Галина Корсакене - Живые дела

Сегодня Казюкас первым вылетел во двор. Ах, какое легкое, беззаботное настроение бывает именно по субботам и именно после обеда! Так и хочется, насвистывая, сунув руки в карманы, пройтись под окнами товарищей! Что бы такое сейчас предпринять? Испробовать свои силы на ком-нибудь? Нет, это не годится. Лучше придумать какую-нибудь игру поинтереснее.

Ах, как чудесно! Неделя трудной — да, вы не шутите: очень трудной! — работы уже позади. Две письменные работы — это и вправду не шутки. Казюкас уже похвастался маме своим дневником. А сейчас впереди воскресенье — масса удовольствий!

Казюкас так и видит уже сверкающий на солнце каток, мягкие снежные сугробы в Парке пионера; он, разумеется, отправится туда завтра с лыжами на плече. А чем плох кабинет юного конструктора во Дворце пионеров? Или цветной кинофильм?

Но это завтра. А чем бы ему заняться сегодня? Может быть, забраться на крышу прачечной? Нет, будет браниться дворник — дядя Печулис, он ведь очень строгий хозяин двора.

А может, просто выйти поглядеть на улицу, пока вся компания ребят еще не собралась во дворе?

Двор тесный, выложенный четырехугольными цементными плитами, закрытый со всех сторон — такой точно, какими обычно бывают все дворы в больших старых городах. Нет ни одного кустика, ни одного деревца. Только на длинном, приколоченном к забору шесте одиноко торчит скворешня — увы, за много весен не дождавшаяся ни одного жильца. Вот сегодня как раз и созывается совещание управдомов по поводу «озеленения городских дворов». Казюкас видел объявление.

Возле стены высится занесенная снегом поленница — вот по ней очень удобно карабкаться на плоскую крышу прачечной. А оттуда уже можно увидеть все, что творится в соседнем дворе. Там гораздо интереснее: там будка — собственность большой, похожей на волка собаки, по имени Гудрус, и гараж, из которого ежедневно, сверкая черным лаком, трубя, точно пионерский горн, выезжает машина «ЗИМ».

Короткий зимний день уже близится к вечеру. Над городом висит нахмуренное небо, с крыш надоедливо каплет. Редкие, будто заблудившиеся, снежинки кружатся в воздухе и, едва садясь на землю, уже тают. Под ногами хлюпает талый, грязный снег.

Казюкас подошел к поленнице, схватил горсть снегу, сжал в мягкий комок и, ловко размахнувшись, угодил прямо в оконную раму на втором этаже.

Форточка тотчас открылась, и высунулся черномазый Альгис.

— Уроки сделал? — крикнул Казюкас.

— Кончаю. Только география осталась, — ответил Альгис.

— Выйдешь во двор?

— Погоди, сейчас!

Все еще не находя, за что бы взяться, Казюкас повернулся на каблуке, затем начал сгребать ногой утоптанный снег; потом, похлопав по оттопыренным карманам, он вытащил оттуда металлическую пружинку, ключ от коньков, несколько винтиков… Окинул эти вещи оценивающим взглядом и снова сунул их обратно. Наконец, порывшись, разыскал в кармане перочинный ножик, подошел к забору и, будто выполняя самую серьезную работу, нахмурясь и оттопырив губы, принялся вырезать на заборе букву «К».

С прошлого года Казюкас очень вытянулся, только плечи у него еще узкие, детские, а пальтишко его сшито «на вырост». Из-под черной меховой шапки, глубоко надвинутой на лоб, смотрят веселые мальчишеские глаза.

По лестнице кто-то с грохотом сбегает вниз. Во дворе появляется Юргис. Этот ростом повыше Казюкаса и шире в плечах. Важно засунув руки в карманы расстегнутого полушубка, в шапке-ушанке, с перекинутыми через плечо коньками, он останавливается посреди двора. Юргис — самый старший среди дворовой детворы, он лучше всех подает мяч, ловчее других и проворнее. А ко всему — он очень привык командовать товарищами и иногда не прочь подразнить малышей.

— На каток не идешь, Казне? — спрашивает Юргис. Он так много командует во всех дворовых играх, что даже голос его стал чуть хрипловатым.

— Разве не видишь — тает сегодня, — рассеянно ответил Казюкас, занятый своей работой.

— А ты что тут делаешь? — Юргис подошел поближе. — Эй, зайка, не порть забора!

— А ты не обзывай! — отрезал Казюкас. С незапамятных времен его во дворе почему-то дразнили «зайцем», и он терпеть не мог этого прозвища.

— Ой, посмотришь, дядя Печулис тебе задаст! — предупреждает Юргис.

— А тебе что за горе?

