разрыва с Гердой и дальнейшего одиночества. Он чувствовал, что Герда страдает, но не обижается. А боль – пройдёт.
В речке оказалось тепло, легко и приятно. Ещё было не всё ясно видно, – только весёлые огоньки в тумане, – пахло сдобными пирогами, где-то слышался праздник – смех и музыка.
Герда почувствовала, что опрокидывается на спину, как-то мягко и сладко, как в наполненную золотым светом лодку, и плывёт.
– А это не гроб? – спросила она с улыбкой, и лодка ей ответила:
– Полежи здесь свободно, почувствуй себя женщиной, наконец.
Герда увидела на себе тонкое, словно парящее платье из сияющей перламутром сеточки, усыпанное живыми белыми розочками. Вдруг платье растаяло, и Герда ощутила себя обнаженной, голой, лежащей на мягких белых розочках. Она потянулась, тело словно разломило в неге, как раскрывающийся цветок.
– Мы плывем к нему? – спросила она добрую лодку, но вдруг всё исчезло, и Герда оказалась на зелёной лужайке. Она села, оглядываясь. В это время чьи-то ароматные ладони закрыли её глаза. Это была старушка – хозяйка квартиры. Она улыбалась и придерживала рукой разрисованное цветами платье "помпадур" – старое, но очень красивое.
Герда, оказавшаяся теперь в длинной белой рубашке, встала и пошла за старушкой в её садик. "И здесь цветы, как на работе и дома", – подумала Герда, усаживаясь в беседке к столику с чаем.
– Попробуй вишни, – сказала старушка, не снимая за столом своей шляпки, похожей на плетёную сковородку.
– Я хочу пить, – сказала Герда, словно кто-то выдавил из неё эти слова, а потом повторяла их, как кукушка в часах.
– Пей! – сказала хозяйка и расколола сахарок. С этим звуком всё опять переменилось. Герда лежала в своей кровати дома, а соседка поила её липовым чаем.
Выяснилось, что Герду сразу же выловили из речки и отвезли в реанимацию. Несколько дней назад её вернули домой долечивать воспаление лёгких. Герда изредка приходила в сознание; добрая старушка ухаживала за ней, как родная мать. Жизнь казалась Герде не совсем необходимой, а всё самое интересное – во сне – длилось дольше и было очень реальным.
– Он умер? – спрашивала Герда ласточек над рекой.
– Его нет на небе, – чирикали они.
– Наши корни в земле, – говорили цветы, – но там его нет.
– Куда он денется? Вернётся! Мы его подождём здесь, да? – ворковала старушка-садовница и взбивала для Герды красные шёлковые перинки, набитые синими фиалками.
Со временем Герда, видимо, так надоела всем окружающим существам своими расспросами "о нём", что был устроен мягкий цветочный суд.
– Чувствуешь ли ты к нему страсть? – жарко спросила огненная лилия.
Герда представила себе "страсть" и сказала:
– Нет.
– Он – твой рыцарь, и уехал в далёкие края. Ты сможешь ждать его на балконе много лет? – коварно обвился вокруг ноги розовый вьюнок.
– Нет, не смогу, – с ужасом призналась себе Герда.
– Представь себе нежнейшую семейную идиллию с тремя хорошенькими детками, собачкой, качельками… – напевал подснежник.
– Нет, наверное, – с удивлением обнаружила Герда.
– Может быть, как-то очень красиво умереть вместе? – всхлипнул гиацинт.
– Упаси Бог!
– Может, лучше любить себя? – предложил нарцисс.
– Не знаю, – устало ответила девушка.
– Значит, он тебе как брат, – заключила старушка-прокурор, и суд закончился.
Приговор суда был так ужасен своей неожиданностью, что Герде захотелось убежать, что у неё легко получилось. Теперь вокруг были одни камни. Не то что травы, но даже деревьев не было видно. Зато на одном камне сидели две фиолетовые вороны, каждая размером с медведя.
