Я разочарованно вздохнула.
– Что вы увидели? – В мужском голосе прозвучала настойчивость.
– Мне показалось, что я нащупала другую нить, но не успела ее разглядеть. Она исчезла… Простите.
На его лице застыло нечитаемое выражение.
– И вы даже не спросите меня, почему я интересовался, есть ли у ианита вторая сила? – спросил он наконец.
Я покачала головой.
– Пусть это останется вашей тайной.
Закрыв крышку, я убрала коробочку обратно в карман и медленно поднялась, чтобы уйти.
– Я слышал, что Имрок Дейн сбежал.
Я бросила на Йенара вопросительный взгляд, а он откинулся на спинку стула.
– Он вас не простит.
– Почему?
– Из-за вас он потерял всё. А такие, как мы, не прощают.
– Вы меня предупреждаете?
– Я вас информирую.
Я молча кивнула и постучала в дверь, чтобы меня выпустили. За спиной раздался голос Йенара, и я застыла:
– Ваш браслет из хризалиев у меня в поместье, в одном из тайников. Сомневаюсь, что его обнаружили. Я попрошу, чтобы его вам вернули.
Я стремительно обернулась, но бывший Утешитель был само спокойствие.
– Браслет взамен ианита, помните? Я исполняю свою часть сделки.
К горлу подступил комок, и я с трудом прошептала:
– Спасибо.
На выходе из пенитенциария ждал Кинн. Он тут же крепко меня обнял, и, уткнувшись лицом ему в грудь, я не заметила, как заплакала. Кинн тут же напрягся.
– Он что-то тебе сказал? Обидел?
– Нет, нет, – покачала я головой. – Всё хорошо.
Я плакала, но это были слезы освобождения и надежды. Когда, отчаявшись, в чернильной темноте вдруг видишь искры света – они так малы, так беззащитны, и всё же тьма не в силах их поглотить.
Мы отправили фаэтон вперед, а сами не спеша зашагали по залитому осенним солнцем городу.
– И всё же я не понимаю, – сказал наконец Кинн, когда я закончила рассказ. – После всего, что он с тобой сделал, ты должна его ненавидеть.
Я долго молчала, прежде чем ответить:
– Альканзар тоже должен был ненавидеть Энтану за всё то, что она с ним сделала. Только представь, каково ему было сотни лет лежать в гробу, осознавая, что он жив и что во всём виновата его родная сестра?.. Но он не произнес о ней ни одного злого слова, Кинн, ни одного. Он не впустил в свое сердце злобу, потому что праведной ненависти не бывает. Разъедая изнутри, она порождает в ответ лишь еще большую ненависть, как бесконечные круги на воде. Но кому-то ведь надо остановиться.
* * *
Спустя месяц из Альвиона неожиданно пришло письмо от Глерра. Он сообщал, что вместе с Тишей решил перебраться на неопределенный срок в Зеннон, и интересовался, не знаю ли я, где им можно остановиться. Сбиваясь от волнения, я спросила дядю, не можем ли мы их приютить. Я боялась, что он откажет, – в конце концов, кроме нас с Кьярой здесь теперь жили и Кинн с Ферном. Но дядя спокойно ответил, что места в доме более чем достаточно.
Когда через две недели Глерр с Тишей появились на пороге нашего дома, я на несколько секунд застыла, не в силах поверить, что они на самом деле здесь. Тиша была всё такой же худой и бледной, однако за эти месяцы она немного вытянулась, а лицо повзрослело, и из больших голубых глаз ушло затравленное выражение. Теперь она выглядела обычной, немного робкой юной девушкой. Глерр же остался верен себе: своим внешним видом он наверняка привлек внимание не одной пары глаз. Даже Гаэн, привыкший владеть собой, не удержался от поднятых в изумлении бровей – настолько его поразил вызывающе-лимонный цвет костюма.
За обедом Глерр с охотой делился своими планами. Он хотел пристроить Тишу в Школу искусств, а сам собирался обратиться в Гильдию и выяснить шансы на выставку своих работ в Галерее.
– Я могу замолвить за вас словечко перед Федериком Аксарром, – предложил дядя. – Однако одной моей протекции будет недостаточно. Глава гильдии искусств весьма разборчив, когда дело касается картин. Он отказывал многим, даже именитым художникам, если его что-то не устраивало.
