миссис Медлок открыть дверь, как он услышал смех и весёлые голоса. Колин, держась совсем прямо, сидел в халате на диване и разглядывал иллюстрации в книжке о садоводстве, разговаривая при этом с некрасивой девочкой, которая сейчас совсем не казалась некрасивой, потому что лицо у неё разгорелось от удовольствия.
– Эти высокие, голубые… У нас их будет множество, – говорил Колин. – Они называются дель-фини-умы.
– Дикон говорит, их из дикого шпорника вывели, – воскликнула Мэри. – Там их теперь целые заросли!
Увидев доктора Крейвена, оба смолкли. Мэри замерла, а Колин принял недовольный вид.
– Мне сказали, что тебе было вчера плохо, мой мальчик, – проговорил доктор Крейвен нервно. Он вообще был нервный человек. – Весьма сожалею.
– Мне уже лучше… Гораздо лучше, – отвечал Колин тоном раджи. – А через день или два, если будет ясно, я отправлюсь в своём кресле на прогулку. Мне нужен свежий воздух.
Доктор Крейвен уселся рядом с Колином, пощупал ему пульс и с любопытством взглянул на него.
– День должен быть совершенно ясным, – сказал он, – и надо проследить, чтобы ты не утомился.
– Свежий воздух меня не утомит, – ответствовал юный раджа.
Доктор Крейвен с удивлением вздёрнул брови – и немудрено, ибо в прошлом случалось не раз, что сей юный джентльмен с яростью кричал, что от свежего воздуха он обязательно простудится и умрёт.
– Я думал, ты не любишь дышать свежим воздухом, – заметил доктор.
– В одиночку не люблю, – возразил Колин, – но со мной пойдёт моя кузина.
– И конечно, сиделка, – предложил доктор Крейвен.
– Нет, сиделка мне не нужна, – отвечал Колин так величественно, что Мэри вспомнился молодой индийский раджа в изукрашенных алмазами, жемчугом и изумрудами одеждах, к которому по мановению тёмной маленькой руки с огромными рубинами на пальцах с поклонами приближались слуги, дабы выслушать его распоряжения. – Моя кузина обо мне позаботится. Когда она со мной, я всегда чувствую себя лучше. Вчера ночью она мне помогла. А кресло толкать будет один сильный парнишка, которого я знаю.
Доктор Крейвен забеспокоился. Если этот истеричный мальчишка вдруг поправится, сам он потеряет всякую надежду получить Мисселтвейт в наследство; впрочем, он не был бессовестным негодяем, а всего лишь слабым человеком и никогда бы не разрешил Колину рисковать жизнью.
– Парнишка должен быть сильным и надёжным, – заявил он. – И я должен его знать. Кто это? Как его зовут?
– Это Дикон, – вдруг сказала Мэри.
Почему-то она была уверена в том, что все, кто знает эти места, знают и Дикона.
И она не ошиблась. Серьёзное лицо доктора Крейвена осветилось улыбкой.
– Ах, Дикон! – воскликнул он. – Ну, если Дикон, тогда можно не волноваться. Он сильный, как лошадки, что пасутся в вересках!
– И на него можно положиться, – добавила Мэри. – Он самый надёжный парнишка во всём Йоркшире!
Забывшись, она произнесла эти слова с йоркширским выговором – ведь перед тем она говорила с Колином по-йоркширски.
– Это Дикон научил тебя так говорить? – рассмеялся доктор Крейвен.
– Я учу йоркширский, как если бы это был французский, – отвечала Мэри холодно. – Это как туземные диалекты в Индии. Их даже очень умные люди изучают. Мне йоркширский нравится, и Колину – тоже.
– Что же, если тебя это развлекает, особого вреда, верно, не будет. Колин, а бром вчера вечером ты принял?
– Нет, – отвечал Колин. – Я сначала не хотел его принимать, а потом Мэри меня успокоила, стала рассказывать, как весна крадётся в сад, да так тихо говорила, что я заснул.
– Тема успокоительная, – сказал Крейвен и посмотрел искоса на Мэри, которая сидела на скамеечке и молча разглядывала ковёр. – Тебе явно лучше, но ты должен помнить…
– Не хочу я ничего помнить, – прервал его юный раджа. – Когда я лежу один и помню, у меня по всему телу начинаются боли, и я думаю, думаю, пока не заплачу, до того мне противно помнить. Если бы нашёлся врач, который заставил бы меня забыть о болезни, а не помнить, я бы распорядился его сюда немедленно пригласить.
И он махнул исхудавшей рукой, которую должны бы украшать царские перстни с рубинами.
– Вот моя кузина заставляет меня забыть о болезни, и мне становится лучше.
Обычно доктору Крейвену приходилось долго сидеть у Колина после «приступа», однако на этот раз его визит был очень коротким. Он не оставил никаких лекарств и не дал новых предписаний, обошлось и без неприятных сцен. Когда он спустился вниз, вид у него был задумчивый, а миссис Медлок во время беседы в библиотеке заметила, что он как-то растерян.
– Ну, можно в это поверить, сэр? – спросила она.
– Да, положение изменилось, – отвечал доктор. – К лучшему, надо признать.
– Верно, Сьюзен Сауэрби правду сказала, – заметила миссис Медлок. – Вчера я забежала к ней по дороге в Твейт перекинуться словечком. А она мне и говорит: «Знаешь, Сара Энн, может, она и не очень красивая и не очень добрая, только она ребёнок, а дети к детям тянутся». Мы ведь ещё в школу вместе ходили, Сьюзен и я.
– Лучшей сиделки, чем она, я не знаю, – сказал доктор Крейвен. – Если уж она берётся выхаживать кого-то из соседей, я знаю, что больной выздоровеет.
Миссис Медлок улыбнулась. Она любила миссис Сауэрби.
– Да уж, этого у неё не отнимешь, – согласилась она благодушно. – Я вот всё утро думала о том, что она мне вчера сказала: «Как-то, – говорит, – я детей после драки пробирала и говорю: „Нас в школе на уроках географии учили, что земля круглая, как апельсин. Мне ещё и десяти не стукнуло, а я уже знала, что апельсин-то целиком никому не даётся. Каждому своя долька дадена, и никак не больше. Бывает, что на всех-то и долек не хватит. Так что не думайте, говорю, что апельсин весь вам принадлежит, а не то увидите, что ошиблись, и достанется вам это знание дорогой ценой“. Дети друг от друга узнают, говорит, что забрать себе апельсин целиком никому не удаётся. Попробуют – так и зёрнышек не получат, а если и получат, так они всё равно для еды слишком горькие».
– Умная женщина, – проговорил доктор Крейвен, надевая пальто.
– Да, и за словом в карман не полезет, – заключила миссис Медлок с довольным видом. – Я ей, бывало, говорю: «Ах, Сьюзен, была бы ты иной да не говорила с таким сильным йоркширским выговором, я бы, пожалуй, и сказала, что ты у нас умница».
В ту ночь Колин спал спокойно и ни разу не проснулся. Открыв глаза поутру, он полулежал, не двигаясь, с безотчётной улыбкой на губах – ему было на удивление хорошо. Проснуться было так приятно – он
