– А где сейчас Лио? – осторожно спросила я.
Глерр пожал плечами.
– Увязался за Бэллой. Как и Дэл с Низзом. Насколько я слышал, тетка Бэллы, которая спровадила ее в свое время в Квартал, приказала долго жить, оставив после себя внушительное наследство. Так что они не пропадут.
– Уж не сомневаюсь, – пробормотал Ферн. – А как там Лютик? Цветет?
Глерр бросил на него недовольный взгляд.
– С Люциллой всё хорошо, ее приютила двоюродная сестра, а Мар устроился в какую-то мастерскую, там и живет, и совершенно доволен – целыми днями возится со всякими… механизмами.
В голосе юноши прозвучало такое искреннее непонимание, как можно радоваться чему-то столь приземленному, что я не удержалась от улыбки.
Чуть позже, когда я зашла узнать, как они с Тишей расположились и всё ли у них есть, Глерр задержал меня в своей комнате. И пока он возился, доставая что-то из сундука, я его спросила:
– А почему ты не оставил Тишу со своей мамой? Ведь она бы тоже смогла обучать ее живописи.
Глерр замер, слегка напрягшись, и после небольшой паузы ответил:
– Моя мать – прекрасная художница, но… чтобы она тебя заметила, нужно уметь обращать на себя внимание. А Тиша слишком… Тиша.
Наконец он осторожно достал из сундука большой прямоугольный сверток и сам его распаковал.
– Как и обещал, – сказал он и протянул мне картину.
Мое сердце ёкнуло.
Глерр воссоздал наш с Кьярой портрет, только теперь на мне было другое платье, не Лиллы.
– Как… мне тебя отблагодарить? – наконец смогла произнести я.
– Помимо того, что ты уже сделала? – Он обвел взглядом свою просторную комнату.
– Это всё дядя, я лишь попросила.
На миг я испугалась его задумчивого взгляда: он же не попросит меня позировать безо всяких условностей? Но Глерр меня удивил.
– Тогда я рассчитываю, что ты закажешь мне свой свадебный портрет.
Я почувствовала, что краснею.
– М-м, откуда ты?..
Он фыркнул:
– Твой дядя уже относится к Кинну как к будущему зятю – невозможно это не заметить.
– Свадьба будет еще не скоро… – Заметив его приподнятые брови, я торопливо сказала: – Но для меня будет большой честью, если именно ты напишешь наш портрет.
Довольно сверкнув синими глазами, он выглянул в окно и еле слышно проговорил:
– Глерр Ибейра. Скоро весь Зеннон узнает это имя.
Я широко улыбнулась.
Нисколько в этом не сомневаюсь.
* * *
Вторая половина декабря вышла на удивление бесснежной, и без привычного белого покрова казалось, что чего-то не хватает.
Мы с Кьярой сидели вдвоем на террасе, закутавшись в теплые колючие пледы, и смотрели на вечерний Зеннон. Скоро должны были позвать к ужину, и мы решили подышать свежим воздухом, дожидаясь, пока Кинн с Ферном закончат свои занятия.
Вот уже больше месяца они оба готовились к поступлению в Академию камневидцев. Хотя дядя выразил насчет Ферна осторожные сомнения – ведь юноша не получил никакого образования, – тот был намерен наверстать упущенное. Тогда дядя пригласил наставника, и за всё это время прогресс Ферна был поразительным.
Когда я как-то спросила, почему он так рвется в Академию, Ферн с усмешкой сказал:
– Просто зеленая форма невероятно подойдет моим глазам.
Он шутил, но я его поняла. Всем нам хотелось заполнить пустоту, оставшуюся после ухода Нейта и Донни, а Ферну – особенно. И иногда, наблюдая, как они с Кинном разбирают особо трудное сопряжение, я представляла, что напротив них сидит Нейт и довольно улыбается.
Кьяра же, несмотря на то что Первые Советники наперебой уговаривали стать их секретарем, отказала всем, даже Советнице Кейле, и однажды призналась мне, что хочет снова надеть мантию Прислужницы. Я представила ее Матушке Иддакии, и та после нескольких долгих бесед дала свое согласие. Уже через месяц Кьяра должна была стать Прислужницей и съехать от нас, чтобы помогать Служительницам в небольшом Храме Деи в южной части города.
