— Надеюсь, я не слишком обременю вас, — спросил я, — если попрошу объяснить, что вы понимаете под Теорией Политической Дихотомии?
— Отнюдь! Вовсе не обремените, — любезно отвечал Господин. — Напротив, мне очень приятно беседовать со столь внимательным слушателем. У нас все началось с того злополучного отчета, который привез один весьма уважаемый государственный муж, проживший некоторое время в Англии и решивший познакомить нас с тамошними делами. У вас признано политической необходимостью (в чем он уверял нас, а мы ему поверили, хотя ни о чем подобном до сих пор не слышали), чтобы во всех сферах жизни существовали две партии. В политике же, по его словам, вы сочли нужным учредить две партии, которые называются «виги» и «тори».
— Это, вероятно, было довольно давно? — заметил я.
— Да, с тех пор прошло немало времени, — подтвердил мой собеседник. — Такова, по его словам, политическая система, сложившаяся на Британских островах. (Если я в чем-то ошибаюсь, поправьте меня. Видите ли, я говорю обо всем этом со слов нашего сановного путешественника.) Так вот, эти две партии, одержимые хронической ненавистью друг к другу, по очереди возглавляли правительство; и партия, оказавшаяся не у власти, получила название оппозиции. Верно?
— Да, именно так она и называется, — подтвердил я. — С тех пор, как у нас возникла парламентская система, всегда существовали две партии: одна — у руля власти, другая — в оппозиции.
— Так вот, задачей «рулевых» (если их можно так называть) было стараться сделать все, что в их силах, для процветания нации во всех сферах, будь то вопросы войны и мира, экономические договоры и прочее. Верно?
— Вне всякого сомнения, — отвечал я.
— А задачей оппозиционеров (так уверял нас путешественник, хотя мы поначалу относились к нему с недоверием) — мешать «рулевым» добиться успеха во всех этих областях?
— Критиковать их и указывать на их ошибки, — поправил я Господина. — Было бы весьма непатриотично мешать правительству в его усилиях во благо нации! Мы всегда считали патриотов величайшими из героев, а непатриотичность — худшим из всех зол на свете!
— Прошу прощения, — вежливо перебил меня почтенный джентльмен, доставая записную книжку. — Я сделал кое-какие выписки из писем, которыми мы обменивались с этим «путешественником», и, если позволите, мне хотелось бы освежить в памяти — хотя я совершенно согласен с вами… Вы говорите, худшее из зол — это… — И Господин запел опять:
Но худшее из зол людских —
Счета (о, Тоттлс знает их!).
Коль денег в банке ни гроша —
Понятно, что болит душа.
Жене опять мотать не лень,
А Тоттлсу впору помирать:
«Ты стоишь двадцать фунтов в день
Мне!» (Вот что он хотел сказать.)
«Зато гостиная — бог мой!
Я не мечтала о такой,
Но мама все твердит свое:
Не обойтись вам без нее!
А диадема — блеск! К тому ж
Купец сулил мне подождать,
Но счет прислал…» — «Цыц! — рявкнул муж. —
Дрянь!» (Вот что он хотел сказать.)
Не в силах вынести жена:
Упала в обморок она.
И теща, делом не шутя,
Спешит спасать свое дитя.
«Дай соль! О, ты убьешь ее!
Ах, Джеймс, не вздумай укорять:
Она — дитя!» А Тоттлс — свое:
«Дрянь!» (Вот что он хотел сказать.)
«Я был осел, осел точь-в-точь,
Что выбрал в жены вашу дочь!
Вы разорить нас помогли!
Вы нас до ручки довели!
И каждый новый ваш совет
Лишь мотовству служил опять…»
«Тогда зачем…» — «Цыц! — Тоттлс в ответ.
Цыц!» (Вот что он хотел сказать.)
Я опять встряхнулся и понял, что пел вовсе не Господин. Он по-прежнему листал свои записки.
— Ну вот, нашел. Мой друг писал мне, — заметил он, вдоволь нашуршавшись страницами. «Непатриотичность» — то самое слово, которое встречалось в моем письме, а «мешать» — в его ответном послании! Позвольте прочесть вам некоторые выдержки из его письма:
«Смею вас уверить, — пишет он, — что при всей кажущейся непатриотичности общепризнанной функцией оппозиции является всячески, всеми средствами, не нарушая при этом законов, мешать деятельности правительства. Этот процесс именуется Легитимной Обструкцией, и величайший триумф оппозиции в том и заключается, чтобы благодаря такой Обструкции все попытки правительства действовать во благо нации закончились полным провалом!»
