кайте и обо всем Варнаве сказывайте. Он будет вам
и рыбку и дичину привозить, а вы с ним христарад-
ным хлебом делитесь. А что этот Варнава с басурма-
ном где-то на белом свете живут — о том для всех за-
будьте! Это я, Сарынь Позолота, вам наказываю! За
Волгу плавайте, и там молву по ветру пускайте, что
жив Макарий Желтоводский и не дальше как к по-
крову сюда, на Желтые воды, возвернется заново мо-
настырь отстраивать и лихоимца басурмана гневным
словом обличать. Чтобы не давали мужики ворогу
ни коня, ни скотины, ни хлебушка. Пусть приважи-
ваются сами для своего брюха еду припасать, кулиги
расчищать, хлеб растить!
6
В тот вечер Сарынь Позолота на берегу Волги на
холмике сидел, как ястреб нахохлившись, и в разду-
мье тихую песню пел. На том же месте, где ранней
весной перед походом в верховья задумывался. Но те-
перь не было за его спиной в дубняках келий и стены
Желтоводской обители, не маячила церковушка сво-
им дубовым крестом. Одни головни да пепел по пес-
кам остались, безмолвие и запустение. Все сожгла,
спалила рука басурманская. Быстро, за два лета по-
строился и ожил тут монастырь, чтобы часом сгореть,
дымом, пеплом развеяться. А не оправдалась ли тут
примета древняя народная: «Как в правую руку вой-
дет, так и из левой уйдет»? Это о добре, о богатстве
нажитом. Коли честно, кровью да потом нажито —
прослужит веки вечные, а злом да хитростью — все
как в трубу очага улетит.
Так думалось Сарынь Позолоте. Немало на монас-
тырь из его добычи отсыпано, у бояр, у торговых лю-
дей, у баскаков-ордынцев силой да хитростью отня-
той. Как нажито, так и прожито. Не впрок пошли
Макарию Желтоводскому дары Сарынь Позолоты. А
он как сокол, что не по себе добычу хватает. Уронит,
забьет, сердце с печенью выклюет, остальное бросает.
Теперь припас добычу дорогую на выкуп инока Ма-
кария. И, не жалея, отдаст все хану-татарину, все,
что за короткую ночь у бояр нахватано. А за Огань-
ку — полный Оленин ларец. И впридачу за все Хай-
руллу, баскака ханского.
Ах инок Макарий, непокорный твой нрав, честь
неистребимая! Живет на Желтоводье, под носом у ба-
сурман, на их главной дороге, и призывает простой
народ именем бога к непокорности врагу. И доходит
до хана молва без прикрас, что Макарий Желтовод-
ский и русских, и мордву, и черемис к православию
призывает и против орды наставляет, и призывы свои
именем бога православного подкрепляет!
Разве хан такую обиду снесет? Как можно тер-
петь гнездо Желтоводское, где оттачиваются мечи на
племя Чингисханово?
Направо, за волжским плесом, солнышко заходи-
ло, волну золотило и землю низовскую к ночному по-
кою звало, когда за Волгой на Лысую гору конный
ордынец вылетел и долго из-под руки вдаль глядел.
И был он с конем неподвижен, как дикий камень.
'Одинокие челны к своему родному причалу поспеша-
ли. А Сарынь Позолота все на своем холме сидел и
под раздумье свою тихую песню пел:
Сизый сокол, ты
Птица вольная,
Сердце смелое,
Своевольное!
Научи, скажи,
Как мне жизнь дожить,
Среди ворогов
Головы не сложить!
Чтоб от ворога
Никуда не бежать,
Храбрым воином
Под крестом лежать!
И перед тем как всем повалиться спать, атаман
сказал своим ватажникам:
— Завтра с зарей на низы поплывем. До устья
Суры. Там сходятся две главных басурманских до-
роги: вниз по Волге из низовской земли, и вниз по
Суре из орды. Будем там глядеть, слушать и ждать.
И нападать, коли нас к тому приневолят!
