Марик понимала её, как себя.
Кларе тоже ни к чему были репетиции. Фрау Пауль только помогла им с костюмами и реквизитом. Надо было, чтоб на сцене Клерхен мотала шерсть, а Гретхен сидела за прялкой.
Подбирая длинные юбки, Гретхен поднималась на сцену почти без волнения. Ведь со сцены можно, можно говорить о том, о чём нельзя ни в классе, ни под фикусом! Растения, кстати, уже вынесли на сцену, Клерхен устроилась на скамеечке, Гретхен сделала вдох, занавес разошёлся.
Кларик, подруга, душа моя неразлучная! Я знаю про любовь — про свою и про твою. И знаю теперь, что любовь не разделяется на свою и чужую. Если ты его любишь, если он тебя любит, если я его люблю, то всё остальное неважно. У меня есть любовь. У любви есть слова. Ей не больно.
И когда публика оглушила их аплодисментами, Гретхен не слышала, что говорила ей Клерхен, и не видела, как посмотрел на неё Марк, вбегая на сцену — в белом костюме, с гитарой, — его номер поставили следующим.
Гретхен постояла за кулисами и не пошла в зрительный зал. Вышла под временно отсутствующий фикус, закрыла дверь тихо и плотно. Вот так — хорошо, из зала ничего не слышно, можно принять осмысленное, взвешенное решение. Марк сейчас будет петь про любовь, а потом сядет рядом с Кларой, в этом зале, украшенном сердечками и… нет, всё, достаточно, на сегодня хватит. Подхватив юбки, Марик медленно сошла по пустым лестницам на первый этаж.
Охранник зевал над кроссвордом. Одеваясь, Марик посмотрела сквозь дверное стекло и увидела, что на неё с крыльца смотрит Марк. Стоит у перил и… Нет, как это? Он ведь только что был в зале, в белом костюме, когда он успел переодеться и выйти?
Вид у него был взъерошенный и слегка безумный. Он прижимал палец к губам, умоляюще складывал руки, закрывал глаза ладонью, двигал головой и рукой, делая приглашающий жест — «выйди, пожалуйста, только тихо и чтоб никто не видел». Побежать обратно в зал? сказать охраннику? выйти и… И Марик уже вылезала через турникет, понимая, что не может не выйти, даже если Марк реально обезумел, убил кого-нибудь и теперь попросит закопать труп, а потом захочет избавиться от свидетеля.
Она вышла на крыльцо, отошла от двери, но сказать ничего не могла, только смотрела широкими глазами. Заговорил Марк — глухим, страшным, совершенно чужим голосом.
— Я вас очень прошу, — сказал он. — Никому не говорите. Мне нужно видеть одну девочку, она в вашей школе. Может быть, вы знаете…
Марика как будто обдало ледяной водой, потом сразу кипятком и снова льдом. Он спятил, он прикидывается, он меня не узнаёт, он сошёл с ума… это не он!!!
— Она в десятом классе, — говорил ненастоящий Марк. — Я звоню, она трубку не берёт. У вас один десятый, я прошу вас, у меня нет выбора…
Это не Марк! Совсем не похож, хотя почти точная копия, и выражение лица другое, и голос другой, и всё вообще… Марик не удержалась и хохотнула.
— Зачем вы смеётесь? Подождите… что такое? Я что-то не то сказал? Я напугал вас?
— Извините, — с трудом выговорила Марик, давя нервный смех. — Вы очень похожи…
— На моего брата. Да, он в вашей школе. Мы учимся в разных, нас нарочно отдали не вместе. Чтоб мы социализировались, не мешая друг дру… Да не смейтесь вы! Меня зовут Ян.
Марик кивнула, глотая смех. Сбиваясь и волнуясь, Ян объяснил, что девушка не берёт трубку, охранник прогоняет, потому что посторонние в школе и без пропуска нельзя, а просить его, так вся школа узнает… И брат узнает, а он не должен, потому что ему тоже нравится одна девчо… одна девушка…
— Из вашей школы? — не успев подумать головой, спросила Марик.
— Нет, из вашей. Одноклассница вроде. Но он мне не рассказывает, а я ему. У нас не принято обсуждать девчо… Куда вы? Подождите… Имя!..
— Я знаю! — Марик снова хохотала, бежала и радостно плакала.
К пятому этажу она отряхнулась от слёз, прицельно обнаружила Клару под гастролирующим фикусом и великодушно, не томя, объявила, что всё про неё знает и на крыльце её ждёт сумасшедший поклонник.
— Он примёрз к перилам, бессовестная, а ты телефон не берёшь! — но Клара уже неслась вниз по лестнице, а навстречу ей поднимался Марк в белом костюме и смотрел на Марика счастливыми глазами.
— Что вы пропадаете всё время? — сказал он. — Сначала ты, потом Кларка, я тебя полчаса ищу. И теперь бежит, как ненормальная. Ты её напугала, что ли? Подожди, ты-то куда?
— Я… никуда, — спохватилась Марик. — Ты чего меня искал?
— Я… а там проголосовали уже, — неопределённо отозвался Марк. — Вы лучший номер, кстати.
— Я думала — ты, — неубедительно удивилась Марик.
— Да ладно! И сравнивать смешно. Ты в образе по-настоящему, я же вижу. Тебя бы к нам в студию! Нет, правда. Мы во дворце культуры, по пятницам… Тебе бы понравилось! «Любите ли вы театр, как люблю его я!» — меня брат постоянно дразнит…
— У тебя есть брат? — убедительно удивилась Марик. — Старший? Он тоже в студии?
— Нет, он с филологическим уклоном. Олимпиады, всё такое.
— А что ты никогда не говорил про него?
— Не знаю… не спрашивал никто. Нас родители нарочно по разным школам… ну, чтоб мы друг другу не мешали развиваться. «Яник и Марик», мы близнецы. Да что ты хохочешь, Гретхен?
— Я не Гретхен, — сказала Марик. — Ты вот тоже не спрашивал. А у меня другое имя. Мы с тобой тёзки!
Ирина Нильсен. Вальс дождя
Я иду по коридору быстрым шагом, едва сдерживаясь, чтобы не побежать. Кабинет математики, женский туалет, кабинет истории, спуск на лестницу. Я заворачиваю за угол и врезаюсь в толпу галдящих пятиклашек.
— Смотри, куда идешь!
Я сильнее сжимаю кулак, и ключ врезается в ладонь. Только бы подошел! Кабинет физики, кабинет химии и наконец черная табличка на двери: кабинет директора. Сердце колотится так, словно я только что пробежал кросс. Стучу. Громко, несколько раз. Тишина. Дергаю за ручку. Заперто. Оглядываюсь по сторонам: никто не смотрит? Достаю ключ и вставляю в замочную скважину.
Пальцы вспотели и скользят, и мне приходится вытереть их об штаны. От волнения я не могу понять, в какую сторону поворачивать. Кажется, я копаюсь так долго, что уже вся школа знает, что я задумал, но наконец в замке что-то щелкает, я толкаю дверь и вхожу.
В кабинете прохладно и
