- Где же ты, солнце ясное? - произнес отец, поднимаясь из-за стола. За горами, за долами, за дремучими лесами... Пойдемте, ребятишки, за солнцем?
Мы с Аленкой посмотрели на окно. Капли суетливо торкались в стекло. Не успеешь до озера дойти, как холодные струйки потекут за воротник.
- Вы знаете, чем сейчас в лесу пахнет?
Мы не знали.
- Грибами, - сказал отец, - Грибами, которые еще не вылупились на свет божий.
Грибы, которые еще не вылупились, не интересовали нас с Аленкой. Вот если бы они появились, тогда бы мы побежали в лес.
- Вы слышали когда-нибудь, дикари несчастные, как шумят березы под дождем?
И этого мы не слышали. Я полагаю, что они шумят под дождем так же, как и осины, и клены, и вязы, и другие лиственные деревья.
- А кукушку хотите послушать?
Зачем обязательно это делать на дожде? Кукушку можно послушать и потом, когда дождь перестанет. Здесь какие-то скупые кукушки. Несколько раз я просил их посчитать, сколько лет мне жить. Раза два прокукуют - и молчок.
Отец прошелся по комнате. Он на ходу взял Аленкину книжку, прочитал название и снова положил.
- "Роб Рой"... Вальтер Скотт. А ты "Гойю" читала?
- Про что это?
- Про Гойю.
- Он был рыцарь?
- Шпион какой-нибудь, - сказал я.
Отец схватился за голову:
- Они до сих пор не знают, кто такой Гойя!
- Мы еще маленькие, - сказал я.
- Папа, ты хотел идти за солнцем, - сказала Аленка. - Только сначала скажи, кто такой Гойя?
- И вы не знаете, кто такой Микеланджело? Рубенс? Тициан? Рембрандт? Ван-Дейк?
- Великие художники, - сказала Аленка.
- Нет, скульпторы, - заметил я.
- Дети! - вскричал отец. - Немедленно собирайте чемоданы, летим в Ленинград!
- Зачем? - в один голос спросили мы,
- Я вас поведу в Эрмитаж, потом в Русский музей, потом в Казанский и Исаакиевский соборы...
- Мы там были, - сказал я.
- Мы будем туда ходить каждый день! - гремел отец. - Мы будем там ночевать. И изучать, изучать, изучать произведения великих живописцев и скульпторов.
- Это великолепно! - воскликнула Аленка. - Сережа, ты слышал? Наш папа теперь каждый день будет приходить в четыре с работы, и мы вместе будем ходить по музеям и картинным галереям! Наконец-то наш дорогой папочка вплотную займется воспитанием своих необразованных детей!
- Почему в четыре? - перестал ходить по комнате отец. - У меня ведь на вечернем отделении лекции... Мы будем иногда по утрам ходить. Да-а... По утрам я должен быть и лаборатории. Мы будем ходить...
- Ночью! - воскликнула Алеика. - Кругом тишина, а со стен во всей своей первозданности смотрят на нас картины гениальных художников. Потрясающее зрелище! Вот только нужно договориться с администрацией музеев, чтобы нас пускали туда по ночам... Ну, это папа возьмет на себя.
Отец улыбнулся и озадаченно почесал затылок.
- Почему, собственно, я с вами должен ходить в музеи? Так сказать, водить вас за ручку? А сами? Дорогу не найдете?
- Ты всегда прав, - сказала Аленка. - А все-таки скажи: кто такой Гойя?
- Ничего не выйдет, - ответил отец. Он надел плащ и ушел в лес слушать кукушку. Дед проводил его до порога и остановился в глубокой задумчивости: перевалить через порог или остаться в избе? Он повернул морду в нашу сторону, как бы спрашивая совета, но мы молчали. И тогда Дед тяжело, как он это умел, вздохнул и, отворив мордой дверь, ушел вслед за отцом. Весь вид его говорил: служба есть служба, ничего не поделаешь.
- Какие мы с тобой неотесанные, - сказала Аленка,
- Отешемся, - сказал я.
- Раз в неделю можно ходить в музеи, - продолжала Аленка. - Живем в таком городе, а совсем не знаем его.
- В музеях пахнет мышами, - сказал я.
- На чердаках не только мышами пахнет, а и кошками... А ты иногда часами торчишь на чердаке.
- То на чердаке, - сказал я.
В сенях хлопнула дверь. Кто-то идет к нам. Наверное, отец раздумал идти в лес. Кукушку можно слушать и дома, стоит только окно распахнуть.
Дверь отворилась, и на пороге появился Сорока. В руках у него мокрый мешок.
- Вот не ждали! - сказала Аленка.
Глава двадцать вторая
Волосы у Сороки мокрые. Рубаха на груди и плечах потемнела. Он был босиком, штаны подвернуты. Я удивился не меньше Аленки: зачем к нам пожаловал Президент?
Но он не торопился объяснять. Положил мешок под скамейку. Мне показалось, что в мешке кто-то шевелится. Я хотел пригласить Сороку в комнату, но он и сам, без приглашения, подошел к столу и сел на табуретку. Рукой пригладил взъерошенные волосы. Ладонь стала мокрой, и он, взглянув на нее, вытер о штанину.
