Да разве убедишь? Жизнь такая пошла. Несусветная! Даже гордые красавицы чайки в последнее время перестали рыбу ловить. Больше на свалках тучами колготятся. Объедки собирают.
А ведь это может плохо кончиться. Вон ручные коты, привыкшие жить на всем готовом, перестают и мышей ловить.
Кстати, о котах. Вернее, об одном деревенском толстом Коте. Нахальном и наглом. Хитрющем!
Мышей этот Кот никогда не ловил. Родился он в зажиточном доме. И жил припеваючи. Пел. И сыто мурлыкал.
Зачем ему мыши? Зато он ловил глупых, доверчивых птиц. Он считал их особенно вкусными. Вроде курятины. Хоть его и кормили разной домашней едой, но всяких курей ему к обеду, конечно, не подавали.
Вот и стал он в деревне опасным охотником на пернатую дичь. Любую!
Поэтому Хома и Суслик еще и боялись, что лодырь Скворушка бесславно погибнет в зубах у другого лодыря. Кота.
Но никакие просьбы и уговоры — в деревню не летай! — на Скворушку не действовали. Не ваше, мол, дело. Сам знаю!
Молодой совсем. Непутевый. Чем больше его убеждаешь, тем упрямей становится.
— Да вы и сами вроде бы вольные, — сказал он как-то. — А зерна с поля таскаете? За горохом шастаете? Огороды теребите? И ваш дружок Заяц тоже хорош! У людей морковку тырит.
— Но зато мы все не попрошайки, — гордо возразил Хома. — По деревне не ходим с протянутой лапой!
— А набеги на поля и огороды — это другое дело, — запальчиво подхватил Суслик. — Благородное!
— А разве и вам никакие опасности не грозят? — не сдавался Скворушка.
— Лучше погибнуть от диких разбойников — Волка, Лисы или Коршуна! — чем от Кота домашнего, — убежденно заявил Хома.
А Суслик снова поддакнул:
— Нас на полях даже подстрелить могут из ружья. Двуствольного. Тоже благородная, почти героическая смерть!
— А трепыхаться в зубах у деревенского Кота — просто унизительно, угрюмо добавил Хома. — Стыдно. Брр! Весь он какой-то рыхлый, дряблый…
— И смурной, — ввернул Суслик.
— Да ну вас! — и Скворушка улетел. Возможно, опять в деревню.
— В тебя лодырь, — вгорячах сказал Хома Суслику.
— Почему — в меня?
— А больше не в кого, — невозмутимо ответил Хома.
Он думал, что лучший друг спорить начнет, возмущаться. Но тот внезапно ударил себя кулачком в грудь:
— Точно. Я один виноват. Не углядел я за ним.
Хоме сразу стыдно стало.
— И я виноват, — признался он. — Оба мы виноваты. — Всю вину на себя он не взял. Не Суслик.
Вышли они из Хоминой норы. И вдаль посмотрели. В сторону деревни.
Неожиданно какой-то Воробей рядом сел.
— А там, — зачирикал он, — Кот вновь на охоту вышел. Вот с такой булкой! — растопырил он крылья. — Ваш недотепа к ней подбирается!
— Недотепа? — вознегодовал Суслик.
— А то кто же? Он еще неопытный, порядков наших не знает.
— За мной! — оглянулся на Суслика Хома. Он уже во всю прыть несся к деревне.
Первым, кого они увидали у околицы, был тот хитрый Кот. Он валялся, мертвее мертвого, на зеленой травке. А между раскинутыми лапами у него лежал большой огрызок булки. Где-то стянул.
Вовремя поспели Хома и Суслик.
Около Кота, пока еще на расстоянии, прохаживался внимательный Скворушка. Кругами ходил, присматривался.
— Не подходи, родимый! — вскричал Хома. — Кот притворяется!
— На приманку ловит! — проголосил Суслик.
— Откуда знаете? — беззаботно откликнулся их питомец. — А по-моему, давно готов. Мухи над ним вьются.
— Мухи над булкой вьются. Да ты глянь, ухо у него вверх торчит! — завопил Хома.
— Наверно, уже окостенело, — отмахнулся крылом неслух.
— А почему ж оно подрагивает?
— От ветра, — небрежно отозвался скворец.
— Ветра нет! Не подходи!
Неслух опять отмахнулся. Другим крылом.
— Скажи ему, — беспомощно попросил Хома лучшего друга.
— Ты не знаешь Кота, как мы его знаем! — крикнул Суслик. — Ты с ним мало знаком!
— Вот и узнаю поближе, — храбрился Скворушка, скакнув поближе.
Кот не шелохнулся. Хома поднял на обочине осколок стекла.
— Резать его собираешься? — ужаснулся Суслик.
— Отстань!
И Хома направил на Кота солнечный зайчик. На его большой закрытый глаз.
А Скворушка мелким подскоком все подбирался к лакомой булке.
И Хома тихонько подкрадывался к Коту. Солнечный зайчик становился острей и острей. Вот-вот веко у Кота задымится!
— М-мяу! — взвыл Кот. И закрылся лапой.
