именно туда хочу.
— Вот что, Тамарочка: ты это дело брось, — сказал Веник, доверительно склонившись к ней. — Найди себе занятие по силам: крестиком там вышивай, в караоке пой. Сцена-то дело такое — там двигаться много надо…
Каждое из его слов тяжёлой подушкой опускалось на Тамарины плечи. Возразить Венику она не могла — потому что, как ни крути, он был врач, и он был прав. И правота эта добавляла к весу на плечах по несколько килограмм.
— …а ты себя пожалей, иначе совсем без ног останешься. На коляске инвалидной хочешь ездить? Потом когда-нибудь — может и сможешь играть, а сейчас — никаких театральных клубов, ясно? Вы, мама, проконтролируйте. И вообще вам бы желательно перейти на домашнее обучение…
— Что я, инвалид что ли какой… — попыталась возразить Тамара.
— Да! — с нажимом произнесли хором мама и Веник.
— Ты инвалид третьей группы, и мы тебе уже это объясняли, — говорил доктор терпеливо. — Пока что третьей, но будешь упорствовать — вообще без ног останешься. Тебе нельзя перегружать колени, ясно? Так что попридержи-ка коней…
Подлое и противное «инвалид» будто бы неоновой подписью зависло над головой Тамары. Сколько ни объясняли ей суть этого слова — она всё равно была против того, чтобы себя причислять к тем, кто не может сам себя обслуживать.
«Ты же доктор, — думала Тамара, глядя в одуловатое, смуглое лицо Веника, — так почему тогда ты убиваешь меня, вместо того, чтобы лечить?»
Поставив Стикер, Тамара поднялась на ноги и зашагала к двери.
— Тамара, стой…
— Я в коридоре подожду.
* * *
Мама вышла от терапевта минут через пять, с готовой справкой для школы. Присела на скамью рядом с ней, погладив по плечу.
— Ну как, Тамарчик? Болит?
— Немного, — призналась Тамара, — но уже легче.
— Я такси до дома вызову, сама поднимешься? Или мне с тобой ехать?
— Сама.
Они немного помолчали.
— Мам… — сказала Тамара. Замолчала. Потом продолжила:
— Мама, я же не инвалид. Ну подумаешь, трость. Подумаешь, больные колени, ну глупость какая…
— Если с тростью — считается, что ты инвалид.
— Ну почему?! Если у человека вместо зубов протезы — он тоже инвалид?
— Зубы — не ноги.
Тамара упрямо выдохнула носом. Внутри неё медленно таяла надежда, что мама будет на её стороне. И всё-таки она предприняла последний, решающий выпад, чтобы убедиться:
— Мама, насчёт «Стаккато»…
— Никаких «Стаккато», Тамара. Ни-ка-ких. Ты всего несколько дней туда походила — и вот до чего себя довела.
— Но, мам!.. — на глаза Тамаре навернулись слёзы.
— Никаких «но»! — резко одёрнула мама. — Ты всё слышала. Это ради твоего же блага. Подумай, каково мне сейчас, пожалуйста, представь хоть на минутку! Время, которое я сегодня потратила, мне потом придётся отрабатывать. А если такое будет происходить часто — сил моих не хватит…
— Но помнишь, папа говорил что…
— Папа, видите ли, говорил! — всплеснула руками мама. — Да ты больше его слушай — быстрее скопытишься! Всё, давай, я звоню дяде Валере… Езжай домой и на сегодня отдыхай, врач выписал справку для школы.
Дядя Валера был её знакомый таксист, работавший обычно с полудня. Иногда он подбрасывал Тамарину маму до работы или куда-то ещё, куда ей требовалось, но вот Тамариного отца Павла почему-то упорно сторонился, и с ним ездить наотрез отказывался. До Тамары только спустя много лет дошло, почему именно это могло происходить, но на тот момент умозаключение уже никак не влияло на её жизнь.
В машине у дяди Валеры, ехавшего до маминой работы, Тамара с заднего сиденья вдоволь наслушалась, какая она неразумная и нехорошая — с больными-то ногами подалась в театральный кружок. Совсем не щадит ни родителей, ни себя. В школе бы лучше занималась…
Устав выслушивать бесконечные нотации, Тамара незаметно написала Задире Робби СМС, состоящее всего из трёх букв:
Это было их условное обозначение. Их особый сигнал о небольшой помощи и поддержке, посылаемый ими, когда кому-то становилось совсем тоскливо. Расшифровывалось, как «Neverland is calling».
Как и ожидалось от Задиры, ответ — вернее, вопрос — пришёл вскоре:
«Можешь просто ко мне залететь. Меня домой волокут».
«Тогда скоро буду возле твоего дома».
Этого было вполне достаточно: Тамара знала, что вскоре наверняка увидися с Задирой Робби и расскажет ему всё, как есть, и они вместе перемолят косточки зловредному Венику, которому лишь бы что-нибудь да запретить!..
Дядя Валера высадил маму около её завода. Она наставляла Тамару, как и куда звонить, что делать и как себя вести «если вдруг что». Дочь её покорно выслушала инструкции, при этом не веря, что они могут ей понадобиться. Так они и распрощались.
С того момента, как она покинула салон, дядя Валера вообще перестал интересовать Тамару более, чем таксист.
Доехав до их двора, он предложил помочь подняться до квартиры, но Тамара, отфыркавшись, выбралась из машины, попрощалась с дядей Валерой и поковыляла к дому, иногда пришикивая на колющие колени.
Задира Робби, как и обещал, караулил её возле входа — в чёрной куртке и серой восьмиклинке с болтиком на макушке. Рядом с ним красовалась магазинная решётчатая тележка, доверху наполненная рыжими листьями.
— И что это за «шыдевр» современного искусства? — Тамара стукнулась с Робби кулаками левых рук. Вместо ответа тот покатал тележку туда-сюда и пожал плечами.
— Стояла тут. Видать, дворники в неё скидывали листья, а потом не придумали, что делать, да так и оставили.
— И ты её сюда прикатил?
— Да она вон там, у свалки стояла, катить-то всего-ничего… Хочешь прокатиться?
— На тележке? — удивилась Тамара, подняв брови. — Нет уж, извините, я хромоногая, но не хромоголовая…
— Так и знал, что струсишь, — ухмыльнулся Робби.
Тамара возмущённо зыркнула на него, а затем взглянула на тележку. На всякий случай оглядела окрестности, проверяя, уехал ли дядя Валера. Затем махнула рукой:
— Ладно, только подсади меня и не кати слишком быстро.
— Вот это по-нашему!
Усевшись в кучу рыжих листьев, Тамара подумала, что здесь ей было гораздо удобнее, чем даже на заднем сиденье «Volvo», пропахшего духами и сигаретами. Откинув голову, она скомандовала «покатились!» — и так, сидя в рыжих сухих листьях, рассказала Робби про «Стаккато», и про то, что учудили вчера её подлые колени.
Робби вёл тележку медленно, будто бы везя ребёнка в коляске.
— А из-за чего, в итоге, колени-то твои болели?
— Веник сказал — перенапрягла. Да если и так, то это же не повод брать и запирать меня в четырёх стенах!..
— Для взрослых — повод. Твоя мама о