Аленка по-прежнему лежала на кровати, положив ноги на спинку. Книжку она засунула под подушку и с любопытством смотрела на незваного гостя.
- Я поймала леща, - похвасталась Аленка.
- Вот видишь, - сказал Сорока.
- Мы из него уху сварим.
- Да, - сказал Сорока.
Я посмотрел на него. Сорока был невозмутим. Зачем все-таки он пришел? И что у него в мешке? Снова там кто-то пошевелился.
- Шли бы в лес, - сказал Сорока. - Сидите дома, как сурки.
- Сидим, - ответил я.
- Коля Гаврилов не был у вас? - спросил он.
- А должен быть?
- Пропал куда-то парень, - сказал Сорока. Немного помолчав, спросил: - Отец в лес ушел?
- За солнцем, - сказал я.
Сорока поднялся. Мне не хотелось, чтобы он уходил, и я сказал, что отец скоро вернется. Аленка подтвердила. Ей тоже не хотелось, чтобы Сорока уходил. А он стоял в нерешительности.
- Если ушел за солнцем, - сказал он, - то вряд ли скоро вернется... Дай бог, если к вечеру прояснится.
Он не ушел. Снова уселся на табуретку.
- А зачем тебе отец? - спросил я.
- Дело есть, - коротко ответил он.
Мы помолчали. Аленка, глядя в потолок, проговорила:
- Не обидишься, если спрошу...
Сорока улыбнулся:
- Почему меня зовут Сорокой?
Аленка энергично закивала головой.
- Я родился в лесу...
- В лесу? - удивилась Аленка. - Уж не в птичьем ли гнезде?
- Расскажи, - попросил я.
Может быть, потому что у Сороки было хорошее настроение, или все равно ему делать было нечего, он под стук дождя рассказал нам удивительную историю своего имени.
История, которую рассказал Сорока
- Есть на свете такая деревня Дедовичи. Это в Белоруссии. Кругом леса. От железной дороги - сто километров. В деревне десятка два изб. Там жили мои родители. Работали в колхозе. Отец - кузнец, мать лен выращивала. Я никогда не видел ни отца своего, ни мать. Отец, когда началась война, ушел на фронт. И погиб в самом конце войны, на правом берегу Одера. Он был пулеметчик. А мать так и жила в Дедовичах, ждала его. В этих лесах после войны орудовали бандеровцы. Есть такие бандиты. Они с немцами заодно. Когда бандеровцы налетели на Дедовичи, все разбежались. Ну и мать моя... А я должен был вот-вот на свет появиться. Она еле ходила. Когда бандеровцы наткнулись на группу, где была моя мать, они всех из автоматов... Звери, а не люди были. А я только что родился. Видя, что бандиты приближаются, мать схоронила меня в кустах. Неизвестно, сколько я там пролежал - это случилось летом, - нашли меня совсем голого наши бойцы. Рядом была муравьиная куча. Наши лес прочесывали, добивали бандеровцев. Они бы и не нашли меня, но услышали сорочьи крики. Птицы носились надо мной и кричали. Сороки... Много сорок. Лейтенант был веселый человек и назвал меня Сорокой, а фамилию свою дал... Потом бандиты и его убили. Только все равно этих гадов уничтожили.
Мы с Аленкой ожидали услышать какую-нибудь веселую историю, а тут вот что.
- И у тебя нет другого имени? - спросила Аленка.
- Когда я стану взрослым, меня будут звать Сорока Тимофеевич... Смешно?
- В нашем классе у одного мальчика имя Плутоний, - сказала Аленка. Мы его зовем Плут.
- А у нас есть Радий, - сказал я. - Он рыжий. И жутко вредный!
- В детдоме дали мне другое имя... Обыкновенное - Иван. - Сорока помолчал и добавил: - А мне нравится Тимофей.
- Иван лучше, - заметила Аленка.
- Лейтенанта того Тимофеем звали, - сказал Сорока. - Который меня нашел.
- Коля рассказывал про Смелого. Это правда?
- Правда, - сказал Сорока.
- А могилу нашли?
- Мы поставим ему памятник.
- Кому памятник? - спросила Аленка, которая ничего не слышала про Смелого.
Сорока стал рассказывать и эту быль. Аленка вся подалась вперед, слушая его. Для нее это было полной неожиданностью. Моя сестра считала, что в такой дыре, куда мы забрались, ничего интересного быть не может. И вдруг такое! И не в старинных романах, а на самом деле.
К нам пришел Гарик. Сорока замолчал и стал с интересом рассматривать его. Аленка с досадой взглянула на Гарика: дескать, не вовремя тебя принесло. Гарик встретился с Сорокой впервые. Он даже сначала не сообразил, что это Президент. Гарик был чем-то расстроен. Лицо хмурое, рубашка промокла и испачкана в земле. Рыбачили на дожде, что ли?
- Мы уезжаем, - сказал Гарик и посмотрел на Аленку.
- Надо с вашими попрощаться, - она поднялась с кровати.
- Еще палатку не свернули...
