— Вот почему ты взбиралась по моим волосам? А не по веревке?
— Да, — призналась Ведьма. — Я ожидала, что когда-нибудь тебе расскажут что-то такое, о чем ты не захочешь забывать. В таком случае не хотелось влезать по веревке, которую ты бы с легкостью оборвала. Зато твои волосы... Избавиться от меня можно было только вместе с ними, не так ли?
— Я бы никогда не оборвала веревку, на которой висишь ты, — заявила Рапунцель.
— Это всего лишь слова. Но люди совершают немыслимые поступки, когда злятся.
На мгновение Рапунцель задумалась.
— Ты сказала, что обычно не причиняла зла пришлым. Но принца Порыва ты превратила в камень.
Ведьма перестала раскачиваться.
— Так и есть, — пробормотала она. — Так и есть.
— Почему же ты только его обрекла на страдания? — спросила Рапунцель и, не дождавшись ответа, продолжила: — Не потому ли, что он похож на принца Филипа?
Слабого вздоха Ведьмы оказалось вполне достаточно. Рапунцель поняла, что попала в цель.
— В том-то и дело, — согласилась Ведьма. — Я и не ожидала... Но он так походил...
— Они просто на одно лицо, — кивнула Рапунцель.
— У Филипа были более золотистые волосы, — тихо произнесла Ведьма.
— Почему он бросил тебя ради другой женщины? — допытывалась Рапунцель. — Что ты натворила? Он догадался, какая ты на самом деле?
Ведьма вздрогнула.
— Я... — Ее взгляд метнулся к огню, а затем вернулся к Рапунцель. — Я не знаю.
— Отвечай.
— Это и есть ответ, — вздохнула Ведьма. — Может, и догадался. Не знаю.
— Ты правда любила Филипа?
— Да.
— Тогда зачем забрала его детей?
Ведьма дернулась, заламывая высохшие руки.
— Перводрево показало тебе много лишнего, — процедила она. — Слишком много.
— Отвечай.
— Чтобы его наказать. Заставить почувствовать ту же бессильную горечь, что терзала меня.
— Ты вернула Валора, но оставила девочку себе. Почему?
— Джастис? — Ведьма покачала головой. — Она пробыла у меня совсем недолго.
— Ты ее убила? Съела?
Ведьма в смятении вскрикнула:
— Конечно, нет! Я о ней заботилась.
— Потому что она давала тебе силу?
— Лишь первый вкус силы. Это длилось недолго. Жена Филипа не находила себе места, пока ребенка не вернули. Когда Джастис исполнилось несколько месяцев, меня буквально загнали в угол и отобрали малышку. Но та женщина не прекратила охоту на меня. — Глаза Ведьмы потемнели. — Она преследовала меня, как никто другой, привлекая в помощь все возможности Синего царства. После того глупого похищения я скрывалась почти пятьдесят лет. Я заплатила дорогую цену, но и она не отделалась так просто. Как и ее дети и внуки.
— О чем ты?
— Я прокляла их род, — сказала Ведьма. — Сыновья Филиппа и сыновья его сыновей были такими же, как он.
— О. — Рапунцель не была уверена, что все поняла, но возникли более неотложные вопросы. — Кого ты убила? — потребовала она объяснений.
Ведьма каркнула от удивления.
— Ты так спокойно об этом говоришь. Разве тебе не больно слышать о таких вещах? Или мир уже сделал тебя черствее?
— Конечно, больно, — призналась Рапунцель. — И ты это знаешь. Ты слабеешь с каждым словом. Я же вижу, что происходит.
И тут ей пришло в голову, что она заключила удачную сделку.
Поразительно удачную.
Если задать Ведьме достаточно неприятных вопросов и получить достаточно ужасных ответов, невинность Рапунцель непременно будет посрамлена, а у Ведьмы вообще не останется сил. Она отойдет в мир иной, похоронив вместе с собой их сделку. Видимо, Ведьме в голову пришли те же мысли, и ее лицо застыло от ужаса.
— Нет, — прошелестела она, поймав взгляд Рапунцель. — Не пытайся.
— Кого ты убила? — повторила Рапунцель. — Отвечай немедленно.
Руки Ведьмы сжались на подлокотниках кресла-качалки.
— Родителей атамана Флита — старого атамана Красноземья и его жену.
— Зачем?
— Чтобы отвлечь внимание.
— От чего?
— Мне нужно было чем-то занять красных фей и правительство Красноземья, — объяснила Ведьма, — чтобы они не заметили, как я посажу розы вокруг Красной поляны и пропитаю магией глину.
— Как ты их убила — старого атамана с супругой?
— Столкнула их карету с обрыва.
— Кто еще пострадал?
— Погиб кучер. С ними был сын, он переломал ноги, и их пришлось отнять.
Рапунцель в ужасе ахнула, и сморщенный рот Ведьмы еще больше высох.
