вела к деревне. Под деревьями отец построил широкую скамью, выходящую на залив, и здесь часами сидел, любуясь видом, а листва деревьев защищала его от горячего солнца.
Уйдя от миссис Рэнк, я направился к этой скамье – моему любимому месту отдыха, потому что его любил отец. Я был ошеломлен, неожиданно узнав, что я нищий; сразу после смерти отца эта новость ввергла меня в новое отчаяние. Но я понимал, что мне нужно действовать быстро, потому что женщина дала мне только три дня, и гордость не позволяла мне дольше оставаться в доме, где меня считали обузой. Поэтому я решил посидеть под деревьями, и решить, куда идти и что делать.
Но подходя к этому месту, я с удивлением обнаружил, что на скамье сидит человек. Он, несомненно, чужак в Баттерафте, потому что раньше я его никогда не видел, поэтому я пошел медленней, думая, что он поймет, что находится на частной земле, и уйдет.
Он не обращал на меня внимания, стругал палочку большим складным ножом. Он невысокий, коренастый, среднего возраста. Круглое лицо во всех направлениях изборождено морщинами, и волосы на висках редкие и седые. Он в синей фланелевой рубашке с черным платком, завязанным на горле; но, помимо этого у него самая обычная одежда, и я не мог решить, моряк ли он или сухопутный житель.
Главной привлекательной чертой в этом незнакомце было веселое выражение лица. Хотя теперь я был совсем рядом, он по-прежнему не обращал на меня внимания, но, продолжая стругать, громко рассмеялся: по-видимому, думал о чем-то веселом.
Я хотел пройти мимо него и спуститься на берег, где мог бы найти место, чтобы подумать в одиночестве, когда этот человек посмотрел на меня и подмигнул одновременно доверительно и загадочно.
– Ты Сэм? – спросил он, снова рассмеявшись.
– Да, сэр, – ответил я, возмущенный его фамильярностью и думая, откуда он может меня знать.
– Сын капитана Стила, как я полагаю? – продолжал он.
– Он самый, сэр, – сказал я и сделал шаг дальше.
– Садись, Сэм, торопиться некуда.
И он показал на скамью рядом с собой.
Я послушался, гадая, что ему нужно от меня. Повернувшись ко мне, он снова забавно подмигнул, потом стал серьезен и опять принялся строгать.
– Могу ли я спросить, кто вы, сэр? – сказал я.
– В этом нет никакого вреда, – ответил он с улыбкой, которая сделала его морщинистое лицо очень смешным. – Никакого вреда во всем мире. Меня зовут Набот Перкинс.
– О, – сказал я без особого интереса.
– Полагаю, ты никогда не слышал это имя?
– Нет, сэр.
– Ты помнишь свою мать?
– Очень немного, сэр, – ответил я, все более и более удивляясь. – Знаете, я был почти младенцем, когда она умерла.
– Знаю. – Он кивнул и как-то странно хмыкнул. – А ты знаешь, как звали твою маму до того, как она вышла за капитана?
– О, да! – воскликнул я, неожиданно сообразив. – Ее звали Мэри Перкинс.
Мое сердце сильно забилось, и я внимательно и умоляюще посмотрел на человека рядом с собой.
Набот Перкинс был охвачен новым приступом своеобразного веселья, плечи его поднимались и опускались, пока он не начал кашлять, и какое-то время я опасался, что он задохнется насмерть, не справившись с конвульсиями. Но вот он перестал кашлять и вытер слезы с глаз ярко-красным платком.
– Я твой дядя, парень, – сказал он, как только смог говорить.
Поистине, это новость, и она меня очень удивила.
– Почему я никогда раньше о вас не слышал? – спросил я.
– Не слышал? – с явным удивлением спросил он.
– Никогда.
Он внимательно осмотрел свою палочку и сделал на ней новый надрез.
– Ну, во-первых, – сказал он, – я с самого рождения никогда не был в этих местах. Во-вторых, вероятно, ты был слишком мал, чтобы помнить, даже если Мэри говорила о своем единственном брате до того, как умерла и покинула этот подлунный мир. И, в-третьих и в-последних, капитан Стил был такой человек, который мало о чем говорил, поэтому можно думать, что он никогда не говорил о своих родственниках. А?
– Наверно, это так, сэр.
– Вполне вероятно. Однако очень странно, что капитан не сказал обо мне ни слова, ни плохого, ни хорошего.
– Вы были другом моего отца? – с тревогой спросил я.
– Можно сказать, – уклончиво ответил мистер Перкинс. – Друзья бывают разные, от простых знакомых до любимых. Но мы с капитаном не были врагами, и десять лет назад я был его партнером.
– Его партнером! – удивленно воскликнул я.
Маленький человек кивнул.
– Его партнером, – с удовлетворением повторил он. – Но наши отношения были на строго деловой основе. Мы не якшались, не сплетничали, не хлопали друг друга по спине. Так что, честно говоря, не могу сказать, что мы были друзьями, Сэм.
– Понимаю, – ответил я, поверив в его объяснение.
– На этот раз я приехал сюда, – продолжал мистер Перкинс, обращаясь к ножу, который держал на ладони, – чтобы поговорить с капитаном Стилом по важному делу. Он согласился встретиться со мной. Но вчера вечером я встретился в таверне с Недом Бриттоном и впервые услышал, что «Сарацин» отправился к Дэви Джонсу [2] и прихватил с собой капитана. Поэтому я пришел сюда, чтобы поговорить с его сыном и моим единственным племянником.
– Почему вы не пришли в дом? – спросил я.
Мистер Перкинс подмигнул мне, его плечи снова затряслись, и я испугался, что начнется новый приступ кашля. Но неожиданно он остановился и несколько раз серьезно кивнул.
– Женщина! – тихо сказал он. – Терпеть не могу женщин! Особенно старух, склонных к спорам, как сказал о ней Нед Бриттон.
Я разделял его чувства и сказал ему об этом. Дядя посмотрел на меня ласково и дружелюбно сказал:
– Сэм, мой мальчик, я хочу все рассказать о себе, чтобы ты поверил, что я твой родной дядя, но сначала расскажи мне о себе. Теперь ты сирота и сын моей покойной сестры, и я единственный настоящий друг, который у тебя есть в мире. Рассказывай.
В личности Набота Перкинса было что-то вызывавшее доверие, а может, мне в одиночестве просто необходим был друг, поэтому я поверил дяде. Во всяком случае я без колебаний рассказал ему все о себе, включая свое горе о смерти отца и о неожиданном открытии, что я нищий и в долгу у миссис Рэнк.
– Отец часто говорил мне, – закончил я, – что дом принадлежит мне и зарегистрирован на имя миссис Рэнк, потому что он считал ее честной и думал, что в его отсутствие она будет защищать мои интересы. И еще он говорил, что в его комнате много ценных вещей,