Глерра это заявление нисколько не обеспокоило.
– Мои работы несколько лет подряд выставлялись в альвионской Галерее, я в этом не новичок.
Я обменялась недоумевающими взглядами с Кинном и Кьярой, тогда как Ферн единственный не удивился.
Когда мы собрались все вместе в малой гостиной, я не удержалась и спросила Глерра:
– Если ты уже выставлялся в Альвионе, то почему решил перебраться в Зеннон? Разве не сложнее начинать всё с нуля?
Он скривился, словно вспомнил что-то неприятное.
– У меня с тамошним Главой Гильдии искусств несколько… испортились отношения, – наконец признался он, на что Ферн громко хмыкнул.
После этого даже Кьяра посмотрела на Глерра с неподдельным интересом. Поняв, что от объяснения ему не отвертеться, он сдался.
– Из-за него и его сынка я оказался в Квартале Теней. Арне́лл Та́вилл – отец Лио.
Я попыталась вспомнить, что Глерр рассказывал о предательстве Лио.
– Ты говорил, что благодаря тебе Лио оставался на свободе и пользовался незаслуженной славой…
Положив ногу на ногу и обхватив колено изящными руками, Глерр откинулся на кресле и начал рассказывать:
– Мы познакомились с ним на выставке, где выставляли работы моей матери. – Заметив наше удивление, он пояснил: – Она художница и учила меня живописи. Нам тогда было лет по восемь. После этого мы периодически встречались и постепенно подружились. Мы оба увлекались рисованием, только Лио никогда не хватало усердия и упорства. Когда в десять выяснилось, что Лио – дремер, его отец поставил ему ультиматум: тайну сохранят, если Лио докажет, что стоит этого риска.
– То есть как? – спросила я.
– Арнеллу Тавиллу было плевать, что его сын дремер и лишен дара камневидения, он больше боялся, что тот окажется бездарностью. И простите меня за каламбур – это слова самого Тавилла.
– А при чем тут ты? – поинтересовался Кинн.
– Лио испугался, что окажется недостаточно хорош для отца, и попросил меня помочь с картиной. К тому времени мы много рисовали вместе, я знал его технику и смог скопировать стиль. Арнелл Тавилл остался доволен и сказал, что, если сын продолжит в том же духе, можно ни о чем не беспокоиться. – Глерр едва слышно вздохнул. – А потом оказалось, что я тоже дремер. И хотя мать не собиралась сдавать меня Карателям, я понял, что с мечтой о выставках можно попрощаться. Лио сделал мне предложение: я продолжаю писать за него картины, и тогда его отец рано или поздно их выставит. К тому же он обещал убедить отца поддерживать мою мать.
Глерр замолчал, погрузившись в воспоминания.
– Так продолжалось пять лет. Мои картины и впрямь выставлялись, пусть и под чужим именем. У матери тоже были постоянные выставки, множество заказов… Но всё это пошло прахом из-за Лио. – Его лицо помрачнело. – Пока я трудился не покладая рук, этот… мерзавец ни в чем себе не отказывал, веселился, гулял и неделями не брал в руки кисть. Естественно, однажды его отец что-то заподозрил и явился к нему в мастерскую с неожиданным визитом. И весь наш обман вскрылся. Лио тут же сдал меня с потрохами – сказал, что я тоже дремер.
Он задумчиво покачал носком туфли.
– Самое интересное, что Арнелл Тавилл сперва не хотел отдавать меня Карателям. Как он признался, ему было жаль губить такой талант. Но, видите ли, сынок поставил ему ультиматум, мол, уйдет в Квартал без скандала, не привлекая внимания к тому факту, что родной отец долгие годы укрывал дремера, при условии, что меня кинут в Квартал заодно с ним.
Глерр горько усмехнулся.
– Может, Арнелл Тавилл и жалел о загубленном таланте, но он не дурак. Своя жизнь ему была дороже. В обмен на мое молчание он пообещал и дальше заботиться о моей матери. Всё подстроили как несчастный случай, якобы мы с Лио разбились в экипаже, а на самом деле нас как безымянных дремер отправили в Квартал. Так что, – хмыкнул он, – вы теперь понимаете, почему я не особенно горю желанием сотрудничать с Тавиллом. Да даже Лио не захотел к нему возвращаться, хотя тот бы вряд ли его принял, с учетом всего.
