абсолютно ничего не переменилось. Они по-прежнему сидели за одной партой, по-прежнему менялись тетрадками, смеялись или огорчались одинаково, но не ходили сидеть под фикусом — да и зачем? Говорить о неважном можно и в классе, а о главных и значимых вещах — наверное, нигде.
Например, Марик не знала, как сказать Кларе про Марика.
Про Марка на самом деле. Он пришёл в объединённый десятый из параллельного. Прошлый год Марик его даже по имени, кажется, не знала, хотя вроде видела в коридорах или где-то. А тут прямо первого сентября на линейке вдруг посмотрела — и всё.
Если рассуждать здраво, то что в нём такого? Обычный парень — ну, наверное, умный, так в нашей школе дураков и не держат. Наверное, талантливый — да у нас много талантливых.
Но разве возможно вот так просто взять и заговорить с ним? Спросить домашку, заглянуть в проект, господи, попросить карандаш!
Разве возможно с ним… дружить? Так же, как с Мишуриком и Сашуриком? Не смешно.
Но хотелось смотреть на него всегда. Слышать его голос. Чувствовать спиной (Марик чувствовала), как он проходит по рекреации. Различать звук его шагов за дверью.
Какое там шурики-мурики, совсем не то. Даже и сравнивать невозможно.
И даже имя. В школе его зовут Марком, а дома — родители, наверное, уменьшительно: Мариком. Ну, или в детстве звали. Всё равно почти тёзки.
Марик с нетерпением и трепетом ждала первого немецкого занятия. Там фрау Пауль по старой памяти назовёт её Мариком — и тогда Марк… Но и здесь, делая перекличку, лерерин назвала их взрослыми именами. И Марик даже не поняла, огорчилась она или нет. Потому что не в этом вообще дело.
Потому что Марка на занятии не было. Оказалось, он во французской группе. Вообще.
И тогда Марик возненавидела немецкий. Целый час, полтора, два часа не видеть Марка ни за партой, ни у доски, не слышать, как он начинает ответ с «я мог бы предположить» (его предположение всегда оказывалось лучшим вариантом правильного ответа). Не встречаться случайно глазами. Не задевать рукавом, проходя, его парты или учебника.
Ей было стыдно. Ей казалось, что она обманывает фрау Пауль. Вернее, казалось, что лерерин думает: Марик все эти годы притворялась хорошей ученицей, а теперь попала в десятый, расслабилась и показывает своё истинное лицо. Никакая она не лучшая ученица, гордость группы, а самозванка и обманщица.
И Марик с удвоенной старательностью писала упражнения, отвечала темы, подавала реплики в диалогах. И думала только одно: когда же звонок.
Но по утрам она просыпалась с мыслью: а что сегодня хорошее? В школу сегодня, там Марк. В гардеробе смотрела, висит ли его куртка. Её было хорошо видно — парни ходили в чёрных, серо-бурых, а у Марка была зеленоватая, то есть цвета хаки, ну — как бы военного типа куртка, с карманами и погончиками. Куртка на месте, Марк в школе, день полон счастья и тайны. Смотреть наискосок — он сидел через ряд, — как он, задумавшись, постукивает пальцем по краю стола. Марик ловила себя на том, что тоже постукивает пальцем, и замирала от счастья и стыда.
А когда в классе не было Марка, Марику казалось, что её тоже нет.
На День учителя он выступил в концерте. Вышел в белом костюме, с гитарой, и запел:
Je m'baladais sur l'avenue,
Le coeur ouvert à l'inconnu,
J'avais envie de dire bonjour
À n'importe qui…
Я прогуливался по авеню,
моё сердце было открыто неизвестному,
я хотел сказать «добрый день» — неважно, кому.
И этим кем-то стала ты…
Припев про Champs-Élysées подхватил весь зал, даже те, кто не знал ни слова по-французски. Разумеется, номер признали лучшим. Марик подумала, что теперь всё, теперь вся школа влюбится в Марка, поклонницы будут ходить толпой и рвать его на сувениры.
К счастью, этого не произошло. Марик всё-таки сообразила, что Марк учился в этой школе много лет, кто хотел влюбиться, тот давно бы уже влюбился, не дожидаясь десятого класса. Однако всё равно удивительно: можно ли считать его обыкновенным, одним из многих, можно ли не восхищаться им, хотя бы молча…
Но иногда Марик замечала, что Клара смотрит на Марка долгим, задумчивым взглядом. Не восхищённым, а каким-то, что ли, изучающим. Это было непонятно, но Марик скорее откусила бы себе язык, чем задала вопрос.
Всё разъяснилось в тот день, когда девчонки обсуждали Меган Маркл. Скандальная герцогоня отличилась на свадьбе принцессы Евгении, «нечаянно» объявив, что ждёт ребёнка. Ну, то есть сперва на уроке, на общем инглише, комментировали новости из Британии — в социально-политическом аспекте, разумеется. А потом на перемене принялись обсуждать животрепещущее. Тон задавали Ксюха и Клара.
— Меган ничего плохого не хотела, — уверяла Ксюха. — Она просто сказала приятную новость! Чтобы все порадовались.
— На свадьбе принято радоваться за жениха с невестой, — заметила на это Клара. — А не за посторонних родственников.
— Гарри не посторонний родственник! Он, между прочим, в БКС! Законный принц в очереди на трон, и его ребёнок тоже.
— А для БКС, между прочим, существует протокол! Есть специальные правила, когда и как объявлять об очередном наследнике.
К компании подтянулась Ирка, готовая, как всегда, поддержать сестру. Марик тоже на всякий случай подошла поближе, хотя Клара вряд ли нуждалась в помощи.
— Просто Меган — свободная личность! — объявила в этот момент Ксюха. — Она всегда говорила, что не будет мириться с условностями. Правила не для неё!
— Конечно, не для неё! — подтвердила Клара. — Она эти правила и выучить не успела, так замуж торопилась. А то вдруг принц передумает!
— Гарри бы не передумал! — задохнулась Ксюха.
— Не передумал бы! — согласилась Клара. — Он тоже торопился.
