Нам предстояло перекочевать на новые места. Накануне часть лоцманов вдруг исчезла, а те, что оставались, уговаривали нас немного подождать. «Вы не должны торопиться,— говорили они.— Сейчас, по мнению звездочетов, не время для кочевок. Мы говорим об этом только потому, что очень привязаны к вам, любим вас и для нас было бы большим горем услышать, что калканов постигло какое-нибудь несчастье из-за того, что они не послушались наших добрых советов». Старейшины калканов колебались. Одни говорили, что лоцманы что-то темнят, другие — что в предостережениях лоцманов есть правда. Единого мнения среди калканов не было, начало кочевки откладывалось.
На третий день из сумеречной бездны выплыла огромная стая акул во главе с Кархародоном — самым сильным и злобным зверем акульего рода. Их привели лоцманы, исчезнувшие несколько дней назад. Акулы окружили нас, прижали к рифу, и началось страшное истребление. Мы не могли вырваться, потому что за спиной акул нас поджидали их подручные — жестокие и беспощадные барракуды. Те, кому удавалось прорваться сквозь строй акул, попадали в беспощадные зубы барракуд. К вечеру, когда акулы насытились, а косяки калканов сократились наполовину, побоище утихло. Акулы и барракуды согнали нас на ровную песчаную площадку перед рифами и потребовали лечь на песок. Мы все мысленно прощались с жизнью, чувствовали, что это конец. Но судьбе было угодно иное продолжение.
Из середины акульей стаи выплыл Кархародон и навис над нами. Его ужасная пасть с пятью рядами зубов расплывалась в дьявольской улыбке.
— Вот так-то оно лучше!— сказал Кархародон таким тоном, что сердца наши заледенели. Те, кто предчувствовал, что встреча с лоцманами добром не кончится, обвиняли всех остальных калканов в беспечности и благодушии.
— Калканы!— сказал Кархародон.— Я решил установить в океане новый порядок! Во имя счастливой жизни будущих поколений всех рыб, в том числе и вашего. Я обещаю, калканы, что когда-нибудь вы будете вполне счастливы, но для этого вы должны приносить определенные жертвы, ведь счастье, как известно, не дается даром. Те, кого вы сегодня недосчитались,— ваш первый взнос. Ваше светлое будущее теперь в ваших руках. Отныне каждый вечер вы должны выделять для меня, моих слуг и соратников небольшой косячок калканов, достаточный для утоления нашего аппетита. Нам, царствующим особам, негоже рыскать по океану, как простым смертным, в поисках поживы. Это унижает наше высокое достоинство. Отныне вы будете отбирать между собой каждого пятого с тем условием, что отобранные, как удостоенные самой высокой чести, сами будут устремляться в наши раскрытые пасти...
И не вздумайте сопротивляться! Возможно, поначалу кое-кому нелегко будет привыкать к новому порядку, но таким, если они обнаружатся, с удовольствием помогут мои подручные, мелкие акулы и самые верные наши слуги — барракуды. Уверяю вас, пройдет совсем немного времени — и вы будете единогласно приветствовать мои новшества и всячески проявлять ко мне свою любовь.
Я, великий Кархародон, уважаю идеалы справедливости и свободы. А потому, во избежание всяких недоразумений в будущем, желаю, чтобы вы избрали меня своим господином и повелителем добровольно. Итак, кто против меня? Нет никого! Что ж, похвальное единодушие! Позвольте мне расценить его как первое проявление любви и преданности ко мне.
Калканы оторопели. Они были поражены до беспамятства. Как только Кархародон отвернулся, собираясь удалиться, в толпе калканов послышались единичные голоса тихого протеста:
— Мы не согласны!
— Нам даже не дали подумать!
— До сих пор мы были свободными и независимыми! Как же так! На каком основании нас хотят поработить!
Один отчаянный калкан осмелился выкрикнуть:
— Да здравствует свобода! Да здравствует жизнь!
Кархародон остановился и с изумлением посмотрел на свою свиту. Затем медленно развернулся и заскрежетал челюстями:
— Молча-а-ать!
Но калканы, немного пришедшие в себя и начинающие осознавать, к чему клонится дело, продолжали роптать:
— Так нельзя, мы тоже рыбы!
— Мы против!
По знаку Кархародона стаи мелких акул, вроде суповых и песчаных, а также барракуды бросились на беззащитных калканов. Океан потемнел от крови. Ни о каком сопротивлении не могло быть и речи. Наверное, мы все были бы уничтожены, не будь Кархародон себе на уме. Когда тираны жестоки и глупы — это очень тяжело. Но тяжелее во сто крат, когда они жестоки и хитры. Кархародон, увидев, что нас осталась всего лишь одна треть, приказал остановить побоище, иначе некем будет управлять, не с кого будет брать ежедневную дань...
