Когда Сорока улыбается, лицо его становится мягким, глаза лучистыми, а сам - такой симпатичный. Но Президент редко улыбается. Вот сидит у нас с час и еще ни разу не улыбнулся. А мне очень хочется, чтобы он улыбнулся.
Я еще раз окинул их взглядом и признал, что Гарик симпатичнее Сороки. Но Аленка посматривает на Президента с гораздо большим интересом, чем на Гарика. А тот, перехватив ее взгляд, еще больше обозлился. Чует мое сердце, что они сцепятся. Гарик вспыльчивый, оскорбит Президента, а тот ии за что не спустит. Не такой он человек, чтобы спускать. А пока они не обмолвились ни ни словом.
- Уезжаешь, а на танцы так и не сходил, - сказала Аленка.
- Я был, - ответил Гарик.
Аленка удивленно уставилась на него. Ей и в голову не приходило, что Гарик может без нее пойти на танцы.
- Время даром не теряешь...
- Я смотрел фильм, - сказал Гарик. - "Свинарка и пастух".
- Я думала, танцевал.
- Здесь танцуют фокстрот под пластинку "Марина, Марина..." и разводят кроликов, - сказал Гарик и посмотрел на Сороку.
Президент невозмутимо молчал. Тогда Гарик добавил:
- Правда, какие-то бездельники каждый вечер на острове пляшут вокруг костра, наподобие дикарей... Кажется, этот танец называется "Не ешь меня сырую...".
Аленка фыркнула и посмотрела на Сороку, который все так же молча сидел на табуретке. Пальцами он барабанил по коленке. Лицо спокойное, даже равнодушное. Словно Гарик разговаривает на языке, который ему непонятен. А Гарика это молчание еще больше подхлестнуло.
- У дикарей - их племя, кажется, называется "мяу-мяу" - есть вождь, который страдает манией величия... - продолжал он. - Он требует, чтобы ему все поклонялись, как идолу... Кто не хочет поклоняться, того сбрасывают с острова вниз головой... У вождя какое-то птичье прозвище... То ли Воробьиный Нос, то ли Сорочинская Ярмарка... Только не Соколиный Глаз...
Аленка, она сначала смеялась, а потом перестала, уселась на кровать и с удивлением смотрела на Гарика. Ей было неприятно, что он оскорбляет Сороку. Я ожидал, что Президент встанет и врежет Гарику в ухо. Но Сорока был удивительно спокоен. Все так же барабанил пальцами по колену и смотрел в окно. Уж не оглох ли? Вот он повернул голову к Гарику, посмотрел на него. Не со злостью, с любопытством. Чуть заметно улыбнулся; пожалуй, Гарик не разозлил его, а насмешил.
- Каков нынче улов? - миролюбиво спросил он, но Гарик так и подскочил.
- Пять лещей по два килограмма взял, - с вызовом сказал он. - Не веришь - можешь посмотреть.
- Верю, - ответил Сорока.
Мне захотелось взглянуть на лещей.
Они лежали возле палатки, на траве. Черные пятнышки глаз, обведенные белым кружком, еще блестели. В нескольких местах на боках сквозь слизь краснели царапины. Лещи были широкие, огромные. Один из них медленно раскрыл желтоватый рот и снова закрыл. Я представил, как Гарик тащил его на удочку из глубины... Ну почему мне ни разу еще такие не попадались?
Аленкиного леща я в счет не принимал. Уж очень он спокойно пошел к ней в руки. Как ручной. А потом, эта большая тень под водой... Я обследовал Аленкиного леща и вот что обнаружил: на верхней губе остался свежий след от крючка. Не от Аленкиного, от другого... Этот лещ - подарок Сороки. Он ведь обещал ей. Подплыл под водой и прицепил. Аленке я не сказал, не стал ей настроение портить. Это ее первый лещ.
Когда я вернулся в дом, Сорока и Гарик стояли друг против друга. Лицо у Гарика залито румянцем, кулаки сжаты. Сорока спокоен, на губах усмешка. Аленка сидела на кровати; подобрала под себя ноги и с любопытством смотрела на них.
- Это не твое озеро! - громко говорил Гарик. - Сидишь на своем дурацком острове и сиди! А в чужие дела нос не суй!
- Не ори, - спокойно отвечал Сорока. - Лодку Гриб не получит. А капроновую сеть Коля понес рыбинспектору.
Гарик подступил еще ближе к Сороке и, понизив голос, с ненавистью спросил:
- Тебе платят за это?
- Дурак, - сказал Сорока.
Гарик стиснул зубы.
- Не вздумайте драться, - сказала Аленка.
Я думал, Гарик сейчас ударит Сороку. Но он прошел мимо него и остановился у порога.
- Проломят тебе башку!
- Пуганый, - сказал Сорока.
- Мы еще с тобой поговорим, Президент!
- Конечно, - ответил Сорока.
Гарик выскочил за дверь, но тут же снова приотворил и позвал меня.
Молча мы дошли до палатки. Вячеслав Семенович и Лариса Ивановна укладывали вещи. Багажник у "Волги" был откинут.
- Ну, как ты решил? - спросил Вячеслав Семенович. Гарик только махнул рукой и ничего не ответил.
