– Другими словами, – проговорила Кьяра, – они сбежали.
– Боюсь, что да, – сказал дядя. – А поскольку другие действующие корабли на данный момент отсутствуют, то преследование не представляется возможным. Всё это, конечно, существенно затруднит разбирательство по делу Ронса Террена. Однако, – заметив, как побледнел Кинн, добавил дядя, – не стоит опускать руки. В качестве свидетелей уже выступили несколько человек, в том числе известные вам Каратели Росс и Дерри.
Это немного ободрило Кинна.
Однако в последующие дни я заметила, что он ходит мрачный, словно что-то не дает ему покоя. Уговорив его составить мне вечером компанию на прогулке по саду, я попыталась выяснить, в чем дело.
– Ты переживаешь из-за разбирательства?
– Не только, – наконец признался он, глядя на макушки деревьев, окрашенных осенним закатом. – Понимаешь… Из-за новостей что-то меня толкнуло побывать у нашего старого дома. И я вспомнил… разное… Не плохое, а наоборот. Как она читала мне перед сном… – Я вздрогнула, когда поняла, что он говорит о своей мачехе, Иврен Немее, а он продолжал: – Как радовалась вместе с отцом, когда мой дар пробудился. Как хвалила, когда мне удалось зажечь свой первый люминарий, и я этим так гордился… – Его лицо исказилось. – И всё это было ложью. Она же сама сказала: она притворялась моей матерью, играла эту роль… Я не знаю, как мне… – Его голос пресекся, и, помолчав, он закончил: – Больше всего на свете я бы хотел вычеркнуть этот обман из своей жизни раз и навсегда. Но дом, если его вернут, я продам, а что делать с воспоминаниями?..
Мое сердце болезненно сжалось. И Имрок Дейн, и Иврен Немея – каждый из них по-своему лишил нас с Кинном родителей.
Я взяла его за руку.
– Продай дом, но не вычеркивай воспоминания. Сейчас ты знаешь, что это было обманом, но тот Кинн – маленький Кинн из прошлого – он этого не знает. Позволь ему вспоминать слова мамы и черпать в них силу. Позволь ему любить ее.
Кинн долго глядел мне в глаза, не скрывая выступивших слез, а потом, обняв, прошептал:
– Знаешь, ты самое невероятное, что случилось со мной в этой жизни.
* * *
На следующий день Кинн пришел до обеда и робко постучал в мою дверь.
– Если помнишь, ты передавала через Карателя Росса некое… пожелание, – произнес он и достал из кармана обитую бархатом коробочку.
Мое сердце забилось быстрее, но я постаралась произнести легкомысленным тоном:
– Не слишком ли красивая коробочка для простого игния?
Кинн улыбнулся и открыл крышку. Внутри, на кремовом атласе, сверкал, переливаясь разными оттенками синего, ианит.
– Его нашли? – прошептала я.
Кинн кивнул.
– Утешитель хорошо его спрятал. И всё же…
Протянув палец, чтобы коснуться ианита, в последний миг я замерла. Мысль – совершенно безумная, вызванная, вероятно, кошмаром, – промелькнула у меня в голове. Кинн, заметив мою нерешительность, с волнением спросил:
– Ты… передумала?
– Нет! – тут же ответила я, принимая коробочку. – Но… у меня есть просьба, хотя тебе она не понравится. – Я подняла на него взгляд. – Обещаешь меня выслушать?
Его серые глаза несколько секунд изучали меня, а потом он решительно кивнул.
* * *
Подземелье пенитенциария чем-то напомнило мне усыпальницу Энтаны из моего кошмара: мрачное, давящее место, откуда хотелось побыстрее сбежать. Меня проводили в специальную комнату для свиданий, где между двумя стульями стоял тяжеловесный стол.
Кинн, как и дядя, очень долго меня отговаривал, но в конце концов они оба сдались, и дядя пообещал, что прикажет обеспечить мне должную безопасность. И теперь Каратель, сопровождавший меня, продемонстрировал, что комнату делил напополам невидимый щит. Но всё же я вздрогнула, когда дверь напротив отворилась и в комнату ввели бывшего Первого Утешителя, а теперь просто заключенного Алессандра Йенара.
Я так привыкла к его ярко-голубой форме, что не удержалась от удивленного вздоха при виде простой рубахи и штанов из небеленой ткани – одежды, которую обычно носили изгнанники. Без формы бывший Утешитель показался мне… беззащитным.
