Первый, настоящий след вёл к разбойничьей пещере, а вот второй… Здесь-то, у первого следа, и подстерегала следопыта неожиданность — сам Хотценплотц с пистолетом наизготове, укрывшийся за старым суковатым дубом! Пистолет он зарядил не обычными патронами, а кое-чем покруче: молотым перцем. Выстрел из перечного пистолета, по мнению Хотценплотца, был подходящим наказанием в данной ситуации.
«Однако парень заставляет себя ждать, — подумал Хотценплотц. — Впрочем, нет… Если не ошибаюсь, кто-то ломится сквозь заросли».
Так оно и было. Между деревьями мелькнул пешеход в ярко-красной шапке с кисточкой.
Та-ак, Касперль собственной персоной!
Хотценплотц, конечно, не мог знать, что это был Сеппель в шапке Касперля. Разбойник хладнокровно поднял пистолет, тщательно прицелился и нажал на курок. Бах-бабах! Ослепительная вспышка, оглушительный треск, лёгкое облачко дыма…
Бедный Сеппель! Перечный выстрел угодил ему прямо в лицо. Какой ужас!
Ничего не видя и не слыша, оглушённый Сеппель зачихал, закашлял, стал сморкаться, плеваться без передыху. А как горело в глазах, щипало в носу! Кошмарно!
Теперь Хотценплотц мог разделаться с ним, как кошка с мышкой…
Довольно усмехаясь, разбойник связал Сеппелю верёвкой руки и ноги, взвалил его, беспомощного, на спину и отнёс в пещеру. А уж там бросил в угол, как ненужный хлам.
— Вот теперь можешь чихать сколько влезет!
Он подождал, пока Сеппель немножко придёт в себя. А когда заметил, что действие перца ослабло, пнул пленника ногой и сказал, усмехаясь:
— Добрый день, Касперль! Добро пожаловать в мою пещеру! Как тебе здесь нравится? Сочувствую, что у тебя насморк. Ну да это пройдёт. Ты получил по заслугам. Нечего совать нос в чужие дела!
А бедный Сеппель продолжал чихать.
— Будь здоров, Касперль! — не переставал ехидничать разбойник.
Что-что? Он сказал Касперль?
— Я не Касперль! — пискнул Сеппель и опять зачихал.
— Ну конечно, — ухмыльнулся Хотценплотц, — не Касперль, ты — константинопольский султан.
— Нет, нет, я Сеппель!
— Разумеется, а я — вахмистр Димпфельмозер, если тебе уж так хочется чего-то новенького.
— Но я действительно Сеппель!
— А ну-ка закрой рот! — потерял терпение Хотценплотц. — Будешь меня обманывать, рассержусь и поколочу тебя кочергой.
Бим-бим-бим — что-то зазвенело за дверью. Колокольчик!
— Понимаешь, что это значит? — спросил довольный разбойник. — Впрочем, откуда тебе знать! Объясню. Это означает, что твой друг Сеппель свалился в яму, точнее, в ловушку. Удивлён? Конечно, даже язык проглотил. Могу тебя утешить: не ты первый и не ты последний! С Хотценплотцем никому не удавалось справиться. Никому и никогда!
И он, самодовольно рассмеявшись, вытащил из-под кровати мешок и верёвки.
— Иду за твоим другом Сеппелем, чтобы тебе не скучать здесь в одиночку, — сказал он на прощанье. — Пока же подумай, может, ты всё-таки Касперль? Желаю приятного отдыха.
Что же произошло тем временем с Касперлем? Расставшись с Сеппелем, он шёл по «своему» следу, углубляясь всё дальше и дальше в чащу леса. По пути Касперль проклинал не только разбойника, скверную дорогу с ухабами, корнями, колючками, но и шляпу Сеппеля. Она без конца сползала ему на глаза. Касперль сдвигал шляпу на затылок, но уже через несколько шагов она вновь надвигалась на нос.
«Может, повернуть её назад?» — подумал Касперль.
Но и это не помогло. Много-много раз пришлось Касперлю сдвигать на затылок дурацкую зелёную шляпу, и столько же раз она вновь закрывала ему глаза, пока вдруг, нежданно-негаданно, он не провалился с ужасным треском в одну из замаскированных хворостом ям, которыми окружил свою пещеру Хотценплотц. Так, к своему ужасу, Касперль угодил на дно ловушки. И вот сидит он, бедолага, поглаживая спину, и размышляет: какое счастье, что не сломаны ни руки, ни ноги! А такое бывает при падении на что-то жёсткое. Ведь не зря говорят: кабы знал, где упасть, так соломки постелил бы…
«Эх, не повезло! — подумал Касперль, осматривая со всех сторон яму: отвесные ровные края, не за что зацепиться. — Как же я отсюда выберусь?.. Но ведь есть ещё Сеппель. Уж он, конечно, меня отыщет и поможет. Всё-таки Сеппель — мой лучший друг. Постой-ка, постой! Что это за шум?»
Касперль насторожился.
«Кто-то идёт!»