- Собирайся, - сказала Лариса Ивановна.
Мы отошли немного в сторону, и Гарик спросил:
- Он на лодке приплыл?
Лодки на берегу не было видно.
- Набью ему морду, - сказал Гарик.
- Ты ведь уезжаешь?
- Ради такого дела можно и остаться, - то ли в шутку, то ли всерьез сказал Гарик.
- А как же они? - киимул я на "Волгу".
- Они уедут.
Я ничего но понимал. Поссорился Гарик с ними, что ли? Вроде не похоже, по-хорошему разговаривают.
- Пусть смотаются к Таллин и Ригу, - сказал Гарик. - А потом приедут за мной.
- А где жить будешь?
Гарик посмотрел на меня, невесело улыбнулся:
- Не пустите?
Эх, осел же я!
- Конечно, к нам! - торопливо заговорил я. - Пустим, о чем речь.
Пускай прокатятся вдвоем, - сказал Гарик. - Они все-таки муж и жена. А то мы все время втроем и втроем... А в Таллин в другой раз. Никуда не денется твой Таллин.
Я удивился: почему мой? Я не собирался в Таллин.
- У меня кровать широкая, - сказал я.
- У Феди буду жить, - сказал Гарик. - У них сеновал. Мне и нужно-то одеяло и подушку.
- Помоги палатку свернуть! - позвал Вячеслав Семенович.
Когда я проходил мимо, Вячеслав Семенович говорил:
- Жди нас недели через две... И зайди к ним, в Островитино... Не чужие ведь!
- Один спиннинг я возьму, - отвечал Гарик. - И подсачок.
- По-моему, здесь дело не только в рыбалке?..
- Лариса зовет, - сказал Гарик.
В сенях я столкнулся с Сорокой. Он с мешком в руках выходил из дома. Кто же у него в мешке?
- Здоровые лещи? - спросил Сорока.
- Во-о-о! - показал я.
- Сетью и дурак вытащит, - сказал Сорока.
- Сетью? - удивился я.
- С ночи второй раз сети поставили... Лещ-колосовик нерестует. На рассвете я ее поднял. Рыбу, она с икрой, - в озеро, а сеть Коля понес в Полозово, к инспектору. Втроем поставили. Этот, - Сорока кивнул в сторону Гарика, - Гриб и еще один парень, Федькин родственник. Одну тоню только успели поделить... По полпуда на брата досталось...
- Я думал, он удочкой, - сказал я.
- Жадность родилась раньше их.
Я решил испытать Сороку: он или не он подсунул леща Аленке?
- Аленкин лещ у самых камышей клюнул...
- Вот как? - сказал Сорока.
- Я там удил - пустое дело.
- Бывает, - сказал Сорока.
- На голый крючок взял... Без червя.
- Ну и дурак, - усмехнулся Сорока.
- Кто?
- Лещ, конечно, - ответил Сорока. Он посмотрел на Гарика и Вячеслава Семеновича - они палатку сворачивали.
- Остается он, - сказал я.
- Лещи наши понравились? - Сорока посмотрел на остров, и лицо его стало озабоченным. - Куда Коля пропал?..
- Придет, - сказал я.
- Возьми, - Сорока протянул мне мешок.
Я осторожно взял мешок и заглянул туда.
- Тащи за уши, - сказал Сорока. - Не укусит.
В мешке сидели два кролика. Пушистые, ушастые. Они шевелили ноздрями и щурились.
- На развод вам, - сказал Сорока.
Мне кролики нравились. Я давно мечтал завести их, да все негде было. Не в комнате же их держать!
Сорока пошел вдоль берега. Наверное, лодка в камышах спрятана. Или в деревню отправился. Колю разыскивать. Куда действительно мог он подеваться? Кролики обнюхали мои руки. Зверьки были совсем ручными. И даже не убежали, когда я их выпустил на лужайку.
У толстой сосны стоял Гарик и хмуро смотрел в ту сторону, куда пошел Сорока.
- Погляди, что у меня! - крикнул я.
Гарик не обернулся.
Глава двадцать третья
Вечером на узкой деревянной лодке приплыл Коля Гаврилов. Он был чем-то расстроен, разговаривал мало. Молча взял со дна лодки охапку травы и передал мне.
- Молочай для кролей, - сказал он. Этого молочая много росло вокруг нашего дома. Кроликов мы определили в сарай. Коля посоветовал вырыть им нору и напихать туда сена.
- Убегут, - сказала Аленка.
- Еще пару дадим.
- Мне эти нравятся, - сказала Аленка. Она весь день возилась с кроликами. Ласкала их, кормила всякой всячиной. Она предложила пустить их в избу, пусть живут с нами, но я отговорил. Что за удовольствие кроликам жить в квартире? Они любят воздух, природу.
Я заметил на Колином лице синяки. Даже в сумерках было видно, что одна скула у него вздулась, а глаз стал маленьким. Коля нет-нет да и дотрагивался до скулы. И часто шмыгал носом.
- Кто это тебя разукрасил? - спросил я.
- Три рыла на одного, - сказал Коля. - С кем хочешь можно справиться.
- Это за капроновую сеть? - сообразил я.
- Отобрали, сволочи!
- Какую сеть? - спросила Аленка.
