реке, пригодилось Чуру. В первые же дни охоты он
насторожил на звериных тропах лучки-самострелы и
западни-самоловы с приманками, а сам бродил по
окрестным лесам, выслеживая и стреляя зверьков,
которых находил и облаивал верный Уголек, теперь
уже взрослый пес, но по-прежнему черный как уголь.
Дикая река с каждым днем становилась для Чура
роднее, место ночлега у костра в глинистом крутояре
стало обжитым домом, а лесные урочища, речные бе-
рега и песчаные отмели радовали тишиной и безлю-
дьем. Ни голоса, ни следа человеческого. Он засыпал
под ночной шепот леса и тихий ропот речной струи,
а просыпался от утреннего мороза, звона первых
льдинок, от гомона запоздавших перелетных птиц.
Питался Чур свежей дичиной, поджаренной на кост-
ре, и только изредка доставал из мешка хлебный су-
харь либо колобок. Умный и верный Уголек надежно
помогал ему в охоте, а по ночам чутко дремал у ко-
стра, изредка поднимая голову и глухо рыча в сто-
рону подозрительных шорохов, чтобы хозяин не чув-
ствовал себя одиноким.
Чур вернулся домой уже по снегу, изголодавший-
ся по хлебу, усталый, но здоровый и сильный, с пол-
ным мешком дорогих звериных шкурок. Мать Кок-
шага встретила его с удивлением и радостью:
— Вот как помог тебе медвежий клык! Видно, не
напрасно я над ним пошептала!
Она сняла с плеч сына мешок и вытряхнула до-
бычу на пол, чтобы полюбоваться. Вслед за мехами
из мешка выпал плоский треугольный камень вели-
чиной с гусиную лапу, с дыркой в одном округлом
уголке. Чур поднял его, подал матери:
— Посмотри, мать, какую диковинку нашел я на
песках Дикой реки!
Пока сестры любовались куньими и собольими
шкурками, мать Кокшага внимательно разглядывала
камень. Это был кремниевый скребок, орудие ее пра-
щуров. Долго и упорно, до изнурения и пота трудил-
ся человек, чтобы из камня сделать острый и удоб-
ный для работы скребок. Не одну ночь при неровном
свете костра он склонялся над работой, тер камень
о камень, шлифовал его до блеска о жесткую звери-
ную шкуру, протирал концами своих длинных
волос.
— На этом камне есть рисунки! — воскликнула
Кокшага. — Вот лисица с пышным хвостом, а здесь,
на другой стороне, женщина с длинными волосами.
Наверное, это хозяйка скребка. Она выскабливала им
шкуры зверей, снимала бересту для кровли, разре-
зала мясо, потрошила дичь и рыбу. Вот ведь как лов-
ко, камень так и липнет к руке!
При этом мать Кокшага очень живо показывала,
как умело действовала скребком та неведомая хозяй-
ка кремня. Потом она отвернулась в самый темный
угол хижины, пошептала над скребком, поплевала и
подула в разные стороны и подвесила его на шею
сына, рядом с медвежьим клыком.
— Носи этот камень с изображением лисицы и
женщины. Думается мне, что эта женщина — хозяй-
ка всей Дикой реки и всех диковинных камней, что
там есть. Она принесет тебе удачу и в охоте, и во вся-
ком другом деле!
В тот же вечер Кокшага отнесла все добытые сы-
ном меха богатею Ширману, чтобы расплатиться с
ним за старые долги. Хитрый старик сразу подобрел
и посулил и впредь давать хлеба под будущую добы-
чу. Кокшага чуть осмелела, похвалила Ширманову
дочку Рутку и намекнула, что с радостью пустила
бы такую расторопную красотку в свой дом, когда ее
дочки выпорхнут из родного гнезда и оставят ее одну
с сыном. На это ничего не сказал ни сам Шир-
ман, ни его старуха. Тогда Кокшага откланялась
и ушла.
Пока мать отлучалась, Чур отдыхал у горячего
очага. Слова матери о хозяйке Дикой реки не уходи-
ли из его головы. Он снял с шеи шнурок с медвежьим
клыком и скребком и долго разглядывал рисунки, вы-
сеченные на камне. Ему даже казалось, что на скреб-
ке остались следы пальцев хозяйки, а на ее шее изо-
бражено ожерелье. Контуры лисицы были неясны, но
головка ее выглядела как живая.
