Намеки Теккерея на то, что я не так храбр, как он, потому что остался с семьей, пробудили во мне дерзость. Я встал и вышел из кладовки им навстречу.
– Могу ли я вам помочь, джентльмены? – сказал я. – Мой отец только что ненадолго отлучился, но он займется вами, когда…
– После того происшествия местные не приближаются к трактиру, – продолжал первый, не обращая на меня ни малейшего внимания.
– Ах, да, – сказал второй. – То происшествие. Все случилось именно здесь, Хью?
– Я вынужден настаивать! – сказал я громко и шагнул к ним ближе, сжав кулаки и разозлившись на них донельзя за такое вопиюще презрительное отношение. Теперь ко мне подошла и Кэти.
– Да, – сказал Хью. – Я подумал, тебе будет интересно проникнуться обстановкой. Я ведь знаю, Монтегю, как тебя привлекают подобные вещи.
– Они не слышат нас, – сказала Кэти. – И не видят.
– И нашел их твой отец? – спросил Монтегю.
– Почему они не видят нас, Итан? – спросила Кэти, в равной степени напуганная и сбитая с толку.
– Я не знаю, Кэти, – ответил я.
– Да, – сказал Хью. – Мне всегда казалось, что это свело его в могилу раньше времени. Он так и не простил себе.
– Но, судя по тому, что ты мне рассказывал, ему не за что себя корить, – сказал Монтегю.
– Он считал себя обязанным рассказать, что пьянство отца семейства вышло за грань обычного алкоголизма и свело его с ума. Все-таки он был их врачом. – В глазах Хью теперь стояли слезы. – Отравить собственных детей, Монтегю… Каким нужно быть человеком, чтобы совершить подобное?
– Сумасшедшим, Хью, – сказал Монтегю. – Как ты и сказал.
– Верно.
– Пусть они замолчат, Итан, – сказала Кэти. – Пожалуйста, пусть замолчат.
Я шагнул еще ближе к Хью и хотел было ткнуть его в грудь, как вдруг он резко повернулся и подошел к стульям, на которых мы сидели, когда слушали рассказы Теккерея. Он прошел прямо сквозь меня.
– Итан! – закричала Кэти, хватая меня за руку. – Что происходит? – Но я и сам не знал. – Они что, привидения?
– Как он это сделал? – спросил Монтегю.
– Ты имеешь в виду, как он их отравил? – сказал Хью. – Аконитом.
– Аконитом? – переспросил Монтегю, будто желая сохранить в памяти каждую подробность.
– Да, – сказал Хью. – Это довольно распространенное растение. Aconitum napellus. Возможно, ты знаешь его под названием «монаший клобук» или «волчья пагуба».
– Волчья пагуба? Хм… Это такие синие цветы на длинных стеблях?
– Они самые, – сказал Хью. – Цветы, конечно, красивые, хоть и мрачноватые, но листья и корни смертельно ядовиты.
Монтегю покачал головой. И тут мне вспомнилось, как отец маниакально выкапывал в саду цветы. Синие цветы. Я припомнил, что мать называла их волчьей пагубой… Должно быть, я невольно отгородился от этих воспоминаний стеной, но стена эта была из песка, а вода прибывала…
– Говорят, события той ночи повторяются каждый раз, когда разражается шторм, – сказал Хью.
– Такой, как только что кончился? – спросил Монтегю, глядя, как мне подумалось, на Кэти, хотя, конечно же, он не мог видеть ее.
– Да, – ответил Хью. – Отец снова отравляет детей и оставляет умирать, пока вокруг воет ветер. Уверен, что это полная ерунда.
Мы с Кэти уставились друг на друга. Странным образом меня настигло понимание того, что все сказанное – правда, что я уже знал это, но позабыл.
– Уверен? – спросил Монтегю. – Мой тебе совет: постарайся не быть слишком уж уверенным в чем-либо.
– Ты говоришь престранные вещи, Монтегю. – Хью улыбнулся. – Идем, пора возвращаться в мир живых.
– Хорошо, – сказал Монтегю, и теперь было похоже, что он глядит на меня. – Напомни мне, что сталось с отцом.
– О, он во всем признался, – сказал Хью. – Провел остаток жизни в психиатрической лечебнице. Знаешь, что особенно странно?
– Он тоже отравился? – спросил Монтегю.
– Да, отравился, – ответил Хью. – И как ты только угадал? Он украл волчью пагубу из сада при лечебнице. Они, кажется, должны были сообразить, что не стоит выращивать ядовитое растение в таком месте, правда?
– Правда, – сказал Монтегю с горькой улыбкой.
– Ужасно, если все так и есть. Если эти бедняжки – сын и дочь, которых он убил, – обречены проходить через это снова и снова.
– Да, ужасно, – сказал Монтегю.
– Интересно, как можно снять такое заклятие? – спросил Хью.
– С помощью знания, – ответил Монтегю. – Как только они узнают правду, они найдут покой.
– Тогда будем надеяться, что они ее узнают, – сказал Хью.
Я взял Кэти за руку, повернулся к ней и увидел, что в глазах у нее, как и у меня, стоят слезы. Но я думал о Резном Бесе и о том, как ужасно вечно крутиться в колесе судьбы. Уж лучше знать правду.
– Ты только посмотри на это, – сказал Хью.
Монтегю подошел, и мы с Кэти тоже. Хью рассматривал что-то на барной стойке и при этом в недоумении поглядывал на потолок.
– Что такое? – спросил Монтегю.
– Погляди-ка на эти старые монеты, – ответил Хью. – Они все мокрые, но с потолка не течет.
Это были деньги, которые оставил Теккерей.
– И погляди сюда. – Хью подошел к недавно опустевшим стульям и столу. – Видишь? Сиденье и пол тоже мокрые. А теперь погляди на эти старые книги.
Хью взял наше «Повествование Артура Гордона Пима из Нантакета», и от его прикосновения книга рассыпалась в прах.
– Пойдем, – сказал Монтегю. – Довольно злоупотреблять гостеприимством этих детей.
– Этих детей? – переспросил Хью, приподнимая бровь. – Ах да, детей-призраков. Понимаю. Что ж, хорошо. Да, пожалуй, ты прав, Монтегю. От этого места у меня мурашки по коже.
Они подошли к двери и открыли ее. В прохладном ночном воздухе, который наполнил трактир, угадывалось скорое наступление рассвета. На пороге Монтегю обернулся и, коснувшись шляпы, тихо сказал: «Прощайте». Затем дверь закрылась, и мы снова остались одни. Кэти заговорила первой.
– Думаю, мы прождали отца достаточно долго, – сказала она. Она будто бы стала старше.
– Да, Кэти, – вздохнул я. – Думаю, ты права.
– Тогда, может быть, пойдем спать?
– Да. – И я с улыбкой повернулся к ней.
Взявшись за руки, мы пошли наверх, пелена, когда-то застилавшая нам взор, спала, и теперь сквозь дыры в крыше сияли звезды, а из печной трубы доносилось громкое совиное уханье.
Мы стояли рядом и смотрели на залив, и там вдалеке виднелся чернильный силуэт, очень темный и напоминающий тень корабля, на корме которого блеснул какой-то отсвет.
– Прощайте, Теккерей, – сказала Кэти.
– Да, – сказал я. – Прощайте навсегда.
Кэти легла на кровать.
– Хочешь, расскажу тебе еще историю? – спросил я.
– Нет, – ответила она. – Довольно историй. Я вдруг ужасно устала.
Я тоже почувствовал эту усталость; руки и ноги гудели точно после целого дня