Но этот «кто-то» был, увы, не его друг Сеппель. Касперль буквально остолбенел, увидев на краю ямы лицо с лохматой чёрной бородой.
— Алло, Сеппель! — приветствовал пленника Хотценплотц. — Надеюсь, ты не сломал себе шею? Эй, тебе не хочется поздороваться с милым дядюшкой? Дядюшка Хотценплотц явился, чтобы тебе помочь. Хочешь выбраться из ямы?
Касперль кивнул. Разумеется, он хотел выбраться наверх, а уж там видно будет. Авось удастся убежать!
— Слушай меня внимательно! — приказал Хотценплотц. — И делай, что я говорю! Опускаю тебе на верёвке мешок. Видишь? Влезай в него!
— В мешок? — засомневался Касперль.
— Да, да, в мешок, — настаивал разбойник. — Я ведь хочу тебя вытащить из ямы. По-другому не получится. Залезай, чёрт подери! И не забудь внизу свою шляпу!
Да, конечно, не забыть бы шляпу Сеппеля!
Касперль, водрузив на голову шляпу, залез в мешок, и Хотценплотц одним махом вытащил его. Только он очутился наверху, как Хотценплотц сделал то, что сделал бы и Касперль на его месте, а именно — завязал мешок. Теперь Касперль по-настоящему был в плену. Ни трепыханье, ни крики ему не помогли. Довольный Хотценплотц, взвалив мешок на плечи, энергично зашагал к своей пещере.
Дома он бросил мешок на пол, рядом с лежащим в углу Сеппелем.
— Теперь-то мы узнаем, кто из вас Сеппель, а кто Касперль!
И он чуть-чуть приоткрыл мешок — так, чтобы Касперль мог высунуть только голову, голову в шляпе Сеппеля.
— Теперь сознаёшься, что ты Касперль? — обратился разбойник к Сеппелю.
Сеппель хотел было вновь возразить. Но Касперль подмигнул ему: может, ещё пригодится, что разбойник перепутал их…
— Почему ты не отвечаешь, парень? — начал терять терпение разбойник.
— Ну что тут говорить! — вместо Сеппеля откликнулся Касперль. — Вы лучше знаете, господин Плотценхотц.
— Плотценхотц?! Меня зовут Хотценплотц!
— Ох, простите, господин Лотценплотц.
— Идиот!
— Как, как?
— Меня зовут Хотценплотц, чёрт подери! Ты что, не можешь запомнить такое простое имя?
— Конечно, конечно, господин Полценплотц!
Разбойник вынул табакерку с нюхательным табаком и взял понюшку.
— Не стоит злиться, — уговаривал он сам себя. — Дурак этот Сеппель в своей дурацкой шляпе. Разве не видно?
Успокоившись, он достал большой носовой платок в клетку и оглушительно высморкался. Основательно прочистив нос, разбойник спрятал в карман носовой платок, заложил руки за пояс и, встав перед пленниками, торжественно произнёс:
— Шпионство — гнусное занятие, достойное наказания! И поэтому вы не заслуживаете снисхождения. Теперь вы в моих руках. Я могу, если захочу, сломать вам шею или распороть живот. Но мне не хочется этого делать. Как вы думаете, почему?
Хотценплотц взял ещё одну понюшку табака и, высморкавшись, продолжил:
— Потому, что я придумал кое-что поинтереснее. Тебя, Касперль, — он показал на Сеппеля, — я посажу на цепь здесь, в моей пещере, и заставлю работать, пока не почернеешь. А тебя, Сеппель, — он ткнул пальцем в Касперля, — я продам!
— Ой-ой-ой! — застонал Касперль. — Кому?
— Кому! — усмехнулся Хотценплотц. — Великому волшебнику-злодею Петрозилиусу Цвакельману, моему старому другу.
Великий волшебник-злодей Петрозилиус Цвакельман, злой как чёрт, сидел на кухне своего замка и чистил картошку. Он был большим искусником по части волшебства, мог, например, с лёгкостью превратить человека в любое животное, сделать из грязи золото, но изобрести картофель без кожуры ему, несмотря на все усилия, никак не удавалось. Так что приходилось, когда надоедали вечные макароны и перловка, повязывать фартук и собственноручно освобождать картофель от кожуры. Нелёгкое это дело!
— Всё потому, — вздыхал злодей-волшебник, — что у меня нет слуги.
Почему же у него не было слуги?
— Потому что не нашёл себе подходящего, — размышлял Петрозилиус Цвакельман. — Мой слуга должен быть прежде всего глуп, и не просто глуп, а глуп как пробка. Только дурачка я могу допустить в свой замок. Дурачок не будет плутовать. Ведь волшебнику трудно уследить за плутнями в собственном доме. Не враг же я самому себе! Потому и приходится чистить картошку, хоть в этом мало приятного.
Размышляя о трудностях жизни, Петрозилиус Цвакельман опустил нож, но вскоре спохватился и только вновь приступил к делу, как зазвонил колокол у входной двери.