Глядя на то, что каждый выбрал свою цель и теперь стремился к ней, я почувствовала себя на перепутье. Я тоже могла бы поступить в Академию камневидцев, как когда-то и хотела, но сейчас с удивлением и даже беспокойством чувствовала, что это желание угасло. Оно принадлежало прошлой Вире Линд.
Но чего хотела я настоящая?..
Когда я рассказала о своих переживаниях Кинну, он после долгого молчания сказал:
– Знаешь, пока я был в суде, слушал все эти прения, да и в целом слышал, как обсуждают произошедшее, мне вдруг пришло в голову: а ведь люди на самом деле толком и не знают, что случилось. Опять какие-то слухи, домыслы… Хуже другое – как только ажиотаж схлынет, власти тут же напишут свою официальную версию. И я боюсь, что в ней будет только то, что им выгодно, – им же так хочется себя обелить. А потом пройдет время, и никто не будет знать всей правды. Снова.
– Но ведь мы свидетели, очевидцы, никто не решится исказить произошедшее, – возразила я.
– Это пока мы живы, да и то… – хмуро сказал Кинн. Глубоко вздохнув, он посмотрел на меня. – Поэтому я и подумал: а может, ты напишешь эту историю?
– Я – что сделаю? – поразилась я.
– Твои родители, мой отец… Они все заслуживают правды. А кто может записать ее лучше, чем ты?
– Но… Это же… Кинн, я не…
– Как ты думаешь, кто вспомнит о Донни и Нейте спустя какое-то время? Их имена забудутся, сотрутся из памяти. И никто не узнает, какими они были и что сделали для всех нас. Тебя это устроит?
– Нет, – тихо ответила я. – Но, Кинн, почему я?..
– Потому что это твоя история, история твоей семьи.
– Но и твоя тоже!
Он покачал головой.
– Если бы не ты, она была бы совсем другой. И Тени до сих пор угрожали бы Серре.
– Но я же!.. Я не уверена, что справлюсь…
– Ты справишься. Я тебе помогу. – Кинн привлек меня к себе и обнял. – Нам всем нужна эта история, Вира. Чтобы понять, разобраться, не забыть…
Какое-то время мы молчали, и я, окруженная теплом любимого человека, поймала себя на мысли, что, как ни странно, и впрямь хочу этого – заново пережить произошедшее. Это будет больно, тяжело, но зато я снова встречу Нери-Эрику, и Олеа, и Ланду. И Донни. И Нейта. Пусть даже всего лишь на бумаге.
– Я еще тут подумал, – прервал мои размышления Кинн. – Я бы мог нарисовать карты для твоей книги: наш путь до Альвиона, Квартал Теней, Энтану… – Поймав мой удивленный взгляд, он улыбнулся. – Мне кажется, карты придадут истории достоверность.
Я отстранилась и пристально посмотрела на него. Кинн смутился.
– Что? Плохая мысль? Ну, если тебе не нравится…
– Кинн Террен, – произнесла я как можно более официальным тоном, – я уже давно хотела сообщить вам, что вы совершенно – даже невыносимо – потрясающий, невероятный, замечательный человек.
Он с трудом удержался от улыбки и серьезным тоном спросил:
– М-м, я так понимаю, это значит – да?
– Да, Кинн. Для тебя – всегда да.
…Внизу прозвучал гонг, и мы с Кьярой неторопливо поднялись со скамейки.
Вдруг она вытянула руку, и на ее ладонь села снежинка. А потом, словно по сигналу, повалил пушистый снег, и, запрокинув лицо к небу, Кьяра радостно, по-детски улыбнулась.
Я смотрела на сестру и вспоминала, как со слезами делилась с Матушкой Иддакией тем, что произошло на маяке у камня-сердца: «Мне так страшно думать о том, что Кьяра закрылась от меня навсегда». А Матушка нежно гладила меня по волосам и говорила… И теперь мне чудилось, что в вечернем воздухе вместе со снежинками кружатся ее слова: «Даже если человек и закрылся от тебя, твое сердце свободно. Кто знает, возможно, твоей любви хватит на вас двоих».
На лестнице нас встретили уставшие Кинн с Ферном. При виде них мне в голову неожиданно пришла мысль, от которой я улыбнулась.
– Случилось что-то хорошее? – спросил Кинн.
Я кивнула.
– Я наконец-то придумала, с чего начать ты-сам-знаешьчто.
– Да? И?
– Потом расскажу.