— Рапунцель, ничего не выйдет, — заявила она. — Не важно, что я тебе скажу, ты еще очень многого не видела и не переживала. Нельзя уничтожить невинность одними разговорами.
Рапунцель не обратила внимания на ее слова.
— Кого еще ты погубила?
— Солдат Красноземья.
— Зачем?
— Я уже сказала. Чтобы пресечь попытки атамана Флита переманить тебя на свою сторону. В отличие от других твоих гостей атаман прекрасно осознавал, что я представляю серьезную угрозу для его народа. Он был так настойчив. Должно быть, красные феи его предупредили, что если он не избавит тебя от моего общества, Красноград окажется уязвим. Поэтому Флит атаковал башню, а я убила его солдат, чтобы напугать атамана и принудить к полному отступлению. Совесть не позволила ему рисковать и отправлять новые отряды.
У Рапунцель взбунтовался желудок. С каждым новым ужасным признанием кожа Ведьмы истончалась, а волосы заметно редели, целыми прядями осыпаясь на плечи.
Рапунцель продолжила нападать:
— А как же Амелия?
— Я не убивала ее, — мгновенно отозвалась Ведьма. — Это был несчастный случай.
— Тогда кого ты еще убила?
— Пожалей себя, Рапунцель! Этот допрос ни к чему хорошему не приведет.
— Кого?
— Больше никого.
— Но я думала, что ты старая. Сколько тебе на самом деле?
— Сто семьдесят один год.
— Разве ты не питалась детьми, чтобы дожить до такого солидного возраста? Хочешь сказать, они не умерли?
— Я никогда, — отчеканила Ведьма столь сильным голосом, что он снова обрел почти юношеское очарование, — никого не ела. Это омерзительно.
— Но я считала, что ведьмы…
— Грубые ведьмы. Мерзкие ведьмы. — Ведьма горделиво приосанилась. — Мне хватало воображения. Я нашла способы, до которых не додумались другие. У меня имелись постоянные источники невинности, за исключением тех лет, когда была жива жена Филипа. А она прожила долгую жизнь. — Ведьмино лицо скисло. — Я скрывалась в пещерах Фиолетовых гор, постепенно старея.
— А что потом?
— Когда мне исполнилось шестьдесят семь, эта жалкая женщина наконец умерла. Появилась возможность выяснить свою силу. У меня было много времени, чтобы вынашивать далеко идущие планы. Я отправилась в Алое королевство, которое хотела захватить Розовая империя. Во всем королевстве царил хаос — армии уничтожали друг друга, дети оставались сиротами, многие страдали от ран и болезней. Я открыла приют для смертельно больных и заботилась о них до самого конца.
Рапунцель пришла в ужас.
— Ты использовала умирающих детей для получения силы?
— Да. Ты бы предпочла, чтобы я их съела?
— Нет, но…
— Что? Из-за войны эти дети осиротели и были обречены на голод, жажду и страдания. Я даровала им покой. Они покидали этот мир по-человечески, в безопасности. От моей помощи никому не стало хуже.
— Это там ты подобрала Амелию? Спасла ее от солдат?
Ведьма почесала голову.
— Перводрево расщедрилось на подробности. Да, Амелия обитала в приюте с другими детьми. В отличие от них ей удалось полностью излечиться, хотя она и не должна была, поскольку находилась на волосок от смерти. Но я ухаживала за ней как могла. После ее выздоровления я поинтересовалась, не хочет ли она перебраться ко мне в башню, жить там высоко и далеко от любого ужаса и иметь все, о чем только можно мечтать. Она согласилась. Я сотворила для нее башню, и мы стали там жить.
— Что же произошло потом?
— Ты уже знаешь.
— Расскажи, что помнишь.
Ведьма прикрыла глаза с таким страдальческим видом, словно у нее дико болела голова. А затем поведала о двух годах жизни с Амелией в другой башне посреди Фиолетовых гор, как ухаживала за ней и пыталась сохранить то, что осталось от ее невинности.
— Именно в это время я училась быть могущественной, используя ребенка, который всецело мне принадлежал. Амелия была благодарна за спасение, и ей нравилось, когда ее баловали. Но своих умерших родителей она всегда любила больше и так никогда и не стала полностью моей. Однако же с ней, моей неизменной спутницей, я обретала силу. Пусть даже Амелия была не вполне невинной, по мере того, как она привязывалась ко мне, мощь переполняла меня как никогда. Я понимала, насколько была бы сильнее, если бы смогла убедить Амелию забыть причиненное ей зло. Тогда она не только стала бы невинной, но и, никого больше не помня, окончательно бы со мной сблизилась и перестала чувствовать себя пленницей. В тот момент я осознала, что нашла идеальный способ не только поддержать свою мощь, но и открыть ее глубочайший потенциал.