— Ваш друг информировал вас не совсем точно, — отвечал я. — Оппозиция, безусловно, будет рада, если правительство потерпит неудачу, но вследствие своих собственных ошибок, а не в результате Обструкции!.
— Вы думаете? — деликатно отвечал джентльмен. — Позвольте в таком случае прочесть вам вырезку из газеты, которую мой друг прислал вместе с письмом. Это выдержка из отчета о публичной речи, произнесенной одним государственным мужем, входившим тогда в ряды оппозиции:
«На закрытии сессии парламента он заявил, что не видит причин быть недовольными исходом кампании. Над противником одержана полная победа по всем статьям. Однако не следует успокаиваться на достигнутом. Необходимо и дальше преследовать рассеянного и подавленного врага».
— Как вы думаете, какой период вашей национальной истории имел в виду оратор?
— Видите ли, число победоносных войн, которые мы вели в текущем столетии, — отвечал я с чисто британской гордостью, — настолько велико, что мне очень трудно, если не сказать — невозможно, вспомнить, в какой именно войне мы тогда участвовали. Однако по принципу наибольшей вероятности я рискнул бы сказать, что она велась в Индии. В тот период, о котором идет речь, там были успешно подавлены все мятежи и восстания. Это просто замечательная, поистине патриотическая речь! — не сдержавшись, воскликнул я.
— Вы думаете? — слегка ироничным тоном отвечал он. — Так вот, друг пишет, что «рассеянный и подавленный враг» — это просто-напросто государственные мужи, находившиеся в тот момент у руля власти; «преследование» — банальная Обструкция, а слова «над противником одержана полная победа» означают, что оппозиции удалось помешать правительству исполнить все те благие дела, которые поручила ему нация!
Я счел за благо промолчать.
— Поначалу такое разделение весьма огорчало нас, — продолжал он, деликатно сделав небольшую паузу, чтобы дать мне прийти в себя, — но когда мы только познакомились с этой идеей, уважение, которое мы питали к вашей стране, было столь велико, что мы решили применить ее во всех сферах жизни! Увы, это оказалось для нас «началом конца»… Моя страна никогда больше не сможет подняться на ноги! — Проговорив это, бедный джентльмен печально вздохнул.
— Давайте сменим тему, — предложил я. — Не расстраивайтесь, прошу вас!
— Нет-нет, ничего! — отвечал он, с видимым усилием взяв себя в руки. — Я хотел бы закончить свой рассказ! Следующим этапом (после лишения правительства практически всех рычагов власти и прекращения всякой законодательной деятельности, которая не заставила себя долго ждать) было введение так называемого прославленного британского принципа Дихотомии в сельском хозяйстве. Мы буквально заставляли преуспевающих фермеров разделять своих работников на две партии с тем, чтобы они могли бороться друг с другом. Они, как и наши политические партии, получили название «рулевых» и «оппозиции». В задачу «рулевых» входили пахота, сев и все прочее; и вечером им платили, исходя из объема выполненных работ. Задачей же «оппозиции» было всячески мешать им, и платили им смотря по тому, насколько успешно им удавалось помешать «рулевым». Фермеры обнаружили, что теперь им приходится платить своим рабочим вдвое меньше, и поначалу встретили это новшество с энтузиазмом, не обратив внимания, что объем работ сократился вчетверо.
— И что же было потом? — спросил я.
— Видите ли, потом они вообще перестали интересоваться этим. За очень короткое время дела практически остановились. Никаких работ в поле не велось. «Рулевым» не платили ни гроша, зато «оппозиция» получала все сполна. И пока фермеры окончательно не разорились, они так и не узнали, что плуты-рабочие просто договорились между собой, а полученные денежки делили пополам. О, это было забавное зрелище, смею вас уверить! Так, я нередко видел, как пахарь, запрягши в свой плуг пару коней, изо всех сил старается продвинуть его вперед, тогда как другой пахарь — уже из рядов оппозиции, — впрягши в тот же самый плуг, но с другой стороны, трех ослов, со всем усердием тянет его назад! А плуг ни на дюйм не подается ни в ту, ни в другую сторону!
