— Я читал. Я про Дурова все прочитал. Вот если бы быть таким, как Дуров!
— А ты заметил, что Дуров никогда не бил своих зверей. Он их только лаской учил. Лаской! И всегда им что-нибудь вкусненького давал, если они хорошо вели себя.
— И я свою галку сахаром угощаю, когда она прилетает ко мне и делает то, чему я ее учу. Я буду и галку, и петуха с курочкой дрессировать, и утку! Я — терпеливый…
Когда мы пришли домой, Иван Кириллович пригласил Васька пообедать. Он отказался:
— Нет, спасибо, я побегу! Я отпросился, только чтобы сбегать за уткой, а все наши пошли помогать колхозу собирать кукурузу. Я должен догнать их и перегнать. До свиданья!
— До свиданья, Василий Иванович! Смотри, утку не упусти!
— Не упущу! — крикнул Васько и, подпрыгивая, помчался вниз с горы по направлению к дороге.
* * *
Недавно я получил письмо от председателя колхоза из того села, где живет в детском доме мой синеглазый друг — Василий Иванович Шумейко.
Председатель писал:
«Очень прошу вас купить в Киеве лыжи и лыжный костюм. Правление колхоза решило премировать Васька Шумейко за хорошие показатели по очистке свеклы от долгоносиков и сбору колосков и кукурузы. Остальные подарки мы достали в районе, а лыж и лыжных костюмов нет. Под Новый год у нас будет торжественное собрание колхозников, на которое мы пригласим наших замечательных маленьких друзей, воспитанников детского дома. На этом собрании мы хотим премировать их за помощь, которую они нам оказали…»
Я купил и послал.
А вскоре я получил письмо и от доктора Ивана Кирилловича. Вот что там было написано:
«Приходил поздравлять меня с Новым годом Василий Иванович Шумейко. Прибежал на лыжах в новеньком красном лыжном костюме. Бежит, раскрасневшийся, а на плече у него сидит галка. Говорит, что галку он уже научил танцевать, а вот утка никак не хочет. «Но я ее, говорит, все равно научу!»
Ох, выйдет из нашего Василия Ивановича второй Дуров, ох, выйдет!»
Мирмехти Сеид-Заде
Школьница Хумар
Горных пастбищ красоту
Летом видела Хумар
И с подружками в саду
Забывала солнца жар.
Пенье слушала речной
Несмолкающей струи,
А в листве над головой
Заливались соловьи.
В яркой зелени полей
Догоняла мотылька
И вдыхала грудью всей
Запах нежного цветка.
Но уже домой пора,
И ребята говорят:
— До свидания, гора,
Мотыльки, луга и сад!
Вспоминать мы будем вас
И вернемся через год!.. —
И Хумар впервые в класс
Вместе с мамою идет
И несет перед собой
Сумку, чтоб не потерять:
Ведь в чудесной сумке той —
Книга, ручка и тетрадь!
Переходит на углах
Через улицы сама
С черной сумкою в руках
Первоклассница Хумар.
Просит маму по пути
Очень ласково она:
— Ты иди чуть позади,
Будто я иду… одна.
Иван Дмитриевич Василенко
Семейный совет
Шестого ноября, в последний день четверти, раньше всех домой вернулся Миша. Для школьного вечера девятиклассники приготовили сцены из «Разлома» Лавренева, а Мишин класс, восьмой, — из «Леса» Островского. Миша должен играть Аркадия Счастливцева; роль свою знал он нетвердо и теперь, став в кабинете отца перед зеркалом, принялся усердно повторять ее.
Вслед за Мишей вернулась из школы Маша, девочка лет тринадцати, смуглая, с печальными глазами, с неторопливо-спокойными движениями — вся в мать. Она постояла у двери кабинета, откуда слышались дребезжащий смех и жидкий голос Счастливцева, снисходительно улыбнулась и пошла в кухню. В кухне, как и во всех комнатах, уже было к празднику побелено, вымыто, прибрано. Маша поставила на плиту кастрюлю с супом, а в духовую задвинула жаровню с уткой и пошла в столовую накрывать на стол: мама, фельдшерица детской больницы, сегодня придет только в пять часов, — вот Маша и заменяет маму.
В парадную дверь трижды постучали. Так, кулаком, обычно стучит Ваня, самый младший в семье, только в прошлом году начавший ходить в школу. Но сейчас стучит он что-то очень громко и торопливо — не случилось ли чего? Маша открыла дверь и настороженно посмотрела на брата, а тот, бросив на подзеркальник книги, приблизил лицо к самому лицу сестры (он был сильно близорук) и пухлыми губами зашептал:
— Маша, ты знаешь что? У Пети в табеле будет двойка…
— Что ты говоришь! — также шопотом воскликнула Маша и даже прикрыла глаза. — А у мамы сердце… Да откуда ты знаешь?
