нитку и иголку.
— Пф, тоже мне, знахарка, — казалось, Отрада вложила в эти слова всё презрение, на которое была способна. — Ученица деревенской бабки. Бывшая к тому же.
— Другой целительницы у тебя всё равно нет. Ты лучше этот ножик зубами зажми, а то сейчас больно будет.
— И не подумаю!
Вот гордячка, чтоб её!.. Василиса со вздохом закатила глаза к потолку:
— Ладно. Тогда, пока я шью, рассказывай мне что-нибудь. Например, про проклятие Кощеево. Вот как думаешь, почему у него сыновей всё не рождалось, а тут наконец-то один народился, — она прокалила иглу на пламени свечи, как учила бабка Ведана, и вдела нитку в ушко.
— Да тут и рассказывать-то нечего, — поморщилась Отрада. — Подрался однажды Кощей с каким-то заморским колдуном. Бесчестно дрался, как водится. За это колдун его и проклял. Сказал, мол, не будет у тебя наследника до тех пор, пока одна девица не полюбит тебя больше жизни, а другая — не возненавидит, тоже больше жизни. Вот Кощей и старался как мог: одних дарами наделял, других — тумаками.
Она скрипнула зубами, когда Василиса начала зашивать рану. Марьяна, глядя на то, как Отрада кривится, сжимая и разжимая кулаки, вдруг предложила:
— Послушай, моя покойная матушка так говорила: когда что-нибудь болит и нет мочи терпеть — пой. Я пробовала. Знаешь, это и впрямь помогает.
Василиса ожидала, что воительница опять огрызнётся или отшутится, но та вдруг прикрыла глаза и затянула на певучем дивьем языке печальную балладу. Голос у неё был низкий, бархатный — и не хочешь, а заслушаешься! Иногда Отрада всхлипывала, порой переходила почти на крик — но пела, не переставая, пока не был завязан последний узелок и не обрезали нить.
Василиса вытерла выступивший на лбу пот и хотела было похвалить Отраду за стойкость, но не успела: та вдруг ахнула, оборвав песню. Чего это она, а? Вроде уже самое страшное позади?
Она проследила за взглядом воительницы и поняла, что это был возглас вовсе не боли, а удивления: личина Марьяны разрушалась на глазах. Нежные Даринкины щёчки, пухлые губы, оленьи глаза растворялись, и сквозь них проступало миловидное востроносое лицо работницы. Значит, Кощей всё-таки раскусил хитрость, запрятанную в кукле. А может, ребёнок игрушку порвал — теперь уже и не важно.
— В-всё хорошо, — Василиса схватила дёрнувшуюся за фруктовым ножом воительницу за плечи. — То есть, конечно, наоборот. Всё очень плохо. Это не моя сестра. С самого начала так было. Марьяна согласилась пойти к Кощею вместо Даринки. Мы сотворили заклятие, но теперь оно, кажется, разрушилось, и это прямо беда.
— Беда… — эхом отозвалась Отрада, выпуская нож из пальцев (Марьяна, не будь дура, тут же его подобрала и в рукав припрятала — так, на всякий случай). — Если Весьмир не поспешит, ей точно конец: обмана Кощей не потерпит.
— Я попыталась передать ему весточку, но не знаю, вышло ли, — Василиса вздохнула. — Ой, ты же всего не знаешь… Представляешь, Елицу Кощей убил и злыдницей сделал!
Губы Отрады сошлись в тонкую линию, в глазах появился влажный блеск, но ни слезинки не пролилось. За столько лет страданий воительница, наверное, вообще разучилась плакать. Она лишь молвила потускневшим горьким голосом:
— Бедный, бедный Весьмир. Опять не успел…
— А кто она ему? — шёпотом поинтересовалась Василиса.
Ответ оказался неожиданным и потряс её до глубины души.
— Дочь.
Ох… Наверное, когда-нибудь она привыкнет, что люди из волшебной страны — что дивьи, что навьи — не стареют и может так оказаться, что у вполне юного на вид парня уже не только дети выросли, но и внуки имеются…
— А почему же они раздельно жили, коли Елица не замужем была? Ну, до того, как её Кощей украл, — вопрос сорвался с языка прежде, чем Василиса успела прикусить язык. Глупо такое спрашивать, да. В конце концов, у дивьих людей всё могло быть иначе заведено, не как у смертных.
Отрада посмотрела на неё с некоторым удивлением, но всё же ответила:
— Не ладили они. Ну чисто как кошка с собакой. Помириться вроде и желали, да всякий раз из-за какой-нибудь ерунды ещё больше ругались. А теперь-то уж им договориться не судьба…
— Это так ужасно, — Василиса всхлипнула.
Ей было страшно осознавать, как хрупка человеческая жизнь — даже у этих, почти бессмертных дивьих. А у обычных людей и того хуже. Никогда не знаешь, какой миг может стать последним…
Они молчали довольно долго, пока тишину не нарушил знакомый звук окарины.
— Весьмир! — Василиса вскочила. Надежда, почти угасшая в её сердце, вновь разгорелась, как лампадка, в которую подлили масла.
Чародей появился со стороны сада — на этот раз не в дурацком служаночьем платье, а в нормальной дорожной одежде: рубаха и штаны цвета некрашеной мешковины, кожаный жилет и мышасто-серый плащ. Его волосы так же подорожному были собраны в небольшой хвост. По выражению сосредоточения и печали на бледном лице стало ясно: Маржана послание передала. Что ж, и на том спасибо.
— Скорее! Улетаем, пока не поздно! — он махнул рукой и перестал дуть в свою свистульку.
— В смысле, улетаем? — не поняла Василиса, и тут с той стороны стены появились три огромные чешуйчатые морды с костяными гребнями. Все три одновременно зевнули, громко клацнув зубищами.
— Змей Горыныч! — Отрада ахнула и подобралась, но Весьмир поспешил успокоить воительницу:
— Не бойся, он свой. Лично приручил. И это наш единственный шанс, между прочим. Огнепёски до него не допрыгнут. Жаль только, что змеек-кощеек я усыплять больше не могу, иначе наш чешуйчатый друг тоже заснёт. Так что бегом, девочки! Горыныч скоро отправляется…
— Я готова! — первой отозвалась Василиса.
— Тогда лезь в седло.
Змей даже выгнул спину, чтобы ей было удобнее. Это что же, он до стены не только головами достаёт? Ну и махина! Василиса слегка оробела, поэтому Отрада успела обогнать её и забраться на Горыныча первой.
Легко им