— Живой, собака! — воскликнул Суслик. Словно еще сомневался.
Схватил Скворушка кусок булки и взмыл вверх.
— Пошли, — позвал Хома Суслика. — Дело сделано.
Скворец догнал друзей по дороге домой.
— Угощайтесь, — предложил он свою добычу. — На всех хватит!
— Хватит? — и Хома с размаху отшвырнул подачку. — С меня хватит!
— И с меня! — поддержал его Суслик.
— И с меня, — виновато признался Скворушка. — Я и правда думал, он мертвый. Надо же, такое и в Африке не встретишь!
— Это тебе — Россия, — сурово произнес Хома.
— Правильно ты мне говорил: «Никогда глазам не верь!», — уважительно напомнил ему Скворушка.
Хома важно посмотрел на лучшего друга.
— А ты не раз предупреждал: «Будь всегда начеку!» — обернулся к Суслику поумневший скворец.
Теперь лучший друг свысока поглядел на Хому.
— Молодец! — похвалил Хома Скворушку. — Значит, больше в деревню ни ногой? То есть, ни крылом?
— Договорились? — радостно подпрыгнул Суслик.
Им хотелось лишний раз услышать приятное от сынка.
— А разве мы об этом договаривались? — удивился Скворушка. — Я просто сказал: хватит с Котом играться. А деревня тут ни при чем.
— Вот как! — резко остановился Хома. — Если ты будешь лодырем жить, мы будем каждый день в деревню ходить. За тобой!
— Ага, — подтвердил Суслик. — Тебя спасать. И в столовой, и везде!
— Да вы что? — испугался за них Скворушка. — Я-то в любой миг улететь могу, а вас, глядишь, коты схватят! Или собаки!..
— Хочешь этого? Будет! — мрачно сказал Хома. — Ты меня знаешь.
— И меня знаешь, — ревниво добавил Суслик.
— Угрожаете?!
— Предупреждаем, — спокойно заметил Хома. — Погибнем, но не отступимся.
И столько уверенности было в его голосе, что и Скворушка поверил. И вздохнул.
— Ладно. А не то я за вас изведусь от страха.
— Давно бы так, — подобрел папаша Хома.
— Давай не изводиться вместе! — воскликнул папаша Суслик.
— Наградила меня судьба родителями… — снова вздохнул Скворушка. Пока!
И домой умчался. На Ласточкин обрыв.
— Слыхал, как он нас похвалил? — довольно спросил Хому Суслик. — Мы ему как награда!
Больше скворец не летал в деревню. Не гонял лодыря, как говорится.
А вот на далекие Вишневые сады он, конечно, налетал. Вихрем. Со всеми дружками. Спелые вишни ух какие сладкие!
Но это достойное увлечение. Хотя и очень опасное. Сады, уж точно, с ружьями охраняют. Двуствольными!
Вишни клевать — никак не запретишь. Скворцы их страсть как любят! Хлебом не корми — вишни подавай! Благородное занятие.
Как Хома и Суслик считали
Брать в долг легко. А отдавать неохота. Тяжело. Зачастую и отдавать-то нечего. А уж если есть кое-что, то вернуть трудно. Лучше как бы забыть. И жить себе преспокойно, пока сто раз не напомнят.
А может, и вовсе не станут вспоминать. Был такой случай. Занял Хома у Суслика полную кастрюлю гороха. И целый месяц ждал, что Суслик ему напомнит.
А Суслик ни гугу.
Не выдержал Хома. А кто бы выдержал!
— Чего горох назад не требуешь?
— Какой горох? — удивился Суслик.
— Я у тебя брал? — рассердился Хома. — Было, — наконец вспомнил Суслик. — Я свой должок тебе отдавал.
Вот и пожалуйста. Оказалось Хома не брал, а забрал. А он и забыл давно, что Суслик ему должен. Кастрюлю гороха.
Так что иногда забывают про долги. Поэтому и не спеши возвращать. Глядишь, крепче забудут.
Но долг долгу рознь. Когда просто так берешь, по-соседски — это не в счет. Они тоже забегают за какой-нибудь петрушкой. То и дело. А то и без дела.
Долгом считается что-то серьезное, о чем приходится нехотя говорить: «Дай мне, пожалуйста, я тебе верну». И хочется добавить: «Возможно». Возможно, верну.
И берешь тогда — если дадут, конечно! — не чепуху какую-то, а пузатый мешок харчей. Или хотя бы полмешка.
Зашел как-то Хома к запасливому Суслику:
— Дай мне, пожалуйста, гороху. Дождь зарядил. Кончится, схожу на поле и верну.
— Дождь кончится или горох? — деловито спросил Суслик.
— И дождь, и горох.
— Много дать не могу. Запасы слабые. Но пару горстей дам.
— Твоих или моих горстей? — колко уточнил Хома.
— Твоих. Твои меньше, — улыбнулся Суслик.
— И на том спасибо, — сухо сказал Хома, пожалев, что говорил «пожалуйста». — Завтра я тебе три отдам! — подчеркнул, что ничем ему не обязан.
