Рабочие в это время, затаив дыхание, следили за приборами. Вдруг появился характерный запах едкой гари. Потом из коллектора мотора брызнул ослепительный сноп колючих искр и повалил дым.
— Сгорел! — очнулась Аня и, как ни в чём не бывало, зажав нос платком, направилась к двери.
Ваня крикнул ей:
— Подождите! Почему же он горит?
Рабочие пожаловались:
— В третий раз его собрали. Сколько труда ухлопали!
— Что за причина? — допытывался Ваня. — Вы же техник…
— Надо получше работать.
— Работаем, как всегда. Но не получается, помогите!
— Я принимаю исправные моторы, а не исправляю испорченные, — ответила Кузьмина и вышла, громко хлопнув дверью.
Что делать? Снова разбирали мотор, отмывали в бензине обуглившиеся ролики. Советовались между собой. За работой и разговорами обида на техника забылась. Только Ваня всё ещё не мог успокоиться. Какую же обязанность исполняет в депо эта красавица? Неужели училась на техника только для того, чтобы две-три минуты посмотреть на вольтметр и записать номер мотора? Почему не выясняет причины аварии? Вины тех, кто работает в цехе, нет здесь, нет…
— Ребята, надо позвать комиссию! — решил наконец Ваня. — Пусть ишак делает одну и ту же работу несколько раз. Я пошёл.
— Куда пошёл? В контору?
— Домой.
— Неудобно…
— Бесполезная работа. Я не буду. А вы как хотите…
Рабочие заговорили, заспорили. Наконец пришли к решению послать Ваню к самому начальнику парка. Пусть разберётся.
Начальнику не понравилось, что Кабушкин так сердито набросился на техника, но потом он понял, что парень сердится не без причины.
В электротехнический цех послали комиссию. Среди её членов были секретарь ячейки Маша и Гульсум: они интересовались, как относится Аня к своим обязанностям, к рабочим. Другие осматривали мотор, который после того, как из него был вынут якорь, напоминал сруб сгнившего колодца. Блестевшие раньше ролики обгорели, потрескались. От едкого запаха лака и резины многие члены комиссии морщились. Поставив приборы, проверили магнитное поле, осмотрели места соединений, изоляцию. Ничего подозрительного не было. Всё на месте. Мотор собран, как положено, по всем правилам. Тогда отправили в лабораторию лак, которым покрывали катушки. Анализ показал, что лак этот не пригоден для изоляции.
Технику Ане Кузьминой дали строгий выговор. Её же заставили оплатить стоимость ремонта сгоревших моторов.
Через неделю Ваню перевели на своё место — водителем двадцать четвёртого трамвая.
Пришла весна. Обгоняя друг друга, побежали звонкие ручьи. За неделю снег на улицах почти растаял. На стёклах трамвайных окон появились надписи: «На Волге тронулся лёд!» Горожане толпами, как на сабантуй, устремились к Волге — полюбоваться ледоходом. Трамваи шли на Дальнее Устье переполненными.
Светлана, высадив пассажиров у берега, попросила Ваню задержаться на пять минут. Он укрепил тормоз и тоже вышел из трамвая.
Кого только не было на берегу Волги. Все одеты празднично. Бабушки в ичигах и башмачках, в цветастых платках, повязанных по-татарски, старики в тюбетейках, сосредоточенные, приглаживающие пальцами усы, глядели на ледоход молча. Детишки бегали наперегонки, как молодые жеребята, и трудно было понять, что их больше занимает: лёд на реке или возможность порезвиться. Нарядные длиннокосые девушки из-под опущенных ресниц поглядывали на своих суженых, а парни с расстёгнутыми воротниками, казалось, были готовы сразиться с любым батыром. И все будто чего-то ждали, что должно случиться непременно сейчас, в эту минуту.
Льдины, подталкивая друг друга, плыли вниз по Волге с шумом и грохотом. И не было им конца-края.
Ване стало грустно. Вон рядом — спокойный залив. На островке поблёскивают серебром пушистые серёжки ивы, словно ждут чьего-то прихода. В детстве он не раз заглядывал сюда… Не долго думая, Ваня перепрыгнул с льдины на льдину и, сорвав самую красивую ветку, вернулся к трамваю.
— Тебе, — сказал он Светлане, не глядя ей в глаза.
Она растерялась, щёки покраснели, голубые глаза казались теперь синими.
— Я?.. Мне?.. Спасибо, — улыбнулась она, взяв пушистую ветку, и что-то ещё хотела спросить, но Ваня опередил её:
— По дружбе… За помощь.
Синий огонь в её глазах погас. Она кивнула на трамвай.
— Поехали?
— Да, Света. А то, кажется, задержались.
