— Нет, я упираюсь ногами, как коза Пелагеи Андреевны. Не трать слов попусту! Гляди вперёд.
— Сколько получилось?
— Дома подсчитаем!
— Есть ли две минуты?
Харис не ответил.
Ваня, закусив губу, смотрит на рельсы, убегающие под колёса. Когда гул моторов стихает, слышится, как Светлана предлагает билеты пассажирам или объявляет им следующую остановку. Хорошо идут дела, подумал Ваня, и ему вдруг почему-то захотелось петь. Но рядом стоял Харис. Ещё просмеёт…
У Булака Ваня всегда хватался за тормоз, чтобы осторожно въехать на мост. Но когда тормозишь, расходуется много энергии. Подсчитать бы, сколько? Теперь же, подавая ток моторам только по необходимости, он ведёт трамвай спокойно. И тот, тихо погромыхивая, въезжает на мост по инерции, своим ходом. А тормоз — вот он! Только тормоз этот без языка. Поставить бы сюда счётчик, такой же, как на квартире у дяди Сафиуллы. Подсчитал бы он тогда все лишние расходы!
Харис и Маша сидят на первых скамейках и внимательно смотрят в открытые окна. Трамвай прошёл мимо Кабана — большого, с крутыми берегами озера, и приближался к центральной площади. Здесь нельзя было и думать о быстрой езде.
На площади сошли все пассажиры. Светлана, взгрустнувшая без работы, заглянула в кабину:
— Говорят, на Кабане строят водную станцию. Надо бы записаться, — улыбнулась она. — Может, и нам повезёт.
— Куда? — не понял Ваня.
— Гляди, нырнёшь на дно и достанешь золото, — вставил Харис.
— А кто его туда положил?..
— Скажите лучше, сколько мы сэкономили? — перебил Ваня.
— Туда — минуту и девять секунд. Стало быть, на рейс приходится около трёх минут, — подсчитала Маша.
Ваня прикинул: если за смену шестнадцать рейсов, то по три минуты — уже сорок восемь. А в год — семнадцать с половиной тысяч минут. Или сто девять полных смен! Интересно, сколько станков сможет работать на этой сэкономленной энергии? Причём сэкономленной всего лишь одним трамваем. А если все трамваи перейдут на этот график? Ого!..
Ваня тронул трамвай с Кольца, как называют жители конечную остановку, и повёл его в сторону парка. «Подожди-ка, нельзя ли дать чуть большее ускорение», — подумал он и тут же прибавил силу тока. Трамвай послушно въехал на стрелку с приличной скоростью. Колёса, проскрежетав: «Нехорошо! Нехорошо!», ударились вдруг о стрелку. Жалостливо заскрежетал металл, что-то с треском лопнуло. Трамвай сошёл с рельсов, проехал немного по земле и, наконец, ударился в ларёк с газированной водой. Со звоном полетели стёкла, послышались тревожные голоса.
На улице образовалась «пробка», та самая, которой водители трамвая боятся больше всего на свете. Собрался народ, подъехала с воем аварийная машина.
Ване дали выговор. Если бы не Маша, Светлана, Харис, могло быть и хуже. Яшка, боясь, чтобы ему тоже не попало, сказал, что не разрешал выводить рейс трамвай с запасного пути. Дело осложнялось.
Маша, Светлана, Харис в один голос заявили, что они виновны наравне с Кабушкиным. И тоже получили от щедрого начальника по выговору. А когда на общем собрании было предложено заставить виновника заплатить за ремонт испорченного трамвая, товарищ снова выступили в защиту Кабушкина. Маша сказала, что этот вопрос уже обсуждался на комсомольском собрании: Кабушкину вынесли порицание.
— Вашим порицанием трамвая не починишь, — заметил кто-то в зале.
Другой добавил:
— Убыток огромный.
Маша успокоила:
— Комсомольцы решили всё возместить субботником.
Рабочие постарше допытывались, каким пришёл водитель на работу — не пьяным ли, но, узнав, что несчастье случилось не в рабочую смену, а во время испытания, в один голос поддержали предложение ограничиться только выговором.
Один лишь Яков не был согласен с таким решением. Правда, он этого не сказал на собрании, воздержался, однако несогласие подобно древесному червю точило его изнутри. Почему все рабочие защищают Кабушкина? Кто он? Простой водитель. И среди водителей ничем не выделяется. Но за него все горой. В тот раз, когда принимали в комсомол, Якову даже говорить не дали. Выходит, слово помощника диспетчера ничего не значит. И Светлана задирает нос, не признаёт его. Вон уже старшего Кабушкина перевели инструктором. Скоро и Гульсум начнёт работать диспетчером. Ещё возьмёт да и сделает Кабушкина своим помощником. Не зря защищает его, не зря. Сегодня прямо сказала: «Предложение Кабушкина достойно внимания, надо изучить его». Мать говорит: человек не ангел. Если покопаться, грехи у каждого найдутся. Надо лишь понаблюдать и «застать на месте преступления». Яков не из ленивых. Он постарается. И так уже постоянно следит за двадцать четвёртым трамваем…
Однажды в пути его застигла похоронная процессия. Нарушив инструкцию, трамвай проехал поворот с большой скоростью, отчего треснули бандажи трамвайных колёс. Конечно, пришлось заменить бандажи раньше срока.