Не сводя с меня напряженного взгляда, он медленно сел. Хотя его спина оставалась прямой, даже в желтоватом свете настенных люминариев он выглядел бледным и изможденным. Находясь от него в такой близи, я разглядела тонкие шрамы на лице и кистях, которые не заметила тогда, в Совете.
– Госпожа Вира, – наконец произнес он, – признаться, я считал, что мы с вами больше не увидимся.
Его голос был холоден и бесстрастен.
– Я тоже так считала.
– Тогда почему вы здесь? – Его глаза впились в мои. – Пришли поторжествовать? Почувствовать собственное превосходство?.. Нет, – прервал он сам себя, – нет, вы пришли не ради этого. Вы… – Он посмотрел на меня тяжелым, упрямым взглядом. – Я не нуждаюсь в вашей жалости.
Я продолжила молча смотреть на него. В голубых глазах взметнулось раздражение.
– Убирайтесь!.. Слышите, убирайтесь! Нам не о чем с вами разговаривать. – Он собрался было встать, но я его опередила.
– Почему вы решили стать Утешителем? А не Карателем?
Он не ожидал такого вопроса. Опустившись обратно на стул, после долгого молчания он сказал:
– Я давно понял, что настоящая власть у того, в чьих руках милосердие. – И, сделав паузу, продолжил: – Сейчас уже бесполезно скрывать, что это я предложил в свое время идею изгнания – не напрямую, конечно же. Тогда меня только назначили Первым Утешителем, и мое положение было еще недостаточно прочным, но среди Советников нашлись, скажем так, сочувствующие этой идее люди. А затем я придумал Псов. – Он пристально на меня посмотрел. – Вы знаете, сколько человек готов заплатить, чтобы его не изгнали? А чтобы ему или его близким дали второй шанс?
Он усмехнулся, словно понял, как омерзительно прозвучали эти слова, но в его глазах застыл лед.
– Ответил ли я на ваш вопрос, госпожа Вира?
Я стиснула на коленях руки.
– Это вы положили камень на могилу Хейрона?
Его лицо на мгновение дрогнуло, но он произнес ровным тоном:
– Не вижу смысла отрицать. Скажите, к чему эти вопросы? Чего вы добиваетесь? Неужели, – он снова усмехнулся, – пытаетесь воззвать к моей совести?
Когда я не ответила, он холодно проговорил:
– Мне кажется, вы забыли, что видите перед собой своего несостоявшегося убийцу.
Не отводя от него взгляда, я как можно тверже произнесла:
– Я вижу перед собой человека.
Йенар замер, побледнев еще больше.
– Как вы можете так говорить?..
В его глазах было непонимание, недоверие, даже испуг.
– Я видела, что бывает, когда тьма пожирает кого-то изнутри. Как это мучительно, как это ужасно…
И я не желаю этого никому, даже вам.
Но я чувствовала: стоит мне это сказать, и Алессандр Йенар закроется, высмеет меня, не примет. Поэтому я достала из кармана платья бархатную коробочку и, открыв ее, повернула к нему.
– Я пришла из-за этого.
При виде синего ианита он заметно вздрогнул и молча уставился на меня.
– Вы просили посмотреть, есть ли у него вторая сила. Хотя я и не родная дочь Эрена Линда, мой настоящий отец – Имрок Дейн – сильный камневидец. Такой же была и моя мама. Конечно, мой дар не отточен, но дядя считает, что при должной тренировке я могу с ними сравниться.
Он в подозрении сощурил глаза.
– И что вы потребуете взамен?
– Ничего. Мне будет достаточно вашего согласия.
Он долго молчал, стиснув челюсть и сверля взглядом синий камень. И наконец хрипло сказал:
– Хорошо.
Я поставила коробочку так, чтобы ианит был виден нам обоим, и осторожно коснулась синей поверхности. Ощущения были всё еще непривычными – переплетение мерцающих нитей казалось хаотичным, лишенным всякого смысла, и на мгновение я потерялась. Но потом заставила себя сосредоточиться и медленно исследовала каждую нить, стараясь их расшифровать: все они говорили что-то свое – «укрепление», «соединение», «связки горла»… Среди них я заметила одну не похожую на другие – другой толщины и будто иной фактуры, но стоило мне посмотреть на нее пристальнее, она исчезла.