Наконец, когда женщина начала улыбаться и таять,
а лисица заметать хвостом свои следы, Чур креп-
ко заснул со скребком в руке. И опять видел хозяйку
Дикой реки. Она шла по колени в воде вверх по реке,
одетая только в юбочку из звериной шкуры, а ее
длинные волосы прядями лежали на загорелых пле-
чах. Женщина шла быстро, пересекая реку на пере-
катах, изредка оглядывалась и манила Чура за собой.
Длинные тени деревьев падали на воду, в реке дро-
жало солнце, а крутые берега краснели рябиной и
первыми багряными листьями.
Утром Чур рассказал матери о том, что видел во
сне.
— Разве не говорила я, что она принесет тебе
счастье? Но не торопись, Чур, впереди зима. Ты го-
воришь, что видел ее идущей вверх по реке, а по бе-
регам краснела рябина? Значит, надо идти в конце
будущего лета. А рыбу в реке ты видел? Это хорошо,
что не видел: рыба во сне — к худому!
Этой зимой Чур охотился по ближним лесным
урочищам и речкам. Бродил за Угольком по куньим
следам, обухом топора стучал по дуплистым деревьям
и, когда потревоженный зверек, покидая теплое гай-
но, замирал на самое короткое время на ветке, чтобы
оценить опасность, Чур успевал его сбить меткой
стрелой. В конце зимы ходил по сугробам на лыжах
за сохатыми, ночуя там, где застанет ночь, и нако-
нец закалывал утомленного зверя копьем под неисто-
вый лай собаки. И с каждым днем охоты Чур нали-
вался удалью и силой, ловкость его родила удачу за
удачей к тихой радости Кокшаги:
— Это она, хозяйка Дикой реки, и ее скребок по-
могают тебе в добыче, посылают удачу и счастье.
И как хорошо, что я догадалась повесить тебе на шею
медвежий клык для отворота злых духов и всяких
напастей!
Сыну очень хотелось сказать, что носить на шну-
ре у голой груди каменный скребок и медвежий зуб
не очень-то приятно. В мороз от них холодно, а на
охоте, когда надо бесшумно подходить к зверю, при-
ходится придерживать амулет рукой, чтобы кремень
и клык не стучали друг о друга. Но он промолчал,
чтобы не огорчать Кокшагу.
Вот так и прожила осиротевшая семья зверобоя
Черкана до той весны, когда Чуру перевалило за че-
тырнадцать лет, а сестры повыросли и на них уже
начали заглядываться парни. Но Рутка, дочь Шир-
мана, была самой миловидной и смелой девушкой в
племени. И не зря вдова Кокшага таила думку о ней:
«Вот как поразбегутся дочки в разные стороны, научу
Чура, чтобы Ширманову дочку в хозяйки и помощ-
ницы позвал. А мне, старой вороне, и на покой пора!»
2
В середине лета, когда поспела в лесу всякая яго-
да, а пчелиные соты наполнились медом, началась у
медведей бродячая пора, шальная и драчливая. Одна
буйная медведица повадилась в селение ходить, страх
на людей наводить. Старых и малых по избам заго-
няла и, ловко от собак обороняясь, по селению хо-
зяйкой бродила. И не успевали люди за топоры да
рогатины взяться, как она в лесу пропадала. Всем по-
нятно стало, что дело худо кончится, примется озор-
ной зверь за людей да за скотину.
Первой в лапы медведицы попала корова богатея
Ширмана.
Разгневался старик, не столько на зверя, сколь на
незадачливых следопытов:
— Видно, не стало в нашем племени смелых охот-
ников, чтобы встретиться с медведицей! Теперь она,
крови отведавши, за людей примется!
И принялась бы, но не успела. Пока Чур оттачи-
вал отцовское копье-рогатину, Кокшага кожаный
мешочек сшила, скребок да медвежий клык в него
положила и опять на грудь сына повесила, бормоча
слова непонятные против злых духов и оборотней. По-
