.
Он посмотрел ещё изумленно, потом ушёл от нас подальше, как от безумцев. Глядим, соседу своему новому на нас показывает, удивлённо переговариваются, плечами пожимают.
Уже не первый случай, кстати, когда нас за ненормальных принимают!
Говорю Вите:
— Давай все-таки мыться! Не может быть, чтоб у банщика не было, чем вытереться!
— Посмотрим, — Витя говорит.
Выходим в предбанник — действительно: в гардеробе на столе кипа простынь с чёрными печатями лежит.
Говорю:
— Дайте нам, пожалуйста, две простыни, мы заплатим.
Он говорит:
— Талоны давайте!
Мы спрашиваем:
— А где их брать?
Банщик говорит:
— В кассе!
— Но касса же во дворе, как мы пойдём-то туда?
Гардеробщик говорит:
— А это не моё дело!
Я говорю:
— Ну дайте нам за деньги, какая вам разница!
— Нет уж, — говорит. — Неприятностей я себе не хочу! Велено только за талоны давать.
Говорю:
— Ну дайте нам просто так, а мы талоны потом вам принесём!
Он только зевнул, отвернулся и стал что-то в шкафу своём делать.
Витя говорит:
— Пошли назад, я замёрз!
Пошли обратно.
Да-а… Правильно папа мой говорит: «Все, кто без чёткой цели идёт, в нелепейших положениях оказываются поздно или рано».
Вернулись мы снова в мыльную, сели.
А брызги со всех сторон так и летят!
Главное, хоть волосы не намочить.
Взяли из пирамиды тазы сухие, надели перевёрнутые тазы на головы и сидим.
Вокруг нас уже удивлённая толпа собралась.
Какой-то парень с соседней скамейки стал водой на нас брызгать. Брызнет — и хохочет, смех его, видите ли, душит! Брызнет — и хохочет. Тоже — шутник!
А нам не до шуток. Уйти отсюда не можем, и здесь дальше находиться тоже опасно.
А шутник этот всё брызгает, брызгает — не устаёт! У Вити вдруг терпение лопнуло — отбросил он со звоном свой таз, к парню этому подскочил, выхватил таз его и на себя вылил.
— Этого ты добивался?! — закричал.
Потом как закричал:
— Э-эх!!
Разбежался через всю мыльню и с ходу ласточкой в бассейн нырнул! Появляется голова его над водой:
— Давай, — говорит. — Замечательно. Освежает!
И я тут подумал: «Э-эх, если всего бояться, думать всегда: а что потом? — так никогда ничего и не сделаешь!»
Тоже крикнул я на всю баню, разбежался — и ласточкой в бассейн!
Остальные, понятно, сразу же вышли оттуда, а мы стали с бортиков прыгать, потом даже с плеч друг у друга!
Потом в предбанник выскочили, довольно бодрые, Витя к окну подбежал и быстро-быстро стал занавеской вытираться.
Гляжу, банщик побагровел. Но и оцепенел — с места сойти не может. Понял я — плохо сейчас будет — другую занавеску схватил, быстро-быстро стал голову тереть.
Наконец банщик сорвался, бросился, и с ним ещё несколько помощников.
— Возмутительно! — кричит. — Распустились! Хулиганье!
Прямо в занавески нас замотали и по коридору к директору повели.
— Вот, — банщик директору говорит, — занавесками вытирались, хулиганьё!
Директор говорит:
— Почему ж вы занавесками вытирались, они же для красоты!
Мы говорим:
— Нечем больше. Полотенца не взяли, а талоны на простыни забыли купить.
Директор говорит банщику:
— Что ж ты — не мог ребятам простыню дать?
Банщик:
— Очень надо мне — из своего кармана давать! Другие пусть дают, а я бедный!
Директор говорит:
— Знаем, какой ты бедный! Ребята же простудиться могли!
Открывает вдруг сейф, распахивает и достаёт два махровых красивых полотенца!
— Вот, — говорит, — из директорского фонда вам! Вытирайтесь!
Я чуть не заплакал, во всяком случае, щёки чем-то щипать стало. Схватил полотенце, быстро-быстро лицо стал тереть. Вытерлись насухо, потом вернулись в баню, оделись. Хороший человек — директор! Очень хороший! Вышли из бани.
— Хорошо, — говорю, — что директор хороший человек оказался. А то бы могли так и пропасть. Так в бане и пришлось бы жить, под скамейками прятаться.
— Ничего, — Витя говорит, — отличные люди везде есть!
— Отличные люди, — говорю, — везде есть, но дураков, как мне кажется, никто не любит.
Но главное, фуражки у Витьки-то нет, в люк упала, а ветер холодный дует, а волосы у него влажные!
— На, — протягиваю ему мою фуражку. — Прикинь!
— Спасибо! — говорит (даже слёзы у него вдруг блеснули). — Но тебе тоже она нужна! Пойдем у огня вот подсушу свою плешь.
Не далеко от Казанского собора строительство шло: частично канавы уже вырыты, частично огонь горел под железными листьями — землю прогревал.
Сняли мы один лист, огонь выше стал. Тени от нас огромные, до пятого этажа.
Потом вдруг чувствую — едкий дым!
Гляжу, рукав один у Виктора красный, словно наклеенный!
— Горишь! — кричу.
Витя рукав этот поднял, и из него язычки пламени вырвались.
Потащил я его к спуску, ледяную плёнку на воде рукой его разбил, утопил руку его, до самого плеча, а сам он словно в оцепенении каком-то находится!
Холодно всё-таки, особенно после бани!
Вытащил руку его, огонь погас, но вместо рукава — какие-то ошмётки!
— Ошмётки оторви, — хриплым голосом Витя говорит.