В другой раз, не замеченный Кабушкиным, ехал Яшка с работы в его трамвае. Это было в конце августа. Душно. Двери открыты настежь. Кабушкин разговаривал с Харисом. Бикбаев прислонился к двери и словно наблюдает, как его друг ведёт трамвай, ловко орудуя рычагами. Хорошо, запомним это, — подумал Яшка. Подожди-ка, не зайдёт ли он в кабину. Тогда попало бы обоим. Нет, Бикбаев не дурак — порог не перешагивает. И разговор прервали. Наверное, увидели. А может, и Светлана их предупредила. Не зря же она краешком глаза косила на Яшку…
А он тоже не простак: уже давно глаз не сводит с водителя и кондукторши и никак не может определить их отношений. Кабушкин, кажется, не обращает внимания на девушку. Но та, видать, липнет к нему, как смола. На языке у неё: Ваня да Ваня. Дескать, Ваня хороший спортсмен, очень смелый, находчивый и бог знает ещё какой. Девушки тоже рассказывают ему свои сердечные тайны, советуются с ним. Что бы это значило? Сам-то он вроде скучает только по Тамаре. Хотя и никому не говорит об этом. Но когда напомнят о ней, почему-то бледнеет и злится. Чудно! Если бы говорили Якову так про Светлану, он слушал бы с удовольствием… Но Светлана засматривается на Ваню. Из-за него в Осоавиахим записалась и ходит на стрелковые соревнования. Девичье ли это дело — стрелять из винтовки? Смехота одна. Из десяти выстрелов поразила раз тройку. Но тоже гнёт своё. Всё равно, говорит, с Ваней сравняюсь. А тот каждую пулю вгоняет в девятку или восьмёрку… У Яшки тоже вот не получается — рука дрожит. Не может попасть выше четвёрки. Многие пули у него, как говорит Светлана, уходят «за молоком»…
После работы ребята и девушки пошли на соседнее Арское поле дострелять оставшиеся патроны. День ясный, тёплый. Вовсю цветут липы. Вокруг них с жужжанием носятся пчёлы, в траве трещат кузнечики.
Ваня, словно для полёта, раскинул руки.
— Эх, до чего же тут просторно, — воскликнул он и, сделав стойку на руках, пошёл с пригорка вверх ногами.
— Артист, — усмехнулась одна из девушек.
Другая добавила:
— Из цирка… Тебе, Ваня, по канату бы ходить, а не сидеть в трамвае.
Яшка позавидовал. Показалось просто, как ещё не летавшему скворчонку. И он вдруг, бросившись за Ваней, тоже встал на руки. Но в пояснице что-то хрустнуло, руки в локтях задрожали, а ноги потянули вперёд, и он, перевернувшись, плюхнулся на землю.
Светлана засмеялась громче всех.
— Ничего, — смутился Яшка, — я думал: это просто.
— Надо не думать, Яков Илларионович, а тренироваться, — пожурила Светлана.
Вот же никто не посоветовал — ни Гульсум, ни Маша. Именно Светлана сказала! Даже назвала его по имени-отчеству. Может, и заботится о нём, чтобы не был он посмешищем? Но прошло после того разговора много времени, а девушка не признаёт своего начальника.
Надо, надо приструнить её немного. В любом случае от этого не будет вреда. Вот только бы подвернулся случай, — решил теперь Яков…
В окно трамвая хлёстко ударил ветер. Где-то рядом с треском разорвалась молния, загромыхал гром и хлынул проливной дождь. Крупные холодные капли запрыгали по стеклу, забарабанили по крыше трамвая.
Люди, как по команде, заспешили, побежали по улице в разные стороны, прячась в подъездах, под воротами, под навесами. На трамвайной остановке — ни души… А дождь, холодный, осенний, всё хлещет и хлещет. Какой-то человек прямо посреди улицы поднял руку.
«Видать, торопится, а до остановки далеко», — подумал Кабушкин и вдруг затормозил трамвай. Мало того, распахнул передние двери. Харис подал руку прохожему и помог ему подняться наверх.
«Отлично, — решил Яшка. — Так и запишем». Для того, чтобы выполнить свой долг, он, расталкивая пассажиров, протискался к передней двери. Тот промокший мужчина стоит у кабины, благодарит Кабушкина и Бикбаева. Подожди, за это и начальник парка ещё скажет своё «спасибо»! Надо и бандажи припомнить. Капля за каплей и камень точит…