Поднялись затемно, челн на воду столкнули, на
Волгу выплыли и пропали в тумане утреннем. Было
самое начало жнитва. Из-за Волги доносился запах
спелых хлебов и дымных овинов. И совсем далеко
ржал одинокий басурманский конь. Ржал со злом,
визгливо...
7
Тихо жили рыбарь Варнава да ордынец Хайрул-
ла. И третий с ними сам Керженец. Над ними небо
синее, какое только в конце лета бывает. И небо, и
облачка, и прибрежный дубняк — все в плесо гля-
дятся как в зеркало. И уже первые желтые листья
по плесу под ветром бегут. Рыбарь Варнава только по
утрам да вечерам из землянки пропадает, а день да
ночь около бродит, снасти починяет. И Хайруллу на
путь православный наставляет. Не скучно с ним бас-
каку, только вот больная нога совсем не слушается.
Не стало тепла и жизни в ней.
Раз-другой в неделю Варнава на полдня отлуча-
ется. На Желтые воды послушникам рыбку везет, а
от них хлеб да ржаные сухарики, что из подаяния на-
сушены. Довольны послушники, но рассказать Вар-
наве пока нечего, нечем его порадовать. И, не задер-
живаясь, плывет рыбарь вверх по речке Керженке,
до устья ручья быстрого. Любит Варнава с Хайрул-
лой поговорить. Русское слово тот как свое понимает,
не зря среди русских в баскаках ходил.
— Вот когда перестанешь ногу свою волочить, как
ворон крыло перебитое, буду тебя за собой на рыбал-
ку брать, чтобы тебе тут одному не тосковать. Ну по-
терпи! Вот, чай, скоро ваши из орды придут и забе-
рут тебя, добра молодца, и за собой уведут. Дома-то,
чай, жена, либо не одна, да сыновья, да дочки. По се-
мье и затосковать не грешно. Семья — она у кого
хошь семья, самим богом дана. И беречь ее, и рас-
тить по конец жизни.
Тут Хайрулла задумывался. Жена у него одна.
Лет семь назад попалась ему на глаза одна полонян-
ка русская. Выкупил ее, к себе увел. Она ему сына
родила, а других жен приводить не позволила. «Коли
хочешь, чтобы с тобой жила и сына твоего пестовала,
так с одной живи, как наши православные. А приве-
дешь другую — меня не ищи!» Хайрулла о второй
жене не шибко задумывался, а после такого разгово-
ра и совсем забыл. Был он смелым и не вороватым
совсем, а роду именитого. И когда баскак низовской
земли Хабибула воды из Волги хлебнул, на его мес-
то поставил хан Хайруллу, из того же рода Хабибу-
лина. Немного было Хайрулле в том радости, но че-
стно хану служил и год, и другой, и третий, вот до
этой самой беды. Теперь остались у него из родни
младший брат, да дядя роду ханского, да мулла-кри-
кун. И жена с сынком-сорванцом.
— Напрасно ты на эту собачью службу пошел! —
пожалел как-то Варнава Хайруллу. — Баскаком
быть — все доброе забыть. Тебя хан с данью торо-
пит, ты трясешь боярина и всех имущих людей, а они
все смерда трясут дочиста, до последней крохи. Пос-
ледний хлеб, последнюю клячу, последнюю овчину —
все отдай хану-басурману. Ох, не по-божески и не по-
человечески!
В первые дни бабьего лета надумал Варнава свое-
го друга на рыбалку взять. Помог ему до берега спус-
титься и в челн усадил. И поплыл вверх по Кержен-
ке свои немудреные снасти оглядывать. Ранним ут-
ром и лес и река были как дождем умытые. Послед-
ние струйки тумана под солнышком на глазах про-
падали, а по реке ни ряби от ветра, ни плеска рыбье-
го. Никогда еще Хайрулла не видал такой красоты!
И сказал он по-русски:
— Ух, как баско! Ух, красна, хороша река! А ка-
кой стал листок на дубах! И на этой вот на осинке!
— А как дышится, чуешь? Словно мед ложкой
хлебаешь! Вот погоди, поживешь да поплаваешь со
мной, быстро выздоровеешь. Да и басурман своих
насовсем забудешь.
Выздороветь насовсем Хайрулла был бы рад. А