Подходя к трамваю, она, трогая рукой нежные серёжки ивы, сказала:
— Скорей бы лето, с цветами на лугах, чистым небом.
— Мне тоже надоела холодная погода. Вот пройдёт ледоход, сразу всё переменится…
Действительно, наступившие тёплые дни многое изменили. И прежде всего в самих отношениях Вани и Светы. На работе у них всё вроде оставалось по-прежнему. Двадцать четвёртый график не нарушал, план перевозок пассажиров тоже выполнялся. В свободное время Ваня ходил на лодочную станцию или на стадион — играть в футбол. По вечерам иногда бывал на занятиях спортивного кружка и раз в неделю на стрелковых соревнованиях. Светлана тоже не отставала. Как оказалось, слов на ветер она не бросает: и стреляла не хуже, чем он, и ездила на велосипеде, и занималась гимнастикой…
Яшка всё высматривал, как сыч. Из его намёков было видно: Тамара уже не будет присылать своей подруге писем, потому что ей всё известно. Яшка постарался.
Пришёл сабантуй. Двоюродная сестра Светланы уехала в деревню — там этот праздник проходит всегда интересно и по-своему. Светлана пригласила своих подруг и друзей на выходной в дом сестры. В том числе и Гульсум с Ваней.
Было очень весело. Во главе стола посадили Светлану с Ваней, сославшись на то, что вместе, мол, работают. Светлана была так хороша и нарядна, что парень смутился: белокурые волосы уложены колечками, брови подведены, ресницы чёрные. Розовое платье с короткими рукавами, подшитое снизу тонкой лентой, обтягивало стройную фигуру девушки…
После первой рюмки запели под музыку граммофона. Пластинка попалась старая, и игла часто кружила по одному следу, наигрывая: «гм-гм-гм», до тех пор, пока её не подталкивали рукой.
Послушав две такие нестройные песни, Светлана, стуча каблуками, прошла на кухню и вынесла большую сковороду с эчпочмаками. Опустив ресницы, краснея и чуть улыбаясь, она пошутила:
— Кому понравится мой пирог, тому и я понравлюсь!
Девушки и парии пробовали пироги, расхваливая того, кто их стряпал. Когда же Ваня сказал, что и раньше любил эчпочмак с жирной утятиной, но такого вкусного, как сегодня, ещё не пробовал, все вдруг зашумели, требуя поцеловать Светлану.
— Почему же только я? — растерялся Ваня. — Всем пироги её понравились.
— Но ты похвалил их особенно, — сказал один парень. — Так что не отказывайся. Мы ждём…
— Горько! Горько! — подхватили гости в один голос.
Светлана, сверкая глазами, подошла к нему покорная. Когда кто-то воскликнул: «Посмотрите, какая пара!», Ваня, раз этого требовал обычай, поцеловал её в губы…
Затем снова крутили пластинки, плясали. Когда же гости начали расходиться по домам, Светлана задержала Ваню.
Гульсум, наблюдавшая весь вечер молча, посмотрела на Ваню с укором. Перед уходом протянула Светлане письмо, свёрнутое вдвое, и тихо сказала:
— Прочти сейчас. От Тамары.
Светлану словно подменили. Она сразу же насторожилась, будто держала в руках что-то обжигающее, хотела бросить, да не могла этого сделать при Ване. Густо покраснев, она отошла к комоду и, опершись на него, стала читать. Потом круто повернулась, тряхнув белокурыми завитками волос, с улыбкой сказала:
— Ладно!.. Давай теперь выпьем вдвоём. — Налила две длинные рюмки доверху, чокнулась и выпила свою до дна. — Душно. Открой, пожалуйста, окно…
Ваня раскрыл, и в комнату ворвался свежий воздух полуночи.
— Спасибо… Садись вот сюда, — показала Светлана на стул рядом с собой.
Он сел. В такое положение ему ещё никогда не приходилось попадать. Он уже посматривал то в раскрытое окно, то на закрытую дверь, соображая, как бы скорее отсюда вырваться.
Девушка, заметив его беспокойные взгляды, тоже отрезвела.
— Ваня, ты меня… — она остановилась, видимо, не решаясь сказать то, что хотела, и устало произнесла — Ты мне веришь?
— Верю. Ты, Света, хорошая, всё такая же мечтательница…
Она задумчиво повторила: «Хорошая…» — на глаза навернулись слёзы. Потом тихо спросила:
— Разве плохо, когда человек хороший?..
— Нет, конечно… — сказал Ваня каким-то чужим голосом, не зная, что добавить ещё. А сказать что-то нужно.
Светлана опередила его:
— Ты знаешь, скоро приезжает Тамара.
— Ну и что?
— Ты же любишь её.
— Когда-то любил…
— И сейчас любишь.
— Не знаю. Да и не хочу сейчас о ней слышать.