– Где Каев? – спросила Герда.
Вороны, оказавшиеся в роликовых ботинках с серебряными шнурками, с ветерком двинулись по дороге к вершине горы, где возвышался замок. Герда побежала за ними. Её старинное красное платье трепал ветер. Когда стемнело, и зажглись звёзды, они добрались до ворот замка и проникли в кромешную тьму.
– А Каев здесь?
У ворон в темноте светились глаза. Здесь всё было из камня: лестницы, стены, мебель, стража. Вдруг вороньи глаза исчезли. Герда стояла на пороге комнаты, озарённой жаром камина. Ступая по мягкому ковру, она вошла и увидела на высоком ложе, устланном шелками, под алым балдахином красивую голую женщину, с раскинутыми руками-ногами, а с нею рядом… Каева! Голого и прекрасного, ласкающего эту женщину!
Они не видят Герду, а она стоит и мысленно говорит осьминогу внутри себя: "Пошел же вон, наконец". Ей становится просто неудобно, как нечаянному свидетелю чьей-то близости.
Вдруг женщина замечает Герду, а та делает почтительный реверанс и произносит:
– Простите. Я вижу, как вы прекрасны, и как он любит вас. Ещё раз простите меня, я искренне желаю вам счастья!
Герда склоняет голову и чувствует только благоговение перед любовью. Уходя, она замечает, что это был не Каев, а другой, совсем не похожий на него мужчина. Он вместе со своей возлюбленной одаривает Герду роскошной серебристой шубкой и сапожками, а дама дарит шкатулку с драгоценностями и маленькую тёплую карету.
– Я еду к Каеву, какое счастье! – думает Герда и правда испытывает счастье.
Вся карета заставлена корзиночками со свежими фруктами и сахарными крендельками. Герда сладко дремлет. Но стук в дверцу прогоняет сон.
– Войдите! – с удивлением сказала Герда, ведь карета неслась быстро и весело. В тот же миг напротив Герды проявилось существо женского пола, ничем не примечательное. Оно не вызывало жалости, но и не пугало. Попросило бесцветным голосом отдать "ей" всё: шубу, еду, карету с лошадками. Герда отдала. Человек же просит. Одна мысль не давала ей покоя: как двигаться к Каеву? Словно прочитав эту мысль, существо подарило Герде глиняную фигурку зайца и растаяло вместе с каретой, крендельками и всем остальным.
Вдруг глиняный заяц на ладони Герды чихнул и раздулся до размеров автомобиля. Он оказался, к тому же, липким: Герда никуда не упала, когда с нею на спине, он рванул скачками в поле. Когда до леса осталось несколько скачков, у зайца вдруг вытянулись рога, и он стал совсем похож на оленя. Следующий скачок был последним, ибо "олень" со всего маху врезался лбом в дуб и взорвался, а у Герды в глазах вспыхнуло очень красивое северное сияние.
Это старушка-хозяйка зажгла на столике у кровати Герды ночник.
– Выпей-ка лекарство, дорогая, – сказала она, подавая Герде чай из трав.
– Спасибо, – Герда почувствовала от чая тепло в спине. – Мне гораздо лучше.
– Завтра приедет мой сын, – улыбалась старушка, пощипывая свой пуловер английской шерсти. – Из Финляндии.
Старушкин сын от мужа-финна жил в Финляндии. Герда поправилась, и он увез её к себе, в большой деревенский дом на берегу залива. Кроме них там никого не было. Финн ловил рыбу и ездил на вызовы (он оказался врачом), а Герда стала разводить цветы. Чтобы не лежать пластом и не думать о Каеве.
Естественное стремление человека к свободе перешло у Каева разумные пределы. В конце концов, он оказался совсем один, испортив отношения со всеми. Но самым скверным было исчезновение Музы. Она как-то незаметно упорхнула, оставив Каева