— Знаю! Я сам слышал, как Надежда Ивановна сказала ему в коридоре: «Петя Гущин, ты не подтянулся по арифметике — придется выставить тебе в табель двойку».
— По арифметике! — еще больше огорчилась Маша. — Основной предмет… Как же это получилось? Ах, Петя, Петя!.. Где он?
— Не знаю… Я ему сказал: «Петя, пойдем домой». А он мне: «Это необязательно. Я теперь могу делать что угодно: я двоечник».
— Да как же ты его оставил! Он с отчаяния может такого наделать…
— А я не оставил, я сказал: «Ты сначала пообедай». А он мне: «Ну, пообедать я, пожалуй, пообедаю. Только ты про двойку не говори дома». И пошел в раздевалку. А я скорей сюда…
Маша вернулась в столовую, постояла в раздумье и решительно сказала через дверь:
— Миша, иди сюда! Миша, ты слышишь? Сделай паузу хоть на пять минут. Тут такое случилось!..
— Какую паузу? — басом спросил Миша, появляясь на пороге. Он был мал ростом, худощав (в отца) и, чтоб усилить авторитет старшего среди детей, иногда говорил на самых низких нотах. — Никакой паузы в ремарках нет. Выдумываешь!
— Ах, да я не о том!.. Петя двойку получил. Так и в табеле останется. А у мамы сердце…
Миша недоуменно посмотрел на сестру:
— Как же так? Почему?
— Не знаю. Думай, что делать.
— А что ж я могу придумать? Да мне и некогда думать. У меня вон Аркашка на шее.
— Аркашка — не живой, это из пьесы, а Петя — брат.
— Брат… Нянчиться с ним? А по чему двойка?
— По арифметике.
— Вот чучело! Математика теперь — основа всему. Без математики, как без рук. Кто не знает математики…
— Да ты говори, что делать!
Миша подумал:
— Разве сразу скажешь! Да еще натощак…
— Обедать сядем, когда Петя придет. А ты пока думай.
— «Думай»! — буркнул Миша и, повернувшись к зеркалу, опять заговорил дребезжащим голосом: «Геннадий Демьянович, бесподобно! Уж как я комфорт люблю, кабы вы знали!»
Полчаса спустя все четверо сидели за столом и ели суп. Петя, десятилетний мальчик, очень похожий на Машу, изредка поднимал от тарелки глаза и украдкой поглядывал на сестру и старшего брата: не выдал ли Ваня? Уж очень все какие-то серьезные.
Потом ели утку, потом убирали со стола и мыли посуду — и всё это молча.
Петя не выдержал.
— Все улицы в знаменах, — сказал он и опять глянул на Мишу. — А на горсовете — звезда. Огро-омная!
— Да, — с печальным упреком отозвалась Маша, вновь накрывая на стол скатерть, — всем праздник, только нам…
«Выдал!» — решил Петя. Он сел на стул и обреченно опустил глаза.
— Нечего ходить по комнате! — сердито сказал Миша Ване. — Садись. И ты тоже, Маша. Надо обсудить.
Все опять сели за стол.
— Ну, герой, объясни, как это тебя угораздило.
— Что? — попытался Петя сделать вид, что не понял.
— Двойку кто в табель заработал?
Петя глотнул воздуха и не ответил.
— Так нельзя, — вмешалась Маша. — Он, может, больше нашего переживает. Надо выяснить все спокойно… Как это случилось, Петя? Расскажи.
Петя поднял повлажневшие глаза:
— Ну как! Она спрашивает: «Петя Гущин, чему равняется вычитаемое?»
— Какое вычитаемое? — не понял Миша. — В задаче, что ли?
— Да нет! Вообще, чему равняется вычитаемое. Я сказал: «Вычитаемое равняется уменьшаемому плюс…» Ну, не помню, как я сказал, только неправильно сказал. Она мне: «Подумай». Я подумал и опять неправильно сказал. Она опять: «Подумай». А как тут думать, когда все на тебя смотрят и ждут, а Сенька Жмыхов рожицы строит!
— Значит, не знал, — строго сказал Миша. — Если б знал, так ответил, хоть бы на тебя вся школа смотрела, хоть бы весь мир.
— Не знал, — уныло признался Петя.
— Дальше.
— Она и говорит: «Я тебе никакой отметки сейчас не поставлю, а дам тебе время исправиться. Обещаешь?» Я сказал: «Обещаю». И больше про вычитаемое не спрашивала. А позавчера опять спросила…
— Про вычитаемое?
— Да.
— Ну?
— Ну, я… опять не ответил.
— Да почему же? — развела Маша руками.
