закишели разноцветные змейки, снова взревела мучительная для ушей музыка. Кощей взял за подбородок Марьяну и запечатлел на её устах поцелуй (та украдкой потом сплюнула под стол и вытерла губы), потом наклонился к Василисе. Её обдало запахами золы, гари и угольной пыли — не то чтобы совсем неприятными, но странными, будто бы неживыми… Впрочем, никто и не говорил, что навий князь в полной мере относится к живым созданиям. Василиса прикрыла веки, чтобы не видеть пугающе-чёрных глаз мужа, и замерла, как жертва на плахе. Казалось, вот-вот опустится топор, отсекая всю прежнюю жизнь…
И вдруг раздался пронзительный крик, перекрывший даже уродливую музыку.
Василиса от неожиданности вздрогнула и отпрянула. Она бы, наверное, упала, если бы советник Ардан не подхватил её под мышки.
Кричала Алатана. Согнувшись в три погибели, она схватилась за свой огромный живот. Кощей поднял ладонь, и музыка стихла.
— Началось? — выдохнул он.
Алатана кивнула и снова завыла раненым зверем.
Кощей выбежал из-за стола, подхватил её на руки и потащил к выходу.
— Празднуйте, ликуйте и пейте! — на пороге залы он всё же соизволил обернуться. — Я вернусь к вам позже.
Сказал — но в этот вечер так больше и не появился, чему Василиса с Марьяной, признаться, были несказанно рады.
Глава девятая. Вчетвером мы сильнее, чем вдвоём
Наутро Василиса проснулась раньше всех, когда за окном едва занимался рассвет. На столике в передних покоях она обнаружила нарезанное ломтиками вчерашнее мясо, хлебные лепешки, варёную репу и фрукты. Не иначе как Маруська постаралась.
В животе громко заурчало, и Василиса без стеснения набросилась на еду. Она была очень голодна — на свадебном пиру-то ей кусок в горло не лез от волнения. Эх, ещё бы травяного чаю сейчас…
Она развела в стороны портьеры и открыла двери, ведущие в небольшой внутренний садик. За стенами гуляли северные ветра и снега даже не думали таять (интересно, а когда в Навь приходит весна?), зато внутри Кощеева замка царило… Василиса задумалась, подбирая слово… да, пожалуй, это можно было назвать всесезоньем. Деревья одновременно и цвели, и плодоносили, с одной стороны тропинки распускались весенние первоцветы, а с другой — поздние осенние астры. На камушках, конечно, повсюду грелись змейки-кощейки, но Василиса уже начала привыкать к их постоянному присутствию. Если поискать, в саду, наверное, можно было бы найти и свежие листья малины, и медуницу для чая, но сейчас Василисе вдруг захотелось подняться на стену — просто задрать голову и смотреть в небо, встречая рассвет. Конечно, этот глоток свободы был мнимым, но без него она задыхалась в четырёх стенах, и никакая роскошь не могла примирить её с незавидным положением пленницы.
Сейчас она как никогда завидовала птицам, парящим высоко над головой. Вот кто летает, не ведая границ. Из Нави — в Дивь, и в Явь, и куда захочется. Вот бы было здорово отправить с ними весточку отцу и сёстрам. Но Василиса не умела договариваться с птицами. Поэтому она просто тихонечко запела:
«Ой вы, пташки вольные, что летают всюду, Расскажите батюшке про мою печаль. На чужой сторонушке мне живётся худо, И лица знакомого здесь не повстречать».
Птицы, конечно, не вняли: так и продолжили порхать в вышине, весело чирикая. Воробьи да синицы издавна отличались легкомыслием, какое им дело до чужого горя?
Но кое-кто песню услышал. Василиса вздрогнула, услышав из-за спины звонкий голос Ардана:
— Отчего грустишь, красавица?
— Вот ещё! Не грущу я вовсе! — Сердце забилось часто, как будто бы её за чем-то нехорошим поймали и сейчас ругать будут. Вон и змейки из-за камней повысовывались, навострили слух.
— А чего тогда песни поёшь жалостливые? — советник Кощея, встав рядом с Василисой, заглянул ей в лицо. Наверняка ожидал увидеть слёзы, но её глаза были сухи.
— Дык у нас, у смертных, так принято. Невеста должна проститься с прежней жизнью, чтобы без сожалений войти в новый дом.
— Хорошо поёшь, — похвалил советник. — Мне нравится. А спой ещё что-нибудь?
— Я тебе в певуньи не нанималась, — фыркнула Василиса.
Ну не нравился ей этот парень. И дело было не только в том, что вчера на свадьбе он над ней посмеялся. А в чём — Василиса и сама не знала. Так-то и статный, и красивый даже, а вот глаза холодные какие-то. Не может хороший человек у Кощея в советниках ходить, так ведь?
— Ну, не хочешь — не пой, — он вздохнул и вдруг зачем-то добавил: — Знаешь, а Алатана ведь моя младшая сестра. Волнуюсь я за неё. Как вчера унёс её князь, так никого боле в палаты и не пускают. Только бабкам-повитухам да знахаркам всяким вход открыт. Они в покоях так дымом накурили, что топор вешать можно. Я хотел было в окно заглянуть, а они — представляешь — водой мне в лицо плеснули.
Василиса только теперь заметила, что собранные в высокий хвост волосы Ардана действительно мокрые.
— Всё будет хорошо, вот увидишь, — она попыталась утешить парня, хотя сама в это верила с трудом: ежели никаких вестей до сих пор нет, значит, роды выдались сложные. — Ты всё равно ничем не можешь ей помочь. Попробуй отвлечься.
— Тогда отвлеки меня. Расскажи что-нибудь. Ну или спроси, — просьба прозвучала так жалобно, что Василисино сердце растаяло.
Может, не такой уж и дурной человек этот Ардан? Вон как за сестру волнуется.
— А тебе разве можно сюда ходить и с жёнами Кощея встречаться? — на всякий случай уточнила она. — А то говорили, мол, никому на женскую половину хода нет.
— Мне и