С этого дня океан стал для нас адом, а стоны — нашим утешением. Акулы и барракуды преследовали нас везде и всюду. Они высматривали тех, кто плохо, на их взгляд, ведет себя и тут же приканчивали. Мы пали духом. Наш вожак — всеми уважаемый старый калкан — временами впадал в глубокую меланхолию. «Калканы,— говорил он,— я слышу приближение новых бед. Смотрю я, как вы пугливо прячетесь в пещеры и прижимаетесь ко дну, стараясь остаться незамеченными, и диву даюсь: куда девалась ваша гордость, ваша любовь к свободе? Я уже стар, дни мои на исходе, и нет среди нас таких, кто мог бы поддерживать среди калканов дух мужества и надежды. Вы все больше опускаетесь. Наше племя перерождается на глазах. В сердцах калканов погасло пламя свободолюбия. Что же будет дальше?»
Что мы могли ответить своему мудрому старому вожаку? Что могли ответить ему существа, потерявшие веру в будущее! Мы уступили грубой и жестокой силе. Каждый день мы приносили в жертву своих близких. Но на этом наши беды не кончались. Барракуды и акулы каждый день врывались в наши стаи и опустошали их. Наша жизнь проходила под гнетом постоянного страха.
Однажды примчался молодой калкан. Принес тревожную весть. Барракуды потащили нашего старого вождя к Скалам Убегающего Солнца, где жил Кархародон и его приспешники. Мы переполошились. Послышались плач и причитания. Горячие головы призывали стряхнуть цепи страха, всем вместе ринуться к скалам и погибнуть вместе с вожаком. Все равно, говорили они, жизнь стала невыносимой. «Лучше умереть, чем дрожать, зарывшись в песок!» Осторожные успокаивали: «Это же безумие! Мы все погибнем, а какой прок?» Осторожные всегда так: чего-нибудь да боятся!
Горячие головы, собрав немало сторонников, бросились на выручку нашего вождя, но погибли, окруженные барракудами. Пас еще больше одолевали недобрые предчувствия. Морской петушок, как-то проплывая мимо, сказал, что над нашим вождем будет устроен суд.
Вечером нас навестила зубатка. Она высокомерно вплыла в середину стаи, по пути проглотила юного калкана и остановилась.
— Слушайте все! Я, личный глашатай великого Кархародона, говорить буду! Подлый калканий вожак, гнусный предатель-подстрекатель, будет казнен завтра на восходе солнца! Всем калканам быть к означенному сроку у Скал Убегающего Солнца! Ослушание карается смертью!
Едва рассвело, калканы в полном смятении столпились перед скалами. Нас окружили стаи живодеров. Куда ни посмотришь — злые глаза и острые зубы.
Появился Кархародон, окруженный прилипалами. Он окинул нас холодным взглядом:
— Рыбы! — сказал он (сказал так, что всем послышалось «рабы»).— С тех пор, как я стал вашим повелителем, я забыл, что такое спокойный сон и приятный аппетит. Целые дни провожу в заботах и хлопотах о вашем благе, не щадя зу... кха... кха... своего здоровья. Все стараюсь, чтобы каждый ваш день был сплошным праздником. Я очень крепко привязан к вам и не чаю в вас души. Эту привязанность разделяют и мои верные слуги — акулы, барракуды, мурены, морские черти и другие большие и малые хищники, мои активные помощники в многотрудном деле управления...
По, как мне доложили, моя самоотверженность кое-кому не по нутру. Кое-кто всячески желает калканам всяческого зла. Как вы думаете, кто же этот неблагодарный? Вы все хорошо знаете его. Это — отребье рыбьего рода — старый калкан. До-олго маскировался он под вашего верного друга и советчика, а на деле думал, как бы поскорее вас извести...
Кархародон сделал преднамеренную паузу... И что тут поднялось! «Смерть предателю!», «Позор калканам!», «Да здравствует наш великий и любимый Кархародон!» —кричали барракуды и акулы. По им мало было кричать самим. Они бросились в гущу калканов, требуя, чтобы они тоже славили Кархародона и проклинали своего вождя. Один калкан погиб, другой, третий... десятый. Остальные, обуянные страхом, начали кричать: «Смерть старому калкану!», «Да здравствует Кархародон!»
Кархародон взмахнул плавником. Барракуды бросились в пещеру и выволокли нашего бедного вождя, истерзанного, с оборванными плавниками, с вырванным глазом.
Калкана бросили к подножию скалы, на которой возлежал Кархародон. Тиран лениво взмахнул правым плавником, и меч-рыба, служившая палачом, пронзила калкана, пригвоздив его к песку. Наш вождь пытался что-то выкрикнуть, но другая меч-рыба добила его.
