рваными. И было похоже, что корабль полностью источен червями и прогнил до самого остова.
Я подумал, что судно так пострадало из-за шторма, но чем больше приглядывался, тем меньше это объяснение казалось правдоподобным. Очевидно, корабль в большей степени подвергся разрушительному воздействию времени, нежели пострадал от непогоды.
Моряки в плывущей к берегу шлюпке тоже выглядели несколько потрепанно, как и те, что стояли у фальшборта и виднелись среди такелажа.
Когда шлюпка достигла берега, Теккерей поймал брошенный ему линь, вошел в море и ловко запрыгнул на борт, где его подхватили руки, которым, кажется, недоставало плоти. В моей голове созрела мысль, но вслух ее выразила Кэти.
– Это ведь Черный корабль, ведь так? – сказала она, и, хоть мне и очень хотелось ответить, что это полная ерунда, моя уверенность в разумности мира улетучилась, и я не мог вымолвить этих слов.
Ведь в глубине души я знал, что это правда.
– Но, если это Черный корабль, значит… – Кэти не договорила, но это и не требовалось. Если это Черный корабль, значит, наш рассказчик, как и все те моряки, что ползали по судну подобно паукам, разворачивая паруса и поднимая якорь, был мертв.
Мы с Кэти смотрели, как Черный корабль уплывает, растворяясь в тумане, который таинственным образом собрался на горизонте. Выходит, Теккерей говорил правду. Он не мог погибнуть во время шторма, потому что уже умер – скорее всего, утонул, ведь у него не было видимых ран. Скалы были ему не страшны. Да и что способно его устрашить?
Мы медленно побрели к трактиру. Стоило нам войти внутрь, и залив в таинственном гипнотическом свете луны, прогнивший корабль, наш гость, его жуткие рассказы – все это осталось где-то далеко, как ночной кошмар, от которого просыпаешься и не можешь сказать, что же тебя так испугало, – помнишь только сам страх, но не его причину.
Призрачный мир отступал, а реальный мир с его заботами возвращался обратно, а с ним и осознание того, что отец до сих пор не вернулся. Я видел, что Кэти тревожится, и обнял ее за плечи, чтобы подбодрить.
Мы вернулись к стульям у камина, где совсем недавно слушали рассказы Теккерея о море. На столе по-прежнему стоял его пустой стакан. Его странный дух витал в комнате с такой очевидной настойчивостью, что мы с Кэти всё смотрели на его опустевшее место, как будто он мог снова возникнуть здесь прямо на наших глазах. Я покачал головой, все еще обеспокоенный его визитом. Что привело его в наш трактир? Почему он не пошел навестить дом, в котором вырос, и где вообще этот дом?
И тут меня осенило, что, если Теккерей и вправду мертв, мы никак не можем знать, как давно он умер. Одет он был в форму старого образца. Вот почему мы не слышали ни о каких Теккереях, живущих неподалеку. Он сам, его семья, его возлюбленная Кэти – все остались в прошлом, но неизвестно, насколько далеком.
Мне, однако, нужно было освободиться от воздействия визита Теккерея, если такое возможно, чтобы сосредоточиться на настоящем и разрешить вполне реальное затруднение, от которого мы отвлеклись так надолго.
На востоке вскоре должен был забрезжить слабый свет занимающейся зари, и я сказал Кэти, что, раз уж мы полностью оправились от неведомой хвори, то спустимся в деревню, если на рассвете отец не вернется.
Шторм уже миновал, и, как бы отец ни наказывал нам оставаться дома, мы не могли сидеть и ничего не предпринимать. Он бросился в когти бури, чтобы найти помощь своим больным детям, и мне хотелось верить, что этот его поступок изменит нашу жизнь. За последние несколько лет пьянство и крутой нрав отдалили его от нас, но сейчас, даже отсутствуя физически, он странным образом был нам ближе, чем когда-либо за долгое, долгое время. Но теперь я спрашивал себя: а что, если он попросту сбежал.
Кэти с готовностью согласилась, что на рассвете нужно пойти в деревню. Она, как и я, чувствовала, что нужно что-то делать. Какими бы жуткими ни были рассказы Теккерея, их странная сила разожгла в нас обоих жажду деятельности и наполнила искрами нервозной энергии.
Вдруг кто-то подошел к двери и загремел дверной ручкой. Решив, что это отец, мы бросились было ко входу, но увидели в окно, что на пороге стоят по меньшей мере двое. Кэти подскочила ко мне. Неужели наш рассказчик-призрак вернулся? И привел с собой товарищей? Нет, не может быть. Мы ведь видели, что Черный корабль уплыл.
И все же кто знает, на что способны эти призраки? Он и его мрачные товарищи могли перелететь через залив, словно вороны или летучие мыши. Никогда еще я не испытывал такого страха и такой неуверенности в том, что знал (или думал, что знал).
Одно дело Теккерей, но при мысли о десятке мертвых, но все же живых моряков, которые войдут в трактир и составят нам весьма потрепанную компанию, меня охватывал ужас, и я понимал, что Кэти чувствует то же самое. Послышалось звяканье ключей.
Не успел я продумать план действий, как дверь распахнулась, и я схватил Кэти за руку и втащил ее в смежную с комнатой кладовку, молясь, чтобы нас не заметили. Я присел на корточки, Кэти – рядом со мной, и мы стали подсматривать в щелку между дверью и косяком.
В трактир вошли двое молодых людей, оба лет двадцати с небольшим и оба престранного вида: на них были брюки, какие носят моряки, но таких моряков я никогда не встречал. Их одежда была добротной, но странного фасона, как и шляпы – круглые и с узкими полями.
– Мы несколько рискуем, входя сюда, – сказал один. – Он уже много лет как может обрушиться в море.
Кэти посмотрела на меня с таким же недоумением, какое выражало и мое лицо. Кто эти люди и почему они не позвали нас? Они, кажется, считали, что трактир пуст.
– Знаешь, я уверен, что он только что дрогнул, – продолжил первый.
– Невероятное место, – сказал второй. – Но ты говоришь, он заброшен? А кажется, что здесь кто-то есть.
Кэти пихнула меня, но я и сам видел, что произнесший эти слова человек глядит прямо на нас, будто зная, что мы здесь.
– Уверяю тебя, он заброшен, – сказал первый. – Можешь осмотреться. Нам никто не помешает.
Это грабители, вдруг понял я. Если они обыщут трактир, то наверняка нас найдут, и я решил, что время действовать настало.
