вас у Рубановой защитников?! Я своё слово держу. Надеюсь, и вы никому не расскажете.
– Замётано, – я кивнул. Надо было срочно избавляться от Кусковой. Я видел, что Маринка набрала воздуха, собираясь взять слово. Этого нельзя было допустить. Я выхватил у неё рюкзак и побежал вниз по лестнице с воплями:
– Скорее! За мной!
– Орлов?! – Дёмина бросилась следом.
– Можете не торопиться, – крикнула нам в спины Кускова. – Там Конь на стрёме стоит!
Маринка догнала меня в переходе между столовой и основным корпусом.
– Ты взбесился, Орлов?! – Она пребольно хлопнула меня по спине.
Я взвыл:
– Чего вы все дерётесь?!
Дёмина наступила мне на ногу, и я взвыл ещё раз.
– Ты и Кусковой про Рубанову рассказал? – Пропыхтела Маринка. – Она что, отказалась с тобой излучение обезвреживать?!
– А ты думала, я тебе одной расскажу?!
Я совсем не это хотел сказать. Не понимаю, почему меня понесло, но я дико злился на Дёмину. За её выступление про мою внимательность. Про то, что я единственный, но не так, как мне бы хотелось. А пусть знает, что она тоже… Что я тоже могу… Что не клином свет сошёлся.
– Ты вообще-то… на тебе вообще-то! – вырвалось у меня.
– Что?!
Я хлопнул себя ладонью по лбу. Все эти эмоции очень мешали в решении главной задачи.
– Чего ты там мычишь? – нахмурилась Дёмина.
– Ничего я Кусковой не рассказывал. – Я убрал ладонь с лица и посмотрел на Маринку. – У них с Рубановой свои дела, и ни ты, ни формалин здесь ни при чём.
– Ладно, – Дёмина вдруг тоже успокоилась. Даже уточнять ничего не стала. – Дальше что?
– Дальше пойдем в туалет. Посмотрим на этот охраняемый объект.
– Конь же всё равно никого не пускает.
– А все хотят?
– Не думаю, – Дёмина пожевала губу, – это музыкальный туалет, возле актового зала. Он как переодёвочная, там кабинки заколочены. Миху оттуда по-любому прогонят, у десятых классов репетиция. Его просто затопчут, да и дело с концом.
– Это хорошо. В смысле, репетиция. Мы можем попробовать под шумок избавить Рубанову от мозгов.
Маринка проворчала что-то себе под нос и всё-таки пошла за мной. Мы поднялись мимо спортзала и столовки на площадку с библиотекой и актовым залом. Конь и в самом деле перекрывал подступы к туалету, отгоняя редких ботаников, задержавшихся после уроков. За дверью туалета невероятно печально всхлипывала Рубанова. Миха в ответ робко стучал по косяку и спрашивал:
– Тебе лучше?
– Нет! – отвечала Лидочка жалобным голосом. – Иди без меня.
Конь грустно тряс гривой и никуда не уходил. Не будь я мной, сам бы расплакался. Завидев нас с Дёминой, Миха набычился. Он принял боевую стойку, не забыв при этом отпихнуть с дороги рюкзак. Этот пих ногой меня неприятно удивил. Кнопок мы, значит, уже не боимся. Неужели и банок больше не бережём?
– Миша, – сказал я, – отойди, пожалуйста. Я хочу войти.
Конь на «Мишу», к сожалению, не оторопел, а ведь это я у него перенял. Нарочно запомнил его взрослые замашечки. Только это на Коне не сработало. Зато Маринка округлила глаза:
– Это женский туалет. Может, лучше я?
Лучше-то оно лучше, но я знал, что ни Конь, ни Дёмина Лидочку оттуда не вытащат. И отчего-то мне было не наплевать. Инфицирована Рубанова или нет, она не заслужила своих страданий.
Я мотнул Маринке головой и сделал строгое лицо. Оно должно было выражать опасность. При свете дня среди людей атаковать мозгоносы, конечно, не станут, – что бы они ни затевали, жертва должна быть изолирована. Но лучше всегда помнить, что враг не дремлет. Не знаю, как Маринку, а Коня мой суровый экран явно напряг.
– Не пущу, – предупредил он. – Не твоё собачье дело.
– Было не моё, – признал я. – И зря. Пусти, Миша. Там, в этом туалете, нет воды. Ей там пить нечего. Только время теряем.
Михины уши стали пунцовыми, рот открылся. Вот сейчас я его удивил. Во-первых, тем, что Лидочка застряла не по причинам водонасыщения. Он наверняка думал, что она там пьёт-пьёт, не может напиться. Во-вторых, тем, что я знаю об этой их водохлёбной слабости и больше не собираюсь делать вид, что всё в порядке. Я воспользовался его секундным оцепенением и открыл дверь.
– Эээ… – проблеял Конь.
– Миша, будешь пепси? – Маринка полезла в пакет, Конь сглотнул.
Я оглянулся через плечо, проверяя на всякий случай, есть ли свидетели. Внизу у лестницы собирались старшеклассницы. Я кивнул Дёминой, она кивнула в ответ, и я пошёл спасать Рубанову от самой себя.
В туалете, переделанном под техническое помещение, на закрытом фанерой унитазе у распахнутого окна сидела Рубанова. Под ногами у неё валялись несколько пустых бутылочек аква-минерале. В остальном это была обычная Рубанова, несчастная и заплаканная. Она стянула со стеллажа огромную бархатную штору и плакала в уголок этой шторы, что для Рубановой, на мой взгляд, было перебор. Я вообще не припомню, чтобы она до такой степени выражала эмоции.
Лидочка сморкнулась и подняла на меня глаза – прекрасные, сказал бы Юрик. Голубые с фиолетовым отливом. Да-да, именно. Рубанова вздохнула:
– Не уговаривай, Сева, я просто не могу сейчас выйти.
– Можешь, Лид. Тебя всё равно отсюда попросят. Или дежурный учитель найдёт.
– Ну и пусть. Я завтра в школу не пойду. И вообще не пойду. Я заболею и буду болеть. А потом уеду.
Понятно. Рубанова, так же, как и я, заглянула в электронный дневник и узнала о «важном событии». В котором Кускова по причине отсутствия участвовать не будет. А значит, не поможет Лидочке.
В любом случае, рано или поздно, Рубанова бы спалилась. Пропускать математику постоянно – не выход, а математичка слишком любит сюрпризы. «Подумаешь, самостоятельная, – говорит она. – Вы должны быть готовы всегда».
Вот и сегодня она внезапно отметила восклицательным знаком контрольную на два урока. Если учесть, что в последнее время Рубанова не была готова никогда, контрольная наносила сокрушающий удар по её репутации.
А ведь я предполагал, что этим закончится. Кускова, крыса, не собиралась прикрывать Лидочку бесконечно. Убедившись, что Рубанова увязла, как муха в патоке, Олька разыграла свои карты. Сколь бы ни были выгодны шантаж и премиальные, куда приятнее низвергнуть с трона королеву. Как удачно у папы Кусковой подвернулась командировка! Олькин финальный аккорд действительно впечатлял.
– Пойдём, Рубанова, – сказал я. – Всё наладится.
Для уверенности я нащупал в кармане гвоздик поострее, всё-таки я находился один на один с человеком, в чьей вменяемости сильно сомневался.
– Кускова завтра не придёт, – всхлипнула Лидочка.
Это сообщение само по себе слёз не