Юргис поворачивается и, побрякивая коньками, некоторое время бесцельно ходит по двору. Ему яснее ясного, что лед на катке осел, что на нем, по всей вероятности, уже пошли трещины, разлились лужи… Такая в этом году никуда не годная, кислая зима: чуть немного подмерзнет, а назавтра опять оттепель. Но Юргису трудно преодолеть желание — сбегать на каток, и поэтому теперь все его злит: и эта зима с ее ранней оттепелью, и Казюкас, все еще что-то упорно вырезающий на заборе. Отломив от водосточной трубы тоненькую сосульку, Юргис, потихоньку подкравшись сзади, сунул ее Казюкасу за шиворот.

Тот только взвизгнул, почувствовав на спине холодную льдинку, и вот, гляди, оба уже, запыхавшись и кряхтя, сцепились в схватке. Шапки и варежки полетели на землю. В большой опасности были уже и пуговицы от пальто, как вдруг у подворотни оглушительно загудела машина.

Огромный грузовик, доверху нагруженный каменным углем, фыркал, застряв в подъезде. Одним крылом проехавшись по каменной стене, он дальше не мог двинуться. Шофер дал задний ход, машина затарахтела и снова уперлась крылом в каменный угол подъезда.

Юргис с Казюкасом, забыв о ссоре, быстро подбежали поближе, с любопытством следя за тем, как грузовик въезжал в длинный, тесный подъезд.

Наконец мотор машины замолк, грузовик остановился и, несколько раз нетерпеливо прогудев, успокоился.

— Эй, кто там примет уголь? — крикнул шофер, приоткрыв дверцу кабины. — Ну, хозяева, — обратился он к мальчикам, — позовите кого-нибудь из старших.

— Беги, Казюкас, позови дядю Печулиса, — мгновенно передал Юргис приказ младшему товарищу, а сам сделал шаг вперед и, откинув голову, заложив руки за спину, глазами знатока разглядывал огромный грузовик.

Почтительное обращение шофера, которое Юргис, понятно, принял только на свой счет, льстило его самолюбию, и ему не терпелось вступить в разговор с этим симпатичным дяденькой в коричневой кожаной куртке. Машины всегда привлекали Юргиса. Собственноручно управлять рулем — разве это не заветная мечта Юргиса, как, впрочем, и всех мальчуганов в его возрасте?

Шофер не спеша вылез из кабины, осмотрел крыло и убедился, что ничего плохого с ним не случилось. Это был рослый, плечистый молодец, чуть сутулый от постоянного сиденья в кабине за рулем. Его мужественное небритое лицо было все в черных точках каменноугольной пыли.

Полным восхищения взглядом следил Юргис за каждым движением шофера.

— Придется, видно, высыпать уголь тут же, на улице, — пробормотал шофер. — Не разносить же всю подворотню!

— Большая очень ваша машина, — с уважением несмело вымолвил Юргис. — Другие, поменьше, — те к вам въезжают…

— «ЗИС»! Трехтонка! Это тебе не «газик». — В голосе шофера звучала законная гордость.

— Ясно! — понимающе кивнул головой мальчик.

Тем временем в сопровождении Казюкаса, надевая на ходу полушубок и чуть припадая на одну ногу, уже спешил через двор дядя Печулис, небольшой, сухонький, живой старичок.

Шофер поздоровался с ним, приложив руку к картузу:

— Уголь, говорю, придется на улице сгружать, — повторил он. — Во двор никак не въехать…

Дядя Печулис даже рот разинул от негодования.

— Чего ты тут городишь! — сказал он сердито. — Кто это будет тебе перетаскивать три тонны угля в подвал?!

Однако шофер говорил совершенно серьезно: подъезд, мол, слишком узок, а он здесь ни при чем.

Оба они подошли поближе и долго осматривали огромное, немного помятое крыло грузовика, мешающее въехать в подъезд.

Убедившись наконец, что другого выхода нет, дядя Печулис сдвинул на затылок шапку, огорченно почесывая макушку.

— Эх, пропадет, значит, завтра мое воскресенье! — вздохнул он. — Круглый день провожусь с углем! — Он с неодобрением поглядел на гордо возвышавшийся грузовик с блестящим углем, словно тот здесь был главным виновником. — Этакая махина! — сердился он. — Такой ни в какой подъезд не въедет!

— Ничего! — весело успокаивал его шофер. — Вот гляди, какая команда у тебя во дворе: позови только на помощь — весь уголь живехонько в подвале очутится!

Он громко засмеялся и подмигнул собравшейся тут же компании. К Юргису и Казюкасу присоединились уже и черноглазый Альгис, и белобрысый круглолицый Алеша в авиаторском расстегнутом шлеме, и маленькая Дануте, вся утонувшая в своей серой заячьей шубке.