происходящим. Да и не думала она, что свадьба прямо сегодня будет. Не по-людски это — только приехали, и сразу жениться.
Последней мысли она усмехнулась. Ну да, в Навьих землях и не должно быть по-людски.
Тем временем злыдница, польщённая вниманием госпожи, пустилась в пояснения:
— Обряд-то простой. Зачем усложнять? Собирает князь гостей да заявляет: так, мол, и так, своею волею беру эту девицу в жёны при свидетелях, целует в уста сахарные — и всё, с той поры они супругами считаются. А дальше все пируют, радуются, танцуют. Столько морошковой настойки выпивают — жуть! Едва подавать успеваем…
Василиса подумала, что сама бы сейчас от глотка морошковой настойки не отказалась — для храбрости. Но просить ни за что не будет.
В ночи поднялся сильный ветер, поэтому злыдница повела их обходным путём, по крытой галерее замка. Ветви деревьев стучали в окна, будто бы требовали впустить их схорониться от непогоды. Небо то и дело озаряли сполохи молний, а тени принимали зловещие очертания. Василисе чудились злые лица, глядящие из темноты, тяжёлые вздохи, шорох крыльев, пристальные взгляды из-за портьер. Казалось, что замок Кощея — это не просто бездушные камни, уложенные когда-то в ряд умелыми каменщиками, — он больше напоминал чрево какого-то голодного зверя, заглотившего их — свою добычу — добычу целиком. Леденящий холод пробирал до самого нутра, несмотря на многочисленные слои одежды, и Василиса покрепче переплела свои пальцы с Марьяниными. Подруге явно тоже было не по себе, но она пыталась держаться, будто бы ей всё нипочём:
— А что же, огней здесь зажигать не принято? А то так и споткнуться недолго. Ишь, плиты-то какие неровные.
— Так мы-то все в темноте видим, — злыдница подняла фонарь повыше. — А для вас я вон чё взяла, позаботилась.
— Ну, спасибо тогда… э-э-э… — Марьяна замялась. — Слышь, а зовут-то тебя как?
Услышав этот вопрос, злыдница аж с шагу сбилась и чуть не выронила фонарь из синюшной когтистой лапы.
— М-меня? — её скрипучий голос дрогнул.
— Ну не меня же, — фыркнула Марьяна.
— Я… я не помню… — уродливые черты стали от растерянности даже как-то мягче. — Было же какое-то имя… ещё при жизни…
Позади тихонько захихикали упырицы, и Василиса шикнула на них. Ещё совсем недавно она побоялась бы, но сочувствие оказалось сильнее страха.
— Кем ты была, тоже не знаешь?
Злыдница покачала косматой головой, поскребла когтем бугристый подбородок и шумно выдохнула:
— Стало быть, и не надо мне того знать. Главное, чтобы князь Кощей был доволен моей службой. А ежели мы опоздаем, он будет сердиться. Идёмте скорее, сударыни.
Она воздела фонарь над головой и, прихрамывая, засеменила по гулкому тёмному коридору — вперёд, на едва различимые сквозь свист ветра звуки музыки.
Вскоре они оказались возле громадных дверей, обитых железом. Изнутри доносились приветственные возгласы, смех и гнусавые звуки дудок. А рядом, прислонившись спиной к стене, стоял Мокша. Его кафтан был мокрым от дождя, но болотника, кажется, это совсем не заботило.
— Долго же вы добирались, — насмешливо квакнул он. — А только без меня всё равно не справитесь. Дверцу-то открыть придётся. А для этого волшебное слово сказать надобно. Мне его Кощей на ушко нашептал, а злыдницам да упырицам его знать не положено. Не был бы я на вас обижен, сказал бы за так. Но теперь не бывать тому! Думайте, девицы-красавицы, чем вы меня умаслить можете.
Василиса, не говоря ни слова, потянулась к дверной ручке, и тут её словно огнём опалило, а сквозь чеканные цветы мака высунулись три железных головы Змея Горыныча — небольшие, каждая размером с кулак. Из пастей вырывались язычки пламени. Так вот что там обжигало-то!
Василиса украдкой подула на пальцы, а головы нестройно, но требовательно пробасили:
— Кто идёт?
— Кощеевы невесты! — пока Василиса хлопала глазами, Марьяна успела ответить первой.
— Волшебное слово! — средняя голова щёлкнула зубищами прямо перед носом.
Обе невесты отпрянули, как по команде, чуть не отдавив ноги упырицам, державшим шлейфы. Оказавшись на безопасном расстоянии, Василиса выдавила:
— Э-э-э… пожалуйста?
Но, разумеется, речь шла о каком-то другом волшебном слове.
Мокша улыбался, явно чувствуя себя отмщённым. Упырицы хихикали. Им, похоже, вообще свойственно было хихикать по поводу и без.
А Марьяна вдруг упёрла руки в бока и окликнула злыдницу:
— Эй, Марусь! Ничего, если я тебя так называть буду? Совсем без имени-то негоже ходить. Так вот, Марусь, а вы-то как в залу заходите, коли тайного слова вам не говорят?
— Так через кухню, — пролепетала злыдница, хлопая глазами. — По чёрному ходу.
— Значит, и мы так пойдём. Правда, Васёна? Веди нас, Марусенька!
— Вот же несносные девки, — буркнул Мокша. — Ладно, стойте. Уговорили.
Он оттеснил их, сам встав перед дверями, бесцеремонно щёлкнул Горыныча по носу и проквакал:
— Ключ-вода, отопрись.
Железный охранник спрятался между чеканных маков, а петли заскрежетали — створки открывались.
Памятуя прошлый отказ, больше Мокша руку предлагать не стал, просто встал впереди девиц и, скомандовав: «За мной, красавицы», — первым шагнул на ковровую дорожку, украшенную золотым шнуром и усыпанную алыми лепестками.
Василиса и Марьяна переступили порог. Хлоп — упырицы превратились в летучих мышей и продолжили нести шлейфы в цепких коготках. Наверное, этот их облик считался более подобающим. (Странно, конечно, но в Нави вообще странные правила приличия.) А злыдница осталась снаружи. Василиса обернулась и увидела, как та провожает их с Марьяной чуть ли не влюблённым взглядом.
— Марусенька, — едва слышно пробормотала она. — Ишь ты!
После чего двери с грохотом захлопнулись.
Грянула музыка, оглушившая Василису. И как только гости могли выносить эту какофонию? Такое ощущение, что музыканты ни разу не сыгрывались между собой, но при этом каждый пытался выслужиться и сыграть громче остальных. Особенно невыносимо нескладными были литавры и барабаны.
От дорожки, по которой вышагивали